9 октября А. С. Зотов доложил мне об очень неприятном событии, которое встревожило нас и потребовало принятия самых решительных мер. А случилось вот что. В одной из частей (она вышла из боя последней и отставала от основных сил армии) начались беспорядки: некоторые бойцы отказывались выполнять приказы, заявляли, что они и их лошади утомлены, одежда и обувь истрепаны. Обвиняли в этом командиров. Под влиянием белогвардейских агентов, пробравшихся в дивизию, было совершено несколько актов насилия и грабежей. Они же 28 сентября убили военкома 6-й дивизии Георгия Георгиевича Шепелева...
Получив эти сведения, я тут же направился на место происшествия.
Эта часть пользовалась заслуженной боевой славой. Не раз отличалась она в сражениях на польском фронте. Но, как я уже говорил, враги делали все, чтобы ослабить грозную для них Конную армию. Под видом добровольцев в ее дивизии проникали агенты врага, диверсанты. Им ставилась задача провоцировать погромы местного населения, грабежи, вовлекать в них как можно больше бойцов из числа малограмотных, отсталых в политическом отношении, вынуждать тем самым командование применять к провинившимся репрессивные меры, что могло вызывать озлобление бойцов против командиров. Провокаторы рассчитывали, что падение дисциплины в красных войсках, участие бойцов в грабежах, мародерство подорвут у населения веру в Красную Армию.
Порой белогвардейские агенты, переодетые в нашу военную форму, выступали перед крестьянами как "очевидцы" погромов и грабежей, рассказывали небылицы о якобы чинимых красноармейцами "зверствах".
Агентура врага вела также усиленную подрывную работу среди населения прифронтовой полосы, пробраться в которую лазутчикам не стоило большого труда. В то время, особенно в прифронтовой полосе, органы Советской власти на местах были слабы, а в ряде районов их вовсе уничтожили бандиты.
Партийная прослойка в некоторых подразделениях была очень мала, и не потому, что ряды партии не росли. До конца преданные Советской власти коммунисты в бою были всегда впереди, дрались до последнего вздоха, не щадя своей крови и жизни. И значительная часть их выбыла из строя.
Беспорядки в этой части начались еще до выхода ее из боя. В период с 18 по 22 сентября бандиты организовали несколько разбойничьих нападений на мирное население. Все участники этих налетов, боясь наказания за совершенные ими преступления, ушли в бандитские шайки.
Выход части из боя еще больше развязал руки преступным элементам. А комсостав не принял решительных мер для пресечения бесчинств.
Командиру части мы не раз указывали на частые случаи нарушения дисциплины. Он тогда заверял:
- Товарищ командарм, на меня и на моих людей можете положиться, как на самого себя. Верно, кое-кто нарушал порядок и дисциплину, но теперь этому конец.
Однако свои обещания командир не выполнял. У него был один, крупный для военного человека, недостаток - мягкость характера. Он сам не отличался высокой требовательностью и, естественно, не мог потребовать этого от подчиненных ему командиров. Когда мы указывали ему на недопустимость либеральничания, он невесело проводил широкой ладонью по лицу, словно смахивал усталость, и со вздохом говорил:
- Так ведь жаль бойца, Семен Михайлович. Сегодня живет, за Советскую власть борется. А завтра раз - и готов... Погиб.
Слушая его, я нередко думал: "Эх, подведет тебя мягкотелость. Самое опасное, когда свою строгость и чуткость командир подменяет жалостью".
Командование части, чтобы "не выносить сор из избы", умалчивало о происходящем, и члены Реввоенсовета узнали о преступлениях, совершенных бандитами, лишь спустя несколько дней, да и то из других источников, а подробности преступлений выяснились значительно позже.
- Что будем делать? - спросил разгневанный случившимся Ворошилов.
- Сам знаешь, по головке гладить не будем.
9 октября в полевом штабе в Ракитно созвали экстренное заседание Реввоенсовета армии. На заседании написали следующий приказ:
"Мы, Революционный Военный совет 1-й Конной Красной Армии, именем Российской Социалистической Федеративной Советской Рабоче-Крестьянской Республики, объявляем:
Слушайте, честные красные бойцы, слушайте, преданные до конца трудовой Республике командиры и комиссары!
1-я Конная армия в течение почти целого года на разных фронтах разбивала полчища самых лютых врагов Рабоче-Крестьянской власти, была грозой неприятеля и любовью и надеждой для трудящихся не только в России, но и за границей. Особенно прогремела ее слава после могучих сокрушительных ударов на фронте против польских помещиков и капиталистов. Окруженная этой славой, 1-я Конная армия согласно приказу Главкома начала выходить из боя для приведения частей в полный порядок перед выполнением новой боевой особой задачи. Гордо реяли красные знамена, орошенные кровью павших за святое дело героев, окропленные радостными слезами освобожденных тружеников.
И вдруг совершилось черное дело и ряд неслыханных в рабоче-крестьянской армии преступлений".
Далее в приказе приводились факты злодеяний, совершенных бандитами.
Чтобы смыть позор с армии и подготовить ее к новым победам, Революционный Военный совет постановил: запятнавшие себя позором и преступлениями, обагрившие себя кровью невинных жертв полки (назывались их номера), по лишении присвоенных от имени Рабоче-Крестьянской Республики полкам наград и отличий, разоружить и расформировать, а номера их из списка кавалерийских полков 1-й Конной армии исключить навсегда.
Всех убийц, громил, бандитов, провокаторов и их сообщников немедленно арестовать и предать суду Чрезвычайного военно-революционного трибунала.
После выдачи и ареста преступного элемента остальным бойцам расформированных подразделений оружие и лошадей вернуть.
Не явившихся на смотр, не исполнивших приказа как врагов Рабоче-Крестьянской Республики объявить вне закона.
Я отдал распоряжение: для объявления приказа Реввоенсовета построить часть на поле за Ольшаницей утром 10 октября.
В назначенный срок построение не состоялось. Тогда я предложил, командиру части построить подразделения в пешем строю 11 октября в 10 часов утра в том же месте и предупредил, что, если приказ не будет выполнен, отдам под суд военного трибунала весь комсостав. Я приказал также командиру Особой кавбригады К. И. Степному-Спижарному вывести бригаду в полной боевой готовности к месту построения и в случае отказа сложить оружие принудить их к этому силой.
К счастью, применять силу не потребовалось. 11 октября утром полки в указанном месте были построены. Реввоенсовет армии в полном составе выехал на место. Несмотря на приказ построиться в пешем строю, многие прибыли на конях. Часть виновных в совершенных преступлениях, боясь сурового наказания, оставила лошадей в лесу в двухстах метрах от места построения. Некоторые вообще не явились.
Я подошел к настороженному строю. Одна мысль сверлила мозг; сдадут бойцы оружие по моей команде или же нет? Старался держаться как можно спокойнее, а внутри все бушевало. Превозмогая волнение, говорил сам себе: "Спокойно! Спокойно!"
Раздалась команда: "Смирно!" С. К. Минин не спеша, внятно начал читать приказ Реввоенсовета. Я следил за строем. Приказ оказывал свое действие. Вначале у многих лица были хмурыми, с застывшим выражением злости, а иные потупили взгляды. Когда же Минин стал перечислять злодеяния, совершенные бандитами над мирным населением, головы одних стали подниматься, на их лицах отразилась суровая решимость. Головы других опускались еще ниже. В этот момент кто-то надрывно крикнул:
- Да что слушать, стреляй их!
Из леса выскочила группа всадников, у каждого на поводу была свободная лошадь. Всадники галопом подлетели к построившимся и пытались передать свободных лошадей тем, кому они принадлежали.
Строй на минуту дрогнул, кто-то пытался сесть на лошадь, кого-то стаскивали с седла. Мне казалось, что в этой суматохе вот-вот дойдет до рукопашной. К счастью, ничего не случилось.
Группа подъехавших всадников да с ней еще с десяток замешанных в преступлениях бойцов ускакали в лес. После моих команд "Равняйсь!" и "Смирно!" конармейцы остались стоять на месте, и С. К. Минин продолжал чтение приказа.
Наступили решающие минуты. "Подчинятся или нет? - волновался я. Сдадут оружие или нет? Если нет - как поступить?" Однако времени терять было нельзя.
Подаю команду:
- Сдать боевые знамена и знамена ВЦИК, врученные за боевые заслуги!
После заметного колебания знаменосцы двигаются с места и приносят знамена ко мне. На глазах бойцов замечаю слезы.
Еще команда:
- Клади оружие!
Слова прозвучали в полной тишине. Они были слышны каждому находившемуся в строю, они докатились до леса и эхом отозвались в нем. Наступила минута ожидания, не скрою, самая, пожалуй, трудная в моей жизни.
Но вот первая шеренга как бы стала ломаться. Бойцы, недружно наклоняясь, осторожно клали на землю, каждый возле себя, шашки, карабины. То же сделала вторая шеренга.
Замечаю отдельные неподвижные фигуры бойцов, на лицах которых отражается злоба. Но эти одиночки, хотя и с оружием, были бессильны теперь против абсолютного большинства уже безоружных конармейцев.
И тут случилось то, чего ни я, ни члены Реввоенсовета К. Е. Ворошилов и С. К. Минин не ожидали. По рядам вначале прошел тяжелый вздох, затем послышались рыдания. Мне редко приходилось видеть плачущих навзрыд мужчин. Мужские слезы, видимо, не зря называют скупыми. На какое-то мгновение я оцепенел: стоят передо мной боевые кавалеристы, которых много раз приходилось водить в атаку в конном и пешем строю, от которых враг удирал так, что только пятки сверкали, стоят и, не стесняясь друг друга, плачут. А среди плачущих бойцов, утратив надменность, озираются волками не сложившие оружия преступники.
Обращаюсь с краткой речью к тем, кто только что сдал оружие:
- Вы ли это, товарищи, кто еще совсем недавно под этими легендарными знаменами громил белополяков? Эх, плохо, когда у бойца не душа, а душонка и когда его сердце дрогнуло. И где дрогнуло? Не в бою, когда вражья пуля могла тебя с седла скосить, а в мирный час, когда ты поддался вражьей агитации, изменил делу революции!
Сделал паузу, смотрю на виновников. Головы опустили еще ниже. Кто-то крикнул:
- Чего с ними цацкаться! К стенке, товарищ командарм!
Легко сказать - к стенке. Среди виновных большинство таких, кто стал соучастником преступления по недомыслию. Надо, чтобы они глубоко осознали свою вину.
- Товарищи, - продолжал я, - Республика Советов, наша любимая Россия, переживает сейчас, может быть, самое тяжелое время. Враг хочет вновь заковать в кандалы наших сыновей и матерей, нас с вами. Враг делает ставку на Врангеля. "Черный барон" вооружен до зубов. Ленин, Родина зовут нас к решительной борьбе. Так неужели мы, сыны своего Отечества, не постоим за Республику Советов? Постоим! И будем биться до последнего дыхания, а если надо, то во имя свободы и счастья трудового народа отдадим свои жизни!..
Бойцы в ожесточенных боях с врагом проявили чудеса храбрости и героизма. И вот теперь в их рядах нашлись предатели. Они запятнали вашу боевую честь и славу, и смыть этот позор можно лишь честной, самоотверженной службой и своей кровью во имя дела революции. Помните об этом. Вопросы есть? Нет? Тогда приказываю здесь же и непременно сейчас выдать зачинщиков.
Над полем повисла тишина. Некоторые из замешанных в грабежах и убийствах пытались пробиться через строй и уйти в лес. Но поздно. Строй на несколько минут нарушился, короткая схватка - и бойцы разоружили бандитов.
У меня словно камень с плеч свалился. Снова обращаюсь к бойцам и командирам. Призываю их восстановить боевую славу в предстоящих боях против врангелевцев, быть верными большевистской партии и Советскому правительству. В заключение говорю:
- Боевые знамена останутся в штабе армии до тех пор, пока снова, как и прежде, не загремит ваша воинская слава на полях сражений!
Вижу, все конармейцы слушают меня внимательно, и сам я повеселел, уверенности прибавилось. Теперь уже громко даю команду:
- Взять оружие!
На меня уставились удивленные глаза бойцов. Еще секунда - и я все понял. Конармейцы не верят, что я, командарм, несколько минут назад распекавший их, вдруг разрешил взять оружие. Пришлось повторить команду. На этот раз ее дружно выполнили все, как один человек. В это время еще несколько десятков бойцов бросились в лес. Ворошилов и я недоумеваем, в чем дело. Неужели бойцы решили убежать? Между тем из леса послышались выстрелы. Вскоре наше недоумение рассеялось. Оказалось, что в лесу находилась группа наиболее оголтелых бандитов, которая не вышла на построение, но все время наблюдала за нами. За ней-то и погнались бойцы. Преступники бросились наутек, по ним открыли огонь. Несколько человек было убито, остальных поймали и обезоружили.
События в 6-й кавдивизии взволновали меня до глубины души. Было обидно, что подобное произошло в кавдивизии, бойцы которой еще совсем недавно мужественно и беспощадно громили врага. И особенно огорчил тот факт, что случилось это перед решающими боями с Врангелем.
В тот день я ходил мрачный и угнетенный. Мы провели заседание Реввоенсовета, на котором тщательно обсудили, что послужило поводом столь тяжелого происшествия. Горячо, страстно говорил каждый из нас. И почти каждый предлагал принять самые строгие меры к тем, кто запятнал честь революционного бойца.
- Особая вина во всем случившемся лежит на командире части, взволнованно говорил начдив 11-й Морозов (на заседание Реввоенсовета были приглашены все начдивы и военкомы). - Не буду голословным. Сейчас, как никогда, надо проявлять повышенное внимание к бойцам: чаще беседовать с ними, узнавать, что у человека на душе, какие думы одолевают его. А товарищ... тяготится этим, его редко увидишь с подчиненными. Дневка - он не к конникам, а в отдельную избу, видите ли, покой ему надо создать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109