— Я так думаю. — Тигир обвел их взглядом. — Из Триса нам придется бежать. Загонов больше не будет, а Дайрон нас всех по одному передушит, на это у него сил хватит. Ловить нам в этой яме, парки, нечего. Выловят каждого, тут уж будьте уверены. Но я вас знаю. Не один день мы с вами тыняли смерть, кое-кому спасал шкуру я, а кому-то и я довожусь должником, верно? У нас с вами старые дела... А своих, парни, не бросают, это верно. Коли Ушедшие сбили нас в одну дыру, видно, судьба нам держаться вместе. По одному — выгорим, как связка вигов, сила наша — в единстве. Что думаете?
— Это так, — спокойно сказал Крэйн. Обычно он избегал заговаривать, если только не был наедине с Тигиром, загонщики удивленно покосились на него. — Но покидать Трис не годится. Нас прирежут еще до вала, а если успеем выйти — настигнет дружина. В поле от нее не схоронишься, это не карки.
На самом деле он думал о лекаре, об оставшихся притираниях и своем лице. Денег нет, но здесь единственный лекарь, который согласился его врачевать, возможно, он поверит в долг десяток или два сер, а там уж он найдет способ заработать... Главное — не бежать из Триса, когда все только стало налаживаться. Не терять шанс. До следующего города они будут добираться не меньше десятка Эно, а время — это второе после жизни, чего ему терять нельзя. Если он хочет сбросить уродливую, покрытую коростой засыхающих язв, личину и снова стать собой.
— Мы уйдем, — уверенно сказал Тигир, — если вас поведу я.
— Уйти недолго, — фыркнул Пирн, покачиваясь от выпитого тайро. — А дальше-то чего? Жрать на какие гроши будем? Сезон того, карков теперь с десятком верховых не сыщешь, утопали карки-то. Чего нам еще делать?
— Вы парни крепкие. С оружием привычны. Таким людям, уж коль они умеют работать вместе, завсегда найдется, где перехватить десяток-другой.
— Это ты о чем? — насторожился Крэйн. — Уж не в шеерезы ли...
— Не кричи. — Тигир осмотрел зал, хотя и знал, что, кроме них да возящегося где-то за стенкой трактирщика, в грязном старом склете никого нет. — Вы не сопливые дети, должны разуметь.
— В шеерезы степные? — Теол недоверчиво уставился на него. — На дорогу что ль?
— На дорогу, старче. — Тигир довольно осклабился. — Мы ребята сильные, свое возьмем. А делом и советом я помогу, у меня по этой части опыт какой-никакой, а имеется. Если нас порешили убить, так мы и сами не дураки, верно? А выбора у нас нет, коли хотим жить — надо работать. А потом уж и с Дайроном поквитаемся, как на ноги встанем, от доброго артака даже касс не спасет.
— Это дело серьезное...
— И то верно. Я вам предлагаю не забаву, ребята, а дело. Я к вам давно присматриваюсь, знаю, что не подведете. А на такое дело нужны люди серьезные, которые знают, что дороги к дому нет, люди, у которых забрали все, что у них было. — Тигир постепенно перешел с грязной корявой речи черни на обычную, слова слетали с его языка быстро и уверенно, они были подогнаны друг под друга, как волокна в ткани вельта. Сам он тоже незримо переменился — показная открытая дурашливость сменилась жесткой холодной четкостью. Теперь перед ними сидел не простой и привычный свой парень Тигир, любивший побалагурить, вставить крепкое словцо и хлебнуть фасха, а уверенный в себе неколеблющийся воин. Завороженные этим, загонщики не отрывали от него глаз. — Вам нужны деньги. Они у вас будут. Не сразу, не через Эно, но будут. И Дайрон пожалеет о том, что решил перебить нас, как личинок хегга, в один Урт. Мы станем силой, ребята. Мы получим свое.
Они были согласны — Крэйн понял это сразу. В их затуманившихся глазах, даже у старика Теола, была лишь зачарованность, быстро крепнувшая надежда. Они смогут. Они добьются. Дураки. Крэйну хотелось сплюнуть, но он ничего не сделал, лишь машинально коснулся пальцем уродливой багровой корки, стянувшей половину его лица. Кожа в последнее время ужасно зудела, он едва сдерживался, чтобы не чесать ее.
— Что скажете? Времени мало, а думать я бы советовал быстро. Следующий Урт уже не должен застать нас в городе, если хотим выжить. Я отведу вас безопасной дорогой... тех, кто пойдет со мной. Говорите сразу.
— С тобой, Тигир. Веди.
— А что делать... — Теол беспомощно развел руками. — В шеерезы... А, хеггово семя, дери вас на пять частей, согласен. Иду! Ушедшие со всеми нами, иду.
— Я с тобой.
— Дело верное, да? — Пирн пьяно рассмеялся. — Ну веди, командир. Поглядим.
— А ты что, Крэйн? — Тигир неторопливо перевел на него взгляд.
— Со всеми. Одному мне не жить, а вместе хоть шанс есть. Не думал никогда, что стану шеерезом, да что тут... Мы вместе.
— Мы вместе. Трактирщик, пошевеливайся! Шесть кружек, живо!
Суетливый потный трактирщик, испуганно косясь на лихую захмелевшую компанию, поспешно поставил на стол шесть старых глиняных кружек. Тигир наполнил их тайро из кувшина, передал каждому.
— Ну, ребята, задела наши! Отметим!
Они шумно сдвинули кружки и выпили до дна. Тигир довольно щурился, губы снова разошлись в тонкой улыбке.
Крэйн первым понял, что происходит. Теол, сидевший напротив него, неожиданно поперхнулся, хотя его кружка была давно пуста, и в его затянутом хмелем взгляде появилось удивление. Он хотел что-то сказать и даже открыл рот, но из искаженных внезапной судорогой губ не вырвалось ни слова, лишь глухой рокочущий хрип. Он рухнул на стол, лицом вниз, разлетевшаяся от удара кружка большими глиняными черепками зазвенела по полу. Обернувшись на звук, Пирн даже не успел удивиться — тоже упал. Один из загонщиков, который был покрепче, успел подняться, но ноги подломились под его весом и он рухнул под стол, оставив на столешнице короткие свежие зазубрины от ногтей. Крэйн тоже уронил голову на стол, при этом больно ударившись виском об угол, и остался лежать.
Некоторое время было тихо, слышно было лишь судорожное рваное дыхание, словно мышцы горла у загонщиков задеревенели и отказывались пропускать воздух. Потом Тигир не торопясь встал и размял затекшие руки.
— Все, — сказал он ровно, сметая со стола черепки. — Извините, ребята. Не старайтесь шевельнуться, судороги лишь усиливаются. Расслабьтесь — тогда смерть придет к вам тихо и незаметно, как поцелуй женщины во сне. Это вытяжка из древесного бальма, от нее нет спасения, даже если под рукой лекарь. Но она дает быструю и мягкую смерть. Без мучений. Я не отведу вас из города, ребята. Отведет она.
— Предатель, — прохрипел почти беззвучно Крэйн. — Ублю...
Тигир неторопливо обошел стол, заглянул ему в лицо.
— Ты силен, — удивился он весело. — Вот что значит сила и молодость! Но это тебя не спасет, парень. Не пытайся бороться, я не первый раз использую этот яд, от него нет средств. И если ты думаешь, что трактирщик услышит тебя и позовет на помощь, то лучше не думай — его главная положительная черта как раз в том, что он умеет становиться глухим, когда это необходимо. Извини, Крэйн, мне было приятно участвовать с тобой в загоне. Это судьба.
— Зач-ч...
— Зачем? Деньги и вера, Крэйн. Я долго веду дела с Дайроном и, как ты понимаешь, буду вести и в дальнейшем. А на следующий сезон у меня будет новая команда. В конечном счете это выходит выгоднее. Ты слишком себе на уме, Крэйн, из таких не получаются надежные люди. Извини.
Под столом что-то хлюпнуло. Тигир замолчал. Крэйн не видел его лица, но по звуку понял, что бывший главный загонщик, нагнувшись, пристально изучает что-то на полу.
— Странно, — сказал он наконец. — Вытяжка бальма обычно не приводит к...
— Это не моча. Это тайро.
Прежде чем Тигкр успел среагировать, Крэйн мягко скатился со стула и коротко ударил зажатым в кулаке стисом. Тигир был воином, и он был достаточно опытен и быстр, чтобы заметить несущееся к его лицу острие. Он попытался вскочить, одновременно четким и ловким движением срывая с пояса свой стис, но ему не хватило мгновения или двух. Перед смертью лицо его разгладилось, лишь на лбу остались так и не сошедшие морщины, похожие на глубокие канавы в сухой земле.
— Ты считал себя умнее всех, — сказал ему Крэйн, осторожно укладывая тяжелое мертвое тело загонщика, в глубине которого еще отчаянно билась жизнь, хрипами и конвульсиями пытавшаяся вырваться наружу. — Но ты действительно мало обо мне знал. Видишь ли, это пойло не по мне. Я пью только фасх.
К склету лекаря он подобрался на закате, когда патрулей наулицах стало меньше и чернь поспешила спрятаться в свои шалхи. Каждая тень вызывала у него тревогу, дважды за всю дорогу он прятался в кустах, но каждый раз его не замечали. Рисковать он не мог — люди Дайрона вряд ли были только лишь среди дружины, иначе им не удалось бы в один Урт перебить весь отряд загонщиков. Но покинуть город, пусть даже и перебравшись в темноте через вал, он тоже не мог. Жизнь в нем кипела и звала к непримечательному склету с вывеской лекаря над дверью.
Лекарь не удивился позднему визиту. Или счел нужным сделать вид, что не удивился. Слушая Крэйна, он с безразличным непроницаемым видом барабанил по столу тонкими пальцами. Крэйн говорил быстро и, слыша в собственном голосе жалобные нотки, ненавидел сейчас сам себя. Но было поздно, он и сам это понимал — жизнь уже сломала его. Бесстрашный и готовый к смерти воин остался в прошлом, и сквозь туман стыда Крэйн едва мог различить его лицо. Ради жизни он сейчас был готов на все. Как коварный тайлеб, она пропитала каждую клетку его тела невыносимым, рвущим из груди сердце, желанием жить, животной тягой к существованию.
Пусть в колодце, пусть голодным и оборванным, пусть с ужасной уродливой мордой вместо лица, но жить. Он понимал, что это мерзко и недостойно члена славного рода Алдион, но ничего не мог с собой поделать — страх смерти, прежде далекий и глухой, как бьющий по крыше склета дождь, захватил его с головой.
Заката он дожидался в трактире, надежно заложив запором дверь и вооружившись обоими стисами — своим и добытым у Тигира. За эти часы, проведенные в обществе шестерых мертвецов, трое из которых все также сидели за столом, сжимая в посиневших руках пустые кружки, он изменился больше, чем за все время. Он внезапно понял, что смерть, слизкой холодной рукой уже взявшая его за плечо, настигнет его именно так — не в бою, с эскертом в руках и посреди чистого светлого поля, а в очередном грязном зловонном трактире. Осознание этого, ранее смутное, наполнило его тоской. Раздобыв кувшин более или менее пристойного фасха, он разбавил эту тоску скверным недобродившим хмелем и заснул.
Сейчас хмель почти отошел, но пальцы все равно противно тряслись, голову заполнил липкий тягучий туман. Крэйн видел себя со стороны и понимал, насколько он отвратителен и жалок в эту секунду. Но он продолжал говорить, не осмеливаясь встретиться с лекарем взглядом, и лекарь, все также постукивая крепкими белыми пальцами по столешнице, внимательно его слушал.
— Я так и предполагал, — сказал он, коснувшись пальцем острых крыльев носа и брезгливо обтерев его салфеткой. — Конечно же сохранить работу тебе не удалось. Вероятно, честно трудиться тебе показалось не столь интересным и захватывающим занятием, как накачиваться фасхом в компании таких же грязных нечестивых бродяг. Понимаю.
Он говорил нарочито медленно, гладкие отточенные слова, такие же белые и чистые, как его ухоженные пальцы, мягко ложились друг на друга. И лишь окончания, смазанные, с оттяжкой, свидетельствовали о том, что лекарь вовсе не находится в состоянии усталой скорбной задумчивости.
— Господин лекарь, я не... Не думайте. Я не пил. Это один раз, мне было тяжело и...
— Конечно. Вам всем тяжело. Каждый из вас, больной, увечный, подхвативший грязную болезнь, каждый из вас сообщает, как ему тяжело... О да. Вместо того чтобы заняться честным трудом, куда как проще жить в канаве и твердить, до чего же ему тяжело!
— Я не твержу! — Крэйн не выдержал, треснул по столу кулаком так, что подпрыгнули эти ненавистные лопаточки, скребочки и лезвия. — То есть я не хотел... Я найду работу за два Эно, уверяю вас.
— Найдешь? — Лекарь хладнокровно поправил свои инструменты.
— За два Эно. — Крэйн отчаянным усилием воли заставил голос не дрожать, мгновение промолчал, собирая в себе все спокойное взвешенное красноречие, которое приводило в восторг всех дам на торжествах в тор-склете. — Господин лекарь, выслушайте меня. Я готов трудиться, и я способен зарабатывать деньги честным трудом. Просто сейчас, так сложилось, у меня нет возможности рассчитаться с вами за ваши труды. Но будьте уверены, я сделаю все, чтобы в скорейшем времени восполнить ваш ущерб.
— «В скорейшем времени»... — Лекарь хмыкнул. — Вот как заговорили, как только приперло, а?
— Клянусь вам, я расплачусь.
— Я вас понимаю. Но, надеюсь, и вы понимаете меня. Ведь я уже говорил вам — я лекарь, но не монах. У меня нет возможности доставать каждому захворавшему в этом городе лекарства за свой счет, я думал, вы оцените то, что и без того в течение многих Эно я врачую вас безвозмездно, исключительно из жалости к ситуации, в которую вы попали. Однако, повторяю, доставать лекарства, чтобы врачевать каждого бродягу, я не могу.
— Два Эно, — сказал Крэйн, чувствуя, как противно сжимает грудь. — Два Эно, господин лекарь!
— Чудесно же вы запели...
— Я обещаю!
— Хватит кричать. — Лекарь махнул рукой, постучал пальцами по колену. — Вы ставите меня в неловкое положение и заставляете меня в очередной раз подвергать испытанию мое чувство жалости. Что ж, думаю, я могу дать вам отсрочку в два Эно. Но только если вы обещаете как можно быстрее выплатить свои долги.
— Согласен! — В эту секунду Крэйн готов был пообещать что угодно, он согласился бы, даже если б лекарь предложил отрубить ему руку. — Я не обману вас.
— Не сомневаюсь...
Лекарь легко поднялся и шагнул к двери.
— Обождите здесь, — бросил он. — Мне надо пополнить свои запасы, это займет некоторое время. Оставайтесь здесь.
Когда он вышел, Крэйн с облегчением сел в чистое крепкое кресло и только сейчас почувствовал, как громко колотится его сердце. Еще два Эно! Он чувствовал себя так, словно в очередной раз обманул смерть.
Да так оно, в сущности, и было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51