Не находя действительных причин для своего недовольства, я отошел в сторону, в тень, уселся на бревно и мрачно наблюдал за чужим весельем. Я не чувствовал себя способным наслаждаться им. Мне не хватало юношеского задора и легкомыслия, а также веры в то, что когда кружит вокруг костра веселый хоровод, когда тебя касается девичья рука, задорно блестят глаза твоей подруги, хотя бы на одно мгновение можно сделаться веселым и самому. Словно сердитый демон, восседал я на своем бревне и становился более мрачным, по мере того как даки все больше распалялись весельем.
Креок подошел и бесцеремонно уселся подле меня, разгоряченный танцем. Только что он отвел свою жену в пещеру, а сам вышел, чтобы еще побыть с молодежью.
— Тебе нравится моя дочь, — с нажимом произнес Креок.
Он не спрашивал, а утверждал. Конечно, какие могут быть сомнения, его дочь нравится всем, она нравится и мне. Но меня этот вопрос насторожил и даже расстроил. Такие разговоры о своих дочерях отцы обычно заводят с определенными намерениями, что Креок тут же и подтвердил:
— Ты живешь без женщины, это плохо. Мужчина не должен быть один. Сидишь здесь, как сыч, на бревне в одиночестве и даже не пытаешься потанцевать с какой-нибудь из девушек, а ведь любая из них с радостью пойдет с тобой.
Я ничего не ответил. Что тут можно сказать? И вправду, сижу в одиночестве, злясь и на себя, и на других. И то, что девушки посматривают на меня, но не решаются подойти, вижу. И о красавице Вендис тоже не поспоришь. Как ни отпирайся, а она нравится мне даже больше, чем я того хотел. Обдумывая свой ответ, я отвлекся, погрузившись в размышления о собственной несчастной и одинокой персоне, и забыл ответить вовсе. Креок помолчал, дожидаясь ответа, потом неодобрительно кашлянул и со вздохом произнес:
— Я скоро состарюсь, мое место нужно будет кому-то занять. Ты его и так уже почти занял.
— Я не претендую на твое место, Креок. Вот научу вас владеть железом, а дальше живите, как знаете, я твоим волкам не вожак.
Я смотрел, как танцует Белая Волчица, уверенно ведя за собой других девушек, и невольно сравнивал этот праздник с другим. С той самой ночью, когда мое племя устроило празднество в честь Эринирской принцессы, посетившей нас. И прелесть Вендис поблекла в моих глазах, когда я вспомнил о Моране.
Креок сердито молчал, было ясно, что он ждет совсем не такого ответа, и разговор идет не так, как он запланировал. Наконец вождь не выдержал и напрямую заявил:
— Вендис — лучшая девушка в племени, я отдам ее только за самого сильного воина, того, кто сможет стать вождем даков.
Креок многозначительно умолк, видимо, ожидая от меня дальнейшего продолжения разговора. Я неловко молчал. Конечно, Вендис лучшая девушка в племени лаков, и только полный идиот от такой откажется. Мне не хотелось признаваться отцу Вендис, что я, похоже, и есть тот самый идиот. Вендис очень хороша, но я не мог на ней жениться. Я и сам не понял, почему вместо честного отказа я начал в ответ бубнить какой-то бред о моей благодарности за такую честь и обещал подумать.
Креок недоуменно посмотрел на меня, явно не поняв, о чем именно я собрался думать. Волки не склонны к туманным разговорам, на прямой вопрос они хотят получить такой же ответ. К моему огорчению, Креок спросил:
— На твоем острове тебя ждет жена или невеста?
Я опустил голову, чтобы вождь не мог увидеть моего лица. Ждет ли меня невеста? О да, если ее имя Смерть. Но как бы то ни было, ответа на этот вопрос вождь не получит. Не его это дело, кто и где меня ждет. Самой Вендис я, может быть, и ответил бы, но ее отцу с какой стати? Это у людей отцы распоряжаются дочерьми да решают, подходит ли ей жених. Креок тоже вздумал решать, кому отдать дочку. Только его спрашивать никто не будет. Волкам не требуется ничье разрешение, чтобы взять себе женщину.
Рассердившись, Креок ушел. И я, решив, что мне больше нечего делать среди праздной и легкомысленной молодежи, поднялся за ним вслед.
Подходя к своей пещере, я услышал шаги позади и почуял Вендис. От досады я едва не закричал на нее. Похоже, отец и дочь сговорились и решили выяснить свои отношения со мной непременно сегодня.
Вендис вышла из темноты и робко подошла ко мне, в руках она сжимала венок из полевых цветов, какие плетут девушки и порой носят влюбленные юноши. Вендис глубоко вздохнула, словно вместе с воздухом пыталась глотнуть храбрости, подняла венок и надела его мне на голову.
— Тебе не обязательно скучать в одиночестве, — проговорила она скороговоркой, не поднимая глаз, — я нарвала для тебя цветов.
Я снял венок с головы и смял его. Ее губы дрогнули обиженно, и она подняла на меня глаза.
— Мои руки не предназначены для цветов, Вендис, — попытался оправдаться я, — они привыкли лишь к мечу.
— А твое сердце не предназначено для любви, не так ли? — едва слышно проговорила Белая Волчица.
— У меня нет сердца, Вендис, оно сгорело в жертвенном костре моего вождя. Лучше бы тебе, Вендис, никогда не рвать для меня цветов.
С этими словами я бросил скомканные цветы и вошел в свою пещеру, оставив девушку одну у входа.
Я корил себя за грубость, но что я мог поделать? Она жила легко и грациозно, словно бабочка, порхающая среди цветов. Будто и не было у племени никаких тревог. В своей юношеской беззаботности она не могла даже предположить, что ее счастливую жизнь может что-нибудь омрачить. Теперь, когда появились на горизонте первые тучи, она тихо плакала. Что ж, когда-то и я был таким же беззаботным и влюбленным и так же был потрясен, узнав, что жизнь не спешит исполнять мои желания.
Я улегся спать, стараясь не вспоминать о своем нелепом поведении, но мысли неизменно возвращались к Вендис. Она была девственницей, что вполне естественно для незамужней волчицы. Волчицы, выбирая себе мужчину однажды, остаются верными ему на всю жизнь. Мне не доводилось сходиться с настоящими волчицами, и было любопытно узнать, какова их любовь. Но мог ли я воспользоваться влюбленностью девушки лишь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство? Будь она обычным человеком, я, скорее всего, так бы и поступил, но она была волчицей. И я не мог преступить священного закона, усвоенного с молоком матери: волки вступают в связь лишь по любви, однажды и на всю жизнь. Как бы ни была привлекательна Вендис, мне никогда не полюбить ее.
Как объяснить ей, что мне нужны верные воины, а не обиженные влюбленные девчонки? Как объяснить девушке, что она, такая горячая и живая, слишком горяча и жива для того, кто, словно могильный камень, стынет от собственного холода. Как сказать красавице, что она будет замечательной возлюбленной, но не для того, чья душа обожжена светом Иного Мира? Кому же дано затмить этот свет? Как бы хорошо ни пела Вендис, ее песня уже не прельстит того, кто пленен голосами Дивного Народа. И, закрывая глаза, я погружался в грезы о былом, представлял тонкий профиль Мораны, легкий взгляд бирюзовых глаз, вьющиеся пряди волос цвета осенней листвы. И мир грез увлекал меня к тому образу, что изгонял из моих мыслей любые думы.
Глава 7
Бешеный Пес
Теперь у нас было оружия больше, чем нужно для уже обученных волков, и я добрал в отряд еще двадцать человек. Те, кто уже привык к металлу, отдали свои браслеты новичкам.
Ожидая возможного нападения со стороны Звероловов, я выставил караул, который должен был внимательно просматривать лес. Если Звероловы умели скрыть свой запах, то становиться невидимыми они, слава Великой Богине, пока не умели. И если все пойдет по плану, то так никогда и не научатся.
Я послал Макку в селение людей, чтобы разузнать, поняли ли жители, кто напал на Звероловов. Быстрый и сообразительный Макку лучше других мог уловить настроение людей. К тому же я подозревал, что он, как и я, обладает способностью к чтению мыслей. В большей или меньшей степени все оборотни могли улавливать мысли других, но не все могли пользоваться этим для общения между собой. Похоже, Макку мог делать и это.
Он вернулся скоро. Да, жители поняли, кто мы. Они сообщили Звероловам, что на посланный ими отряд напали волки. А еще Макку довелось услышать леденящие кровь истории о страшном предводителе волков. В Большом Стане говорили, что он — безумное чудовище с жутким оскалом. Люди дали мне прозвище — Бешеный Пес.
Потные, грязные, окровавленные, мы сражались друг с другом. Страх и ярость разжигали в нас желание стать лучше, сильнее. Отчаяние, давно поселившееся в сердцах волков, безнадежность, вольготно расположившаяся в Волчьем Доле, постепенно отступали перед нашим безумным натиском. С каждым новым отработанным выпадом, с каждым разученным защитным блоком в волках расцветала надежда. Келл больше не фыркал. Теперь он изо всех сил пытался доказать мне, дакам, но прежде всего самому себе, что он может стать настоящим воином. К топору, доставшемуся ему после налета на Звероловов, он относился с суеверным почтением. Если он и верил во что-то, так только в свой топор. Я бы не удивился, если бы увидел его молящимся этому оружию.
Теперь в отряде волков насчитывалось тридцать два воина, включая меня. И это были отнюдь не новички. Многие из них, даже Вендис, уже встречались с врагом в битве. В прошлом году Звероловы дважды нападали на Волчий Дол. Даки отражали нападение без оружия, защищаясь лишь клыками да костяными ножами. Звероловам удалось тогда многих убить и похитить нескольких подростков. Волкам нельзя было отказать в храбрости, и все же тридцать два воина — это еще не армия. В отчаянии я вспоминал многотысячную армию Бренна, сметающую все на своем пути. Ни в численности, ни в умении, ни в опыте моему маленькому отряду не сравниться с этой армией. Тем более никогда не сравняться мне с Бренном. Его военный гений был воспет бардами и поэтами. Я же не мог даже разработать план нападения на Звероловов.
По ночам, когда заканчивались тренировки и никто не мог меня видеть, я бродил между березами, растущими вокруг моей поляны, предаваясь воспоминаниям о великих битвах в римских землях, где мне пришлось сражаться под началом Бренна. Я шел перед ним, расчищая ему путь в рядах римлян. Я рубился, думая только об одном: убивать, убивать, убивать… Если вождю требовалось что-то другое, он отдавал приказ и вновь, не задумываясь, я выполнял его. Теперь мне предстояло самому постичь смысл битвы, самому отдавать приказы. Я боялся, панически боялся проиграть. Ни смерть, ни раны не страшили меня. Только вероятность поражения в битве вызывала во мне липкий страх, спина под рубахой покрывалась потом, когда я представлял, как гибнут мои бойцы, как мы отступаем, раненые, потерявшие друзей. Я полюбил каждого из них, полюбил с отчаянной страстью, как любит творец свои собственные произведения. В каждого, словно ваятель, я методично вкладывал частичку себя. Обучая бойца, я узнавал его характер!
, его слабые и сильные стороны, его душу. В тренировочном бою я ловил взгляд бойца и чувствовал его самого, его мысли, удары его сердца, ритм его жизни. Потеря любого из них стала бы подтверждением моей несостоятельности как учителя, как вождя. А еще и стала бы неизлечимой раной на собственной душе.
Надменный Келл научился терпеть боль, не обращаясь в зверя. Ему было сложнее всех сдерживаться, он слишком эмоционален, слишком горяч. Но он справился, смог выносить страдания, смотреть на собственную кровь и не терять человеческий облик.
Креок слишком гордый, чтобы показывать свои слабости. Он ни за что не признается, что ему больно и тяжело. Я видел, как после общих тренировок он идет в лес и продолжает упражнения там. Он хочет быть лучше всех, даже во время учебы, он должен служить примером для своих волков. И я старался обращать внимание остальных на способности их вождя, на то, как легко ему все дается.
Вендис, такая же гордая, такая же скрытная, как отец. Ни разу она не показала, что ей тяжело. Она была не слабее остальных, никому не уступала ни в терпении, ни в выносливости. Она получила множество ран, но ни разу я не видел ее слез.
Весельчак Ив умел драться легко, непринужденно, словно играючи. Кажется, он так и не смог всерьез воспринимать происходящее. Во время тренировочного боя он подсекал полевые цветы, чтобы собрать букет для Вендис, с которой обычно бился в паре.
Рри, как всегда спокойный, был совершенным воином. Он не горячился, оставаясь почти равнодушным, просто наносил удары, словно призрак, сметая любые преграды.
Даже Макку, несмотря на мои прежние сомнения, научился неплохо биться.
Лишь маленький Волчонок еще уступал остальным. Ему не хватало мощи мускулов и веса для равноценной борьбы. Но его отчаянное желание прославиться, его ненависть к Звероловам были настолько сильны, что они искупали нехватку силы.
Мои волки жили, учились, сражались, вставали и ложились лишь по моему желанию. Волчий Дол вдруг стал для меня отдельным самостоятельным миром, моей собственной вселенной, а я был ее творцом. Выживет ли Волчий Дол, смогут ли победить мои волки, зависело только от моей собственной способности научить их сражаться и вести их в бой. Поражение в битве стало бы катастрофой моего личного "я", моего мира, моей души.
Была глубокая осень, деревья пылали багряным убором, земля пахла тленом, суетились белки, падали листья и бесшумно ложились мне под ноги. Я шел по мягкой, пружинистой земле, еще не схваченной первыми морозами. Природа вокруг замерла в ожидании зимы, в ожидании смерти.
Я был уверен, что Звероловы не оставят без внимания нападение на их людей у Большого Стана. Каждый день я ожидал известий от разведчиков. Каждый день я внушал своим волкам, что бой близок. И, несмотря на всю мою готовность к этим событиям, принесенное разведчиком известие о том, что Звероловы покинули крепость, потрясло меня. Прежде Звероловы нападали лишь летом. Если бы у меня было больше времени, я бы успел не только превратить своих волков в настоящих воинов, но и укрепить подходы к Волчьему Долу, провести переговоры с другими родственными племенами. Но Звероловов не интересовали мои планы. Они вышли из крепости в количестве шестидесяти человек и теперь продвигались в нашу сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58