А полки и батальоны в растопырку ринулись, почти без взаимодействия, связь совсем забита была.
— Весело, черт возьми, — Хатан закурил, а Мэк с трудом сдержался, чтоб не попросить сигарету. — И что же дальше?
— К моим соседям трое приходили, навестить. Двое из них тоже торкондцы, а третий, ефрейтор, — нишид. Рассказали, что маршал Хок отдал под трибунал за эту бойню командующего корпусом и половину его штаба. Если б командир дивизии не погиб, его ждало б то же самое. Рассказали, что там же, под Виароном, захватили в плен нескольких опетцев. В расход пустили.
Мэк сплюнул, прогоняя мысли о куреве.
— Так что поболтать есть с кем, я не скучаю. Тут еще медсестричка на меня глаз положила.
— О! Так ты у нас времени даром не теряешь.
— Ну-так! Красивая, ласковая, что еще надо?
— А как зовут?
— Леаркат.
— Странное какое-то имя.
— А она из периферийной системы, на другом конце империи. Квирум, кажется. Ты бы ее видел! Тело разноцветными яркими узорами выколото, в пикантных местах всякие прибамбасы продеты, говорит, у них обычай такой. Характер шальной. Ей после окончания войны граждансво дадут, за тем и прилетела на Ирбидору.
— Ну ты с ней?..
— А как же? Гуляем под лунами, прямо сплошная романтика, благо, присмотр сейчас за мной не такой строгий стал. Может, и она постаралась, не знаю. Раза три ходил к ней в гости, в соседний поселок. Она еще и готовит обалденно.
— Леаркат, говоришь? Ласковая? — Хатан мечтательно улыбнулся. — Черт, я даже тебе завидую. Надо будет с какой-нибудь ирианочкой позажигать. Только опасно это, прирезать может, подгадав момент.
— Что ж, давай дерзай, Хатан, но держи ухо востро. А Леаркат еще и художник. Меня нарисовала, точь-в-точь, вылитый получился. Правда, пока она на кухне стряпала, я еще несколько портретов нашел. Даже любимым называет, правда только в постели, но все же называет. Времени зря не теряет, у нее таких любимых и до меня и после еще... Смотрю на тебя, Хатан, и кое-чего не нахожу. Куда подевал сержантские лычки?
Хатан нехорошо улыбнулся.
— Это меня Атанас, перед тем, как на губу посадить, разжаловал.
— Кто? Капитан Атанас? Тот, что с Хатгала III?
— Ага, он самый. Ладно, начну по порядку. После того, как тебя увезли, мы похоронили всех жмуриков и вернулись в расположение. Потом, два дня гонялись за диверсантами, вот тогда-то и погиб ротный. Если бы на нем был бронник... Рядом с ним разорвалась граната от РАГа, он погиб мгновенно. После боя мы с ребятами похоронили его с почестями. Всем было горько, мы уважали Кракса. Не будь он дураком и носил бы бронекостюм, то был бы сейчас жив.
Мэк потупил взгляд и тяжело задышал.
— Потом к нам прибыл капитан Атанас, — продолжил Хатан, подкурив новую сигарету. — На построении он меня узнал и знаешь, что сказал? «И ты здесь, Хатан? Меня из-за тебя сюда бросили.» Представляешь? Этого урода направили на войну. Да еще в черный легион! И к тому же ротным, хотя капитаны-бээнцы в легионах командуют батальонами, а не ротами, как в регулярных войсках. Так что, он теперь здесь, на Ирбидоре. И из-за нас! Видать, следаки из внутренней безопасности БН таки докопались, что мы там на Хатгале натворили, а крайним вышел Атанас. Он, конечно, зуб сразу на меня заимел, это понятно. Придирался, подгаживал. Да и не только мне. Однажды, когда рядом никого не было, он меня здорово достал по поводу моего ярко выраженного похмелья. И я ему довольно не слабо двинул в брюхо и сказал, что на войне иногда стреляют в спину. На следующий день он оформил на меня записку об аресте «за халатное исполнение приказов», на пять суток и разжаловал.
— А мог бы и раздуть, тогда тебя бы вмиг в расход.
— Он в штаны наложил, видно его проняли мои слова про выстрелы в спину. Да и представь, из тепленького места прямо на войну попасть, вот он, наверное, и посоображал, а чем черт не шутит?
— Ну и как ты сейчас?
— Сейчас-то последние сутки на губе торчу.
— Веселенькое взыскание получается.
— Я доволен, Мэк. Знаешь, что такое гауптвахта здесь? Полугнилой сарай в сожженном хуторе, охраняют два хромых калеки. Тишь и благодать, только кормежка ни к черту. Но я доволен. Да и ребята каждый день чего-нибудь носят. Да и моим часовым кое-что перепадает. Сижу с еще одним арестованным, которого за воровство посадили. У своих же крал, гад. Я его, так, буцкаю время от времени, чтобы не расслаблялся. Атанас думал, что утопил меня в дерьме, но просчитался.
— А как ты ко мне пришел, тебя же охраняют?
— Ха! Договорился с часовым навестить тебя на полчасика.
— Да, думаю, узнай об этом Атанас, его точно от злости хватил бы удар.
— Он уже не узнает. Ребята рассказали, что он подорвался на мине. Остался без ног, руки по локоть оторвало. Но выжил. Его увезли в главный госпиталь группировки. И сопровождали его туда наши, не церемонясь, обращались, как с мешком дерьма, поиздевались на славу. Хорошо проводили!.. Завтра вот выхожу, а в полку работы прибавилось. Нам передали трофейное артвооружение, уже дегазованное, то самое, которое ты видел, когда тебе фильтр прострелили. Кстати, как у тебя тут с кормежкой?
— Да так, дают, в основном, бурду, но голодным не бываю, Леаркат заботится. Я доволен.
— Счастливчик. Ладно. Я побежал, пора возвращаться. Выздоравливай давай, поправляйся!
Они крепко пожали руки и Хатан припустился, давно уже ставшей привычной трусцой, обратно. А Мэк облокотился о деревцо и замечтался о нежной и ненасытной медсестре — квирумианке. Через пару часов у Леаркат заканчивалась смена.
Колонна гусеничных транспортеров с черными легионерами выползла к разбитой грунтовой дороге. Путь ей преградил поток низколетящих гравиплатформ, до предела нагруженных ранеными, среди которых большинство являлось легионерами, ведь бронекостюмы бээнцев и солдат 80-й армии значительно уменьшали потери среди них.
После недавних дождей грунтовая дорога совсем раскисла и транспорт, не снабженный гравиприводом, был обречен на долгое скитание по лесостепным районам Ирбидоры, где сейчас продолжались бои.
Пропустив колонну раненых, транспортеры медленно поползли к своей цели — к одной из деревень, насчитывающей две тысячи дворов.
Несмотря на очевидные победы, империя дорого платила за усмирение ирианских миров. Помимо обычных боевых действий шла партизанская война. Империя теряла технику и хорошо обученных солдат. Особенно большие потери несли черные легионы. Некоторые их них были полностью уничтожены еще в начале компании, иные, сильно поредевшие, расформировывались и поступали в пополнение другим. Так в 50-й легион влились остатки 1-го, 2-го, 7-го и 48-го. В плен черных легионеров, как и солдат БН, ирианцы не брали. В бесконечных атаках и в авангардных боях легионеры натыкались на ожесточенное сопротивление фанатиков. За спиной стояли заслоны БН, всегда готовые открыть огонь в случае отступления.
Часом позже транспортеры добрались до деревни, на окраине которой стояли десятки боевых машин пехоты и залповые реактивные самоходные установки. Везде сновали имперские солдаты, среди которых попадались серые бээнские мундиры.
Легионеры выгрузились и построившись в колонну, пошли между покинутых домов с выбитыми окнами и дверями или проломленными крышами. Некоторые дома, догорая, чадили удушливой гарью. Кое-где попадались трупы местных жителей и животных. На одной из улиц на наспех построенных виселицах болтались наверху около сотни повешенных. Самый первый казненный был солдатом 80-й армии, его одежда была изорвана, босые ноги окровавлены, голова в кровоподтеках. Рядом на установленном деревянном щите с нанесенной светящейся краской крупной надписью значилось: «ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ ДЕЗЕРТИРОМ».
Никого из проходящих эта картина не тронула, многие даже не обратили на повешенных внимания. Все уже успели привыкнуть к подобным вещам.
На другом конце деревни бээнцы собрали ее население и, не церемонясь, разделяли на две большие группы. Женщины и маленькие дети заталкивались в одну, а все остальные, кроме калек, которых стреляли на месте, в другую, чтобы потом отправить в лагеря смерти. Кто-то из подростков вырвался и побежал, петляя, среди оврагов. Офицер БН вынул импульсный пистолет и выстрелил. Беглец дернулся и упал в рыхлую землю. Женщины дружно подняли вой, но автоматная очередь вверх заставила их замолчать.
Проходя по извилистым улочкам некоторые легионеры, улучив момент, пока их не видят офицеры, выскакивали из колонны и забегали в брошенные дома в поисках съестных припасов. Впрочем, офицеры лишь делали вид, что не замечали мародеров.
Батальон покинул деревню и около двух километров прошел пешком, чтобы влиться в свой полк. Здесь, посреди пахотного поля, шли работы по строительству оборонительного рубежа. Легионеры рыли траншеи и ходы сообщений, инженерные машины оборудовали пушечные позиции, вокруг которых суетились имперские артиллеристы. Прибывшему батальону был выделен участок во второй линии, который ему предстояло подготовить к обороне.
В километре от строящихся укреплений виднелся лесок, скрывающий за собой поля, с которых в небо подымались столбы плотного дыма. Над головами промчались скоростные бронированные экранопланы армейской авиации. Сделав заход, они где-то за лесом обрушили на врага весь свой боезапас. С каждым часом налеты экранопланов учащались. В основном они летали тройками или большими группами. Иногда одна из вездушных машин возвращалась назад, сильно рыская, и были видны пробоины в фюзеляже и вырванные куски стабилизаторов.
Ближе к полудню укрепления были достроены.
Сдав ротному шанцевый инструмент, Мэк и Хатан теперь отдыхали в траншее, вытирая вспотевшие лица грязными рукавами. Над головами гулял холодный ветер, доносящий утихающий гул удаляющихся инженерных машин. Рядом, положив лучемет себе на колени, на корточки опустился легионер по фамилии Семенов. Хатан достал из вещмешка флягу, открутил крышечку и сделал большой глоток, потом протянул ее Мэку, который понюхал ее содержимое и поморщился, хотя запах показался ему приятным.
— Я уже не спрашиваю, где ты это достал, — сказал он, сделав глоток и передав Семенову.
— Неплохое винцо. Крепленное, — оценил тот.
— Хатан улыбнулся, словно эти слова предназначались ему.
— Выменял у одного беложопого. Им винище регулярно выдают.
Фляга пошла по новому кругу.
Вино немного убавило рези пустых желудков, но ощущение голода хоть и притупилось, но все же оставалось весьма болезненным. Мэк чувствовал очень неприятный подсос в животе и колики в солнечном сплетении. Остальные чувствовали себя далеко не лучше.
— Жрать охота, — Хатан постучал по протестующему животу, — интенданты, мать их! Тут не знаешь, в какую минуту за тобой старуха придет, так хотя бы хоть кормежку давали вовремя.
— И съедобную желательно, — поддержал Мэк. — А то с нами будет то же, что с четвертым батальоном. Там ребята от вареных овощей наполовину с пресной водой сутки напролет из сортиров не вылазят.
— Угу, — Семенов сделал новый глоток, — я спрашивал про обед у ротного. Он и сам бесится, шипит как демон. При мне связался с интендантами, распек их так, мать их, промать, что кажется от такого концентрата ненависти тут же замертво упадешь. А те — нет! Бодро так отвечают, мол мы на мины напоролись, мол к вечеру будем.
— К вечеру? — злобно спросил Мэк. — Тут к вечеру может быть и кормить-то некого будет.
Вино допили молча. Каждый думал о своем. Мэк заметил, что Хатан закрыл глаза и сделался мрачнее тучи. Его и без того оплывшее и пожелтевшее от постоянного недоедания и стрессов лицо налилось теперь болезненной желчью, темные круги под глазами проступили настолько, что казалось, глаза ввалились внутрь. И все это за каких-то несколько минут. Недавно, во время штурма одной из деревень, которую повстанцы превратили в опорный пункт обороны, он получил серьезную травму. Тяжелое бревно перекрытия подожженного дома обрушилось ему на голову и, если бы не защитный шлем, лежать бы ему в земле Ирбидоры. В госпиталь Хатана не отправили, переживать последствия сотрясения мозга он должен был в своем подразделении. Армейский медик посчитал, что если он оклемался и может ходить, значит, ничего серьезного не произошло. Теперь Хатана периодически донимали дикие мигрени и головокружения.
— Снова голова? — посочувствовал Мэк, — у меня еще осталась одна доза эстоцина.
Хатан протер глаза и начал мять виски.
— Этот гребанный котелок почти всегда болит.
Он взял протянутую другом самовводящуюся ампулу с двумя миллилитрами и ввел под кожу.
Семенов порылся в нагрудных карманах и вытащил еще две ампулы.
— Держи, — предложил он, — две дозы эстоцина и одна морфина.
— Морфин?
— Я давно его храню. Еще когда в другом полку был, попал в команду, которую выделили отыскать санитарный гравитолет. Отыскали, его ирианцы сбили, ну а мы после захоронения прихватили, кто что мог. Это я держал для себя на черный день, мало ли, что со мной может случиться. Но тебе нужнее.
Хатан кивнул в знак благодарности и тупо уставился перед собой.
— Скоро полегчает, — попытался успокоить Мэк.
Но Хатан резко мотнул головой, от чего тут же скривился, и ответил:
— Полегчает здесь, — он ткнул пальцем в лоб, — но не в душе. Мы все тут погибнем.
— Война скоро закончится, — сказал Семенов.
— Война, может, и закончится, — Хатан сделал глоток, но фляга оказалась пуста. — Черт!.. Но ужас останется, она останется в наших головах… Я не знаю, за что я воюю. Хотя, конечно, знаю, за свою свободу. Но я уже давно не ощущаю, что я прав.
— Я чувствую то же самое, Хатан, — произнес Мэк с болью. — Мы воюем, чтобы получить свободу, но цена нашей свободы — это свобода ирианцев и смерть наших товарищей. И я не уверен, стоит ли все это такой цены. Иногда я смотрю на вот эти мои руки, что по локоть в крови, и мне хочется самому себе перегрызть глотку.
— Я убиваю ирианцев за то, что они стреляют в меня, — Хатан снова начал массировать виски. — Но они мне нравятся. С превеликим удовольствием я бы убивал бээнцев. Если бы я только мог… если бы…
— И у меня те же мысли и чувства, — в голосе Семенова прозвучала невыносимая грусть, — да, наверное, у большинства легионеров те же настроения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69