Шукри внезапно понял, что дело в другом человеке, незнакомце, прятавшем лицо в тени. Абу Муса оглядывался время от времени, как будто проверяя, тут ли он еще. Шукри посмотрел в угол, но по-прежнему не мог разглядеть его.
— И всего три недели назад судьба мне улыбнулась, — продолжал Абу Муса. — За твоей племянницей, прелестной мисс Манфалути, была организована слежка. Мы присматривали за ней с тех пор, как исчез ее муж. Но, впрочем, ты об этом знал. Возможно, ты также знаешь, что несколько месяцев назад она стала любовницей бывшего агента британской разведки — человека по имени Майкл Хант. — Он сделал паузу. — А, твои глаза выдали тебя. Ты, конечно, знаешь это имя. Какая великолепная компания, старший офицер в национальной безопасности, его прелестная племянница и иностранный шпион.
— Ты несешь чушь.
Абу Муса медленно и убежденно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Не чушь. Несколько недель назад Майкл Хант уехал в Александрию и исчез там. А затем, как ни странно, твоя племянница тоже исчезла.
Шукри не мог отвести взгляда от его неулыбающихся глаз. Какие жестокие глаза. Абу Муса парил над землей. Он никогда не поднимался так высоко, никогда у него не было такой силы. Если только... Он полуобернулся, чувствуя на себе наблюдающий взгляд.
— То есть до сегодняшнего дня. Сегодня мисс Манфалути и человек, который, по нашему мнению, был Майклом Хантом, подобрали тебя, когда ты возвращался домой со службы. Вы отправились в Хелуан, а затем снова вернулись в город. И где же вы в конце концов оказались? В магазине, принадлежащем радисту Майкла Ханта.
Абу Муса обернулся. Рифат, окончательно пришедший в сознание, раскинулся на полу, а его мать склонилась над ним. Она была старой женщиной, одетой в выцветшую косынку и свободное платье, — на любой каирской улице можно найти таких старух, сморщенных, печальных.
— Поднимите его! — приказал Абу Муса.
Один из мухтасибов рядом с Рифатом схватил беднягу за волосы и, дернув за них, поставил его на ноги. Старая женщина повисла на сыне, выкрикивая что-то нечленораздельное. Шукри заметил, что она ранена в нескольких местах. Ее лицо было покрыто синяками.
— За сегодняшний день, — начал Абу Муса, — наш центр в Эль-Амирийе дважды перехватил радиосвязь между Лондоном и Каиром. Первая передача шла из Каира, вторая — из Воксхолл-Хауса в Лондоне.
Я думаю, что Майкл Хант сегодня побывал здесь, и думаю, что он послал радиограмму начальнику своего отдела. Второе послание, должно быть, содержит ответ. Код, которым были зашифрованы оба сообщения, мы не смогли разгадать. Но ты понимаешь, что нашей национальной безопасности жизненно необходимо расшифровать его.
Он сделал паузу и кивнул в сторону Шукри. Больше он не сделал ни движения, да ему и не надо было ничего делать. Двое мухтасибов встали за спиной Шукри и крепко схватили его за руки.
Почувствовав запах керосина, Шукри удивился, почему не понял раньше. Неужели слишком боялся? Он мог бы обо всем догадаться в то мгновение, как увидел Абу Мусу: в конце концов, это его фирменный прием. Шукри почувствовал, как тяжелеет комок в его желудке.
— Ахмад, я знаю тебя слишком хорошо, чтобы надеяться, что ты заговоришь так быстро, как мне бы хотелось. У меня нет времени. Мне нужны результаты.
Поэтому ты просто послужишь иллюстрацией. — На его губах снова появилась полуулыбка. Он повернулся и посмотрел на Рифата.
— Не много от него осталось, правда? Маленький человечек, получивший более чем достаточно. Сейчас он боится, но не знает, что такое настоящий страх. Но ты знаешь, Ахмад, не так ли? Ты очень хорошо знаешь. Возможно, он не будет бояться за себя, учитывая его состояние. Но он будет бояться за свою мать, когда узнает, что я могу сделать с ней.
Шукри почувствовал снова едкий и тошнотворный запах керосина. Несмотря на холод в комнате, он вспотел. Он закрыл глаза.
Он вспомнил свою жену — не такой, какой знал ее, а какой она появлялась в его снах, каждую мучительную ночь, год за годом. До самого недавнего времени. Недавно ему снилась пирамида в пустыне. Он открыл глаза и снова увидел голую комнату без книг.
Абу Муса щелкнул пальцами. Вперед вышел человек с худым лицом, держа в руках длинную трубку — тонкий гибкий резиновый шланг. Шукри почувствовал, что его еще крепче схватили за руки, и удивился, почему его не связывают.
— Ты выставляешь себя на посмешище, — сказал он.
— Сильнее, чем ты себя? — спросил Абу Муса.
— Да, — сказал Ахмад, — сильнее, чем я себя. — Сейчас это не имело значения. Сейчас уже ничего не имело значения.
Мухтасиб прижал кончик шланга к его губам.
— Расслабься, — сказал он, — расслабься и проглоти, тебе же будет легче.
Шукри боролся против шланга, но мухтасиб все равно засунул трубку ему в рот. Очевидно, у него была немалая практика. Шукри задыхался, кашлял, но мухтасиб пропихнул шланг ему в горло. Это было как изнасилование.
Сделав свою работу, мухтасиб взял воронку с широким горлом и вставил ее в другой конец шланга. Шукри хотел закричать, но не мог; из него выходили только стоны. На него смотрел Рифат, лицо которого насильно повернули в сторону Шукри. Полковник видел в его глазах страх. Что ужаснее — чума или люди?
Книготорговец начал рыдать, когда в воронку стали медленно лить керосин. Шукри чувствовал, как жидкость течет по шлангу, наполняя смертью его желудок. Налив достаточно керосина, шланг вытащили. Шукри кашлял, задыхался и пытался сблевать. Его внутренности пылали как в огне. Мухтасиб достал из кармана тугой моток бинта.
— Проглоти, — приказал он.
Шукри крепко сжал зубы. Это уже чересчур, больше он не будет им подчиняться. Абу Муса кивнул, мухтасиб сломал ему челюсть одним ударом пистолета и запихнул моток в горло, крепко держа конец. Бинт был вымочен в керосине: его вкус наполнил рот Ахмада.
Рифат перестал плакать. Шукри посмотрел в его глаза. Страх. Покорность. В его поэзии, в его философии не нашлось ничего, что бы подготовило его к такому испытанию. Шукри закрыл глаза и увидел длинную шеренгу сфинксов, черную пирамиду, поднимающуюся к небу, в котором кружились птицы. Наступила тишина, ужасная тишина. И наконец звук чиркнувшей спички. Он открыл глаза.
И в этот момент из тени вышел Голландец и улыбнулся ему.
Глава 48
Айше дрожала от холода и страха. Если Майкл попытается сегодня ночью связаться с Касимом Рифатом, он угодит в ловушку. Она не знала, кто возглавлял налет на магазин, но все окрестности кишели мухтасибами.
Они с Бутросом притаились в тени в маленьком переулке, отходившем от улицы за магазином. Они уже видели, как мимо проехали два джипа с символикой религиозной полиции — зеленым полумесяцем, образованным словами «Ла илаха иллаллах»: нет бога, кроме Бога. Улицы зловеще притихли. Ни шарканья ног, ни кашля, ни лая собак. Не слышно даже детского плача.
Они видели, как на улице остановился бронетранспортер и из него вылезли вооруженные люди. Офицер прокричал приказ: «Перекрыть район. Не впускать и не выпускать никого. Помните, что я вам сказал: ни девушку, ни человека с ней не убивать. Голландец хочет получить их живыми».
Звук бегущих ног, затем транспортер отъехал.
— Теперь все ясно, — прошептал Бутрос ей на ухо. — Они выставят вокруг Эль-Кулали стражу, затем станут сжимать кольцо. — Он посмотрел вверх. На крыше противоположного дома виднелась темная фигура, выделяющаяся на фоне неба. Высоко над головой в узком отверстии мерцали звезды. — Мы окружены, — сказал он. — Надо поскорее уходить отсюда к Шари-Рамзис. Если мы доберемся до Коптского госпиталя, нас там спрячут.
— А Майкл?
— Майкл? Что Майкл? Ты не знаешь, где он, откуда придет — если придет вообще. Нам нужно позаботиться о себе. Если ты не хочешь этим заниматься, займусь я.
— Не опекай меня, — ответила она.
— Я просто говорю, что забочусь о тебе, хочу, чтобы ты была в безопасности...
— В безопасности? — фыркнула она. — Кто сейчас в безопасности, Бутрос? Тот жалкий человечек, которого мы видели полчаса назад, разрывающий свои книги в клочки? Твои друзья-копты? Мой дядя? Сейчас нигде нет безопасности. Я должна остаться, я должна найти Майкла. Но если ты хочешь, то можешь уходить.
— Только с тобой.
Она яростно набросилась на него.
— "Только с тобой"! — передразнила она. — Что это значит? Ты мне не муж, не брат, не возлюбленный. У меня есть причины, чтобы остаться. У тебя — нет. — Вздрагивая, она повернулась к нему спиной.
Бутрос не сказал ничего, но она ощущала его боль. Они живут совсем в разных мирах, разве он не понимает? Неужели любовь способна так ослеплять?
— Айше, ты не понимаешь. Я ничего не жду от тебя. Если ты хочешь найти Майкла, я готов. В одиночку у тебя ничего не получится. Подумай об этом. Мы окружены. Даже если ты заметишь его раньше, чем они, ты все равно не сможешь предупредить его.
Она снова повернулась к нему. Темнота прятала их лица друг от друга.
— В таком случае что ты предлагаешь?
Бутрос колебался, прежде чем ответить.
— Мы пойдем к ним, — сказал он наконец.
— Что ты имеешь в виду?
Он показал на стену на другой стороне переулка.
— Помоги мне взобраться туда, — сказал он. В девяти футах над землей виднелось забранное решеткой и закрытое ставнями окно.
Айше колебалась только секунду. Повернувшись спиной к стене, она подставила ему свои руки. Бутрос неуклюже встал на них одной ногой и подпрыгнул, ухватившись за решетку. Поперек нее кто-то давным-давно натянул колючую проволоку. Сейчас она поржавела и провисла, но колючки были такими же острыми. Осторожно, опасаясь упасть и распороть руки, Бутрос открутил один конец нижней проволоки. К этому моменту Айше уже не могла его держать.
— Извини, — прошептала она. — Руки устали. Что ты хочешь сделать?
— Увидишь, — ответил он. — Отдохнем несколько минут, потом я подниму тебя. Тебе нужно будет только оборвать эту нижнюю проволоку с другого конца.
— Зачем?.. — Она замолчала — на улице послышался рев мотора. Они легли на землю, прижавшись к стене. В отверстии показался джип, осветив переулок прожектором, установленным на крыше. Они задержали дыхание. Джип покатил дальше, звук мотора становился слабее, пока не затих в ночи.
Бутрос уже собирался поднять Айше к окну, когда тишину разорвал внезапный мучительный вопль. Он продолжался всего несколько секунд. Кричал ли это человек или зверь в предсмертном ужасе, сказать было невозможно. Вопль резко оборвался.
Айше задрожала и обхватила Бутроса руками. Он осторожно привлек ее к себе, разрываемый ужасом и горькой, непреодолимой страстью к ней.
— Ты думаешь...
— Рифат? Или твой дядя?
— Нет, я... — Айше не договорила. Она вовсе не думала о своем дяде. Она казалась ему такой хрупкой, что он, обнимая ее, боялся ее сломать. Если это действительно был Майкл Хант... Он пожал плечами, вспомнив вопль, и подумал, как ужасно, если его счастье будет зависеть от чужой смерти. И все же в глубине души он радовался. Если это был Хант...
Айше отстранилась от Бутроса:
— Ты думаешь, это был Рифат?
Что им нужно от Рифата? Или от ее дяди?
— Не знаю, — пожал плечами Бутрос. — Откуда мне знать?
Айше кивнула. Предположения более чем бесполезны. Бутрос снова сцепил руки замком. Она глубоко вздохнула и встала на них ногой. Бутрос без усилий поднял ее к зарешеченному окну. Меньше чем за минуту она переломила ржавую проволоку надвое. Бутрос опустил ее на землю, и Айше молча протянула ему проволоку.
Каблуком он загнул колючки на обеих концах проволоки. Это оказалось нелегко: он не был приучен к подобной работе.
На улице, ярдах в двадцати от того места, где к ней примыкал проулок показался мухтасиб. Его выдавала белая одежда.
— Тебе придется помочь мне, — сказал Бутрос. — Я не смогу все сделать один.
— Что мне нужно сделать? — Айше начала понимать, что замышляет Бутрос.
— Заговори с ним. Отвлеки его внимание. Скажи ему, что у тебя болен ребенок, попроси его помочь. Если сможешь, заведи его сюда, в переулок.
Она покачала головой:
— С какой стати он будет мне помогать? Я скажу ему, что нашла человека, которого он ищет. Где ты будешь стоять?
— Я буду ждать здесь, — сказал Бутрос. — Дальнейшее предоставь мне. — Он надеялся, что тренировка, которую он прошел в Коптской лиге самозащиты, поможет ему выполнить задуманное. Зачем он вообще встрял в эти авантюры?
Айше поспешно вышла на улицу. Мухтасиб услышал ее шаги, когда она прошла полпути до него, повернулся, направив на нее автомат, и секунду, казавшуюся вечностью, Айше была уверена, что он пристрелит ее на месте.
Она держала руки открытыми, давая понять, что невооружена. Мухтасиб по-прежнему держал ее на прицеле и, когда она оказалась в паре ярдов от него, велел ей остановиться.
— Помогите, — сказала Айше. — Там, в переулке, рядом с моим домом раненый. Пожалуйста, пойдем. — Она говорила с андийским акцентом, как женщина, недавно приехавшая из деревни, бесхитростная, беззащитная, испуганная.
— Убирайся, — приказал мухтасиб. Его голос был грубым, неприятным.
— Он истекает кровью, — настаивала Айше. — Он говорит, что за ним гонятся. Вы должны помочь.
Мухтасиб колебался. Айше видела, что он проглотил наживку.
— Где он?
Она показала на переулок, в котором ждал Бутрос.
— Иди первой, — сказал мухтасиб. Он был моложе, чем показался с первого взгляда. Вероятно, девятнадцатилетний мальчишка, окруженный взрослыми тайнами, вызывавшими у него тревогу и страх.
Айше шла осторожно, чувствуя направленный ей в спину автомат, который за полсекунды мог разорвать ее надвое. Каждый шаг казался столетием. Где-то, очень далеко отсюда, раздался крик, потонувший в безбрежной тишине умирающего города. Она задержала дыхание. Она чувствовала мухтасиба совсем близко за спиной.
Внезапно он остановился.
— Подожди-ка, — сказал он. — Как тебя зовут?
— Дунья, — ответила Айше, назвав имя матери. Ее разыскивали, но она не знала, известно ли им ее имя.
— Повернись, — приказал он. — Я хочу взглянуть на твое лицо.
Она повернулась, стараясь держаться в тени.
— Почему ты так поздно на улице? Почему ты не позвала соседей на помощь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54