"Викинг"
приобретает книгу... и для Билла Денбро начинается сказка. Человек, которого
знали когдато как ЗаикуБилла, стал пользоваться успехом в возрасте двадцати
трех лет. Три года спустя и в трех тысячах миль от севера Новой Англии он
становится еще более известным благодаря женитьбе на кинозвезде, которая
старше его на пять лет; бракосочетание состоялось в голливудской церкви.
В светской хронике им предрекают семь месяцев совместной жизни.
Обсуждается лишь вопрос, кончится ли брак разводом или просто аннулируется.
Друзья (и враги) с обеих сторон - того же мнения. Кроме разницы в возрасте,
несоответствие - разительное. Он высокий, лысеющий, склонный к полноте.
Медленно, порой невнятно, говорит в компании. Одра, с ее каштановыми
волосами, вылепленная как статуэтка, великолепна - не земная женщина, а
существо из какой-то полубожественной суперрасы.
Его наняли сделать сценарий своего второго романа "Черные пороги",
главным образом потому, что право сделать по крайней мере первый набросок
сценария было непреложным условием продажи, хотя его агент брюзжала, что он
сумасшедший; набросок его на самом деле оказался очень приличным. Его
приглашают в университетский городок для последующей работы и постановочных
встреч.
Его агент - маленькая женщина по имени Сюзан Браун. Рост у нее - пять
футов. Она неистово энергична и еще более неистово эмоциональна. - Не делай
этого, Билли, - говорит она ему. - Откажись. У них много денег на это, и они
найдут когонибудь, кто напишет сценарий. Может быть, даже Голдмана.
- Кто?
- Уильям Голдман. Единственный хороший писатель.
- О чем ты говоришь, Сюз?
- Он был там у них, но остался самим собой, - сказала она. - Твои шансы
подобны шансам приобрести рак легких - можно, конечно, но кто захочет
попробовать? Ты сгоришь на сексе и пьянке. Или на наркотиках. - Сумасшедшие
карие глаза Сюзан метали молнии.
- Сюзан...
- Послушай меня. Билли! Бери деньги и беги. Ты молод и силен. Вот, что
они любят. Ты войдешь туда, и они сначала лишат тебя самоуважения, а затем и
твоего умения писать прямую линию от точки А до точки В. Последнее, но не
меньшее - они возьмут твои пробы. Ты пишешь как взрослый, но ты просто
высоколобный ребенок.
- Я должен .ехать.
- Здесь кто-то пукнул? Должно быть так, уж очень сильно воняет.
- Но я должен. Должен.
- Господи!
- Я должен уехать из Новой Англии. - Он боялся продолжить. Это было как
произнести ругательство, но ей он обязан сказать: - Я должен уехать из Мэна.
- Зачем, ради Бога?
- Не знаю. Просто должен.
- Ты говоришь мне что-то реальное или выдуманное писателем?
- Реальное.
Во время этого разговора они в постели. Ее груди маленькие, как
персики, сладкие, как персики. Он очень любит ее, но не так, как любят
обычно, и оба они знают это. Она зажигает сигарету, плачет. Но он
сомневается, знает ли она то, что знает он. В ее глазах - свет. Было бы
бестактно напоминать ей об этом, и он не напоминает.
Понастоящему он не любит ее, но готов ради нее горы свернуть.
- Тогда давай, - говорит она сухим деловым тоном, повернувшись к нему.
- Позвони мне, когда будешь готов и если будешь в силах. Я приеду и соберу
все вещи. Если они остались.
Киноверсия "Черных порогов" называется "Ловушка Черного Дьявола", с
Одрой Филипс в главной роли. Название ужасное, но фильм получается вполне
приличный. И единственное, что он теряет в Голливуде, - это свое сердце.
- Билл, - снова сказала Одра, выведя его из этих воспоминаний. Он
увидел, что она выключила телевизор. Он выглянул в окно: за оконными
стеклами стлался туман.
- Я объясню, насколько могу, - сказал он. - Ты заслуживаешь это. Но
сначала сделай для меня две вещи.
- Ладно.
- Налей себе еще чашку чая и расскажи мне, что ты знаешь обо мне. Или
считаешь, что знаешь.
Она посмотрела на него, удивленная, и пошла к буфету.
- Я знаю, что ты из штата Мэн, - сказала она, заваривая себе чай. Она
не была англичанкой, но в речи ее иногда прорывался английский акцент -
пережиток роли, которую она сыграла в "Комнате на чердаке", фильме, который
они приехали делать сюда. Это был первый киносценарий Билла. Ему предложили
и режиссуру. Благодарение Boiy, это он отклонил. Его отъезд положит конец
нудным просьбам. Он знал, что они все скажут, весь съемочный коллектив. Вот
Билл Денбро и показал наконец истинное свое лицо. Просто еще один дерьмовый
писатель, говно собачье.
Бог видит, как смятенно он себя чувствует сейчас.
- Я знаю, что у тебя был брат, и что ты его очень любил, и что он умер,
- продолжала Одра. - Я знаю, что ты вырос в городке Дерри, переехал в Бангор
через два года после смерти брата, а в четырнадцать лет переехал в Портленд.
Я знаю, что твой отец умер от рака легких, когда тебе было семнадцать. И ты
написал бестселлер, когда еще был в колледже, живя на стипендию и почасовую
работу на текстильной фабрике. Это, должно быть, показалось тебе странным...
такое изменение доходов. В перспективе.
Она повернулась в его сторону, и он увидел себя тогдашнего в ее лице:
осознал скрытое между ними пространство.
- Я знаю, что через год ты написал "Черные пороги" и приехал в
Голливуд. И за неделю до начала съемок ты встретил очень растерянную женщину
по имени Одра Филипс, которая немножко познала то, через что ты, должно
быть, прошел - жуткую депрессию, потому что лет пять назад она была просто
Одри Филпот. И эта женщина тонула...
- Одра, не надо.
Ее глаза в упор смотрели на него. "О, почему нет? Давай говорить правду
и стыдить дьявола". - Я тонула. За два года до тебя я обнаружила наркотики,
через год я узнала кокаин, и это было даже лучше. Наркотик внутрь утром,
кокаин днем, вино вечером, "Валиум" в постели. Витамины Одры. Слишком много
важных интервью, слишком много хороших ролей. Я была похожа на героиню из
романа Жаклин Сюзанн, она была веселой. Ты знаешь, как я теперь думаю о том
времени, Билл?
- Нет.
Она отпила чай, отвела глаза от него и нахмурилась. - Это было как бег
на полосе в Л. А. Интернейшнл. Понимаешь?
- Не совсем.
- Это движущаяся полоса длиной в четверть мили.
- Я знаю эту полосу, но не понимаю, что ты...
- Ты просто стоишь там, а она несет тебя к багажному отсеку. Но если
хочешь, можешь идти по ней. Или бежать. При этом кажется, что ты совершаешь
свою обычную прогулку, или пробежку, или спринт - что угодно, - потому что
твое тело забывает, что на самом деле ты просто наращиваешь скорость, с
какой движется полоса. Вот почему у них в конце надпись: ОСТАНОВИСЬ. В тот
момент, когда я встретила тебя, я жила с ощущением, будто выбежала с конца
той полосы на неподвижный пол. Мое тело было на десять миль впереди моей
головы. Невозможно удержать равновесие. Рано или поздно ты падаешь лицом. А
я не упала. Потому что ты подхватил меня.
Она отставила чай и зажгла сигарету, ее глаза в упор смотрели на него.
Он видел, как дрожат ее руки в пламени зажигалки, которая вибрировала вокруг
кончика сигареты, пока не нашла ее.
Она затянулась и выпустила дым.
- Что я знаю о тебе? Я знаю, что у тебя все под контролем. Ты, мне
кажется, никогда не торопишься к выпивке, или знакомству, или вечеринке,
поскольку уверен, что все это будет, если ты захочешь. Ты говоришь медленно
отчасти потому, что так, растягивая слова, говорят в штате Мэн, в основном -
это твоя собственная манера. Ты - первый человек там, из тех, кого я
встретила, кто осмеливался говорить медленно. Я должна была успокоиться и
слушать. Я увидела в тебе, Билл, того, кто никогда не
бежит по полосе, потому что знает - она и так его доставит. Ты казался
нетронутым ни депрессией, ни истерией. Ты не арендовал "Ролле" и мог ездить
по Родео со своими престижными номерными знаками, пристегнутыми к машине
взятой напрокат у какого-нибудь паршивенького агентства. У тебя не было
агента по печати, дающего материал в "Барьере" или "Голливудский
репортер"... - Я знаю, ты всегда оказывался там, когда был мне нужен. Может
быть, ты спас меня от принятия нехорошей пилюли на фоне огромного количества
наркотиков... Я знаю, что с тех пор ты был там. И я была там для тебя. Нам
хорошо в постели. Для меня это много. Но нам хорошо и без постели, и это
кажется важнее. Я чувствую, что могла бы состариться с тобой и все равно
быть в соку. Я знаю, что ты пьешь слишком много пива и недостаточно
занимаешься спортом; я знаю, что иногда ночами тебе снятся плохие сны...
Он вздрогнул, потрясенный до глубины души. Почти испуганный.
- Мне никогда не снятся сны.
Она улыбнулась. - Так ты говоришь репортерам, когда они спрашивают,
откуда ты берешь свои идеи. Но это не так. Разве что от несварения желудка
ты порой стонешь по ночам. Но я этому не верю, Билл.
- Я говорю во сне? - спросил он осторожно. Он не мог вспомнить ни
одного сна. Никакого сна, ни плохого, ни хорошего.
Одра кивнула. - Порой. Но я никогда не понимаю, что ты говоришь. И пару
раз ты рыдал.
Он посмотрел на нее без выражения. И почувствовал неприятный привкус во
рту; он оттянул язык к горлу - то был привкус растаявшего аспирина. "Вот
теперь ты знаешь, какой привкус у страха", - подумал он. И еще подумал, что
привыкнет к этому привкусу. Если проживет достаточно долго.
И вдруг все воспоминания стали толпиться, скучиваться. Как будто
черноты в его мозгу выпятились, угрожая выблевать пагубные сНьюбразы из
сферы подсознательного - в ментальное поле зрения, управляемые рациональным
бодрствующим мозгом; если такое случится снова, это сведет его с ума. Он
пытался оттолкнуть воспоминания, и ему удалось - но потом он услышал голос -
это было, как будто кто-то, похороненный заживо, кричал из-под земли. Это
был голос Эдди Каспбрака.
"Ты спас мне жизнь, Билл. Те большие парни, они достают меня. Иногда
мне кажется, они действительно хотят меня убить".
- Твои руки, - сказала Одра.
Билл посмотрел на руки. Они покрылись мурашками, крупными мурашками,
как яйца насекомых. Они оба уставились на них, не говоря ни слова, как на
интересный музейный экспонат. Мурашки постепенно исчезли.
В наступившей тишине Одра сказала: - И я знаю еще одну вещь. Кто-то
позвонил тебе сегодня утром из Штатов и сказал, что ты должен уехать от
меня.
Он встал, быстро посмотрел на бутылку с ликером, затем пошел на кухню и
вернулся со стаканом апельсинового сока. Он сказал: - Знаешь, у меня бьи
брат, и он умер, но ты не знаешь, что его убили.
У Одры перехватило дыхание.
- Убили! Билл, почему ты никогда...
- Не говорил тебе? - он улыбнулся, улыбнулся с Каким-то лающим звуком.
- Я не знаю.
- Что случилось?
- Мы жили в Дерри тогда. Было наводнение, оно в общемто уже кончилось,
и Джорджу было скучно. Я лежал в постели с гриппом. Он хотел, чтобы я сделал
ему кораблик из газеты. Я научился в лагере год назад. Он сказал, что пустит
его в трубы Витчем-стрит и Джэксонстрит, - там полно воды. И я сделал ему
кораблик, и он поблагодарил меня и ушел, и это был последний раз, когда я
видел своего брата Джорджа живым. Если бы у меня не было гриппа, может быть,
я бы спас его.
Он помолчал, потерев правой рукой левую щеку, как будто проверяя, есть
ли щетина. Его глаза, увеличенные линзами очков, выглядели задумчивыми... но
он не смотрел на нее.
- Это случилось прямо там, на Витчем-стрит, недалеко от пересечения с
Джексон. Тот, кто его убил, вырвал ему левую руку, как второклассник
вырывает крылышко мухи. Паталогоанатом сказал, что он умер или от боли, или
от потери крови. Насколько я понимаю, это не имело значения.
- Боже правый, Билл!
- Я думаю, ты удивляешься, почему я никогда не говорил тебе этого. По
правде сказать, я и сам удивляюсь. Мы женаты одиннадцать лет, и до
сегодняшнего дня ты и ведать не ведала, что случилось с Джорджем. Я знаю обо
всей твоей семье - даже о твоих дядях и тетях. Я знаю, что дед твой умер в
гараже, разрезав себя пилой, когда был пьян. Я знаю такие вещи, потому что
женатые люди, как бы ни были они заняты, узнают друг о друге почти все. И
даже если им надоедает и они перестают слушать, они все равно впитывают это
- осмотически. Ты думаешь, я неправ?
- Нет, не думаю - слабо сказала она.
- А мы ведь всегда могли говорить друг с другом, правда? Я имею в виду,
что никто из нас не уставал, никому не надоедало, не было нужды впитывать
осмотически, правда?
- Да, - сказала она, - до сегодняшнего дня и я так думала.
- Послушай, Одра. Ты знаешь все, что случилось со мной за последние
одиннадцать лет моей жизни. Каждое дело, каждую идею, каждую неприятность,
каждого приятеля, каждого парня, который сделал мне что-то плохое или
пытался сделать. Ты знаешь, я спал с Сюзан Браун. Ты знаешь, что иногда я
делаюсь сентиментальным, когда выпью, и слишком громко проигрываю записи.
- Особенно "Благодарного покойника", - сказала она, и он рассмеялся.
На этот раз она засмеялась в ответ.
- Ты знаешь самое важное - вещи, на которые я надеюсь.
- Да. Думаю, что знаю. Но это... - она замолчала, покачала головой,
немного подумала. - Насколько этот звонок связан с твоим братом?
- Дай я сам к этому подойду. Не гони волну, иначе я не смогу. Это так
огромно и так... так чудовищно ужасно... что я содрогаюсь. Видишь ли... мне
никогда не приходило в голову рассказывать тебе о Джорджи.
Она посмотрела на него, нахмурилась, слабо покачала головой. - Я не
понимаю.
- Я пытаюсь сказать тебе. Одра, что даже не ДУМАЛ о Джорджи в течение
двадцати лет или более.
- Но ведь ты говорил мне, что у тебя был брат по имени...
- Я назвал ФАКТ, - сказал он. - И все. Его имя было словом. Оно не
бросало никакой тени на мой разум.
- Но мне кажется, оно бросало тень на твои сны, - сказала Одра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25