Открывались двери.
Только там, внизу, не записи, ведь так? Там не записи Ричи Тозиера,
человека состоящего из тысячи голосов, ведь так? И то, что открывается...
Ведь это не двери, а?
Он попытался отбросить эти мысли.
Нужно помнить, что все в порядке. Все о'кей; у меня о'кей, у тебя
о'кей, у Ричи Тозиера о'кей. Можно покурить, это все.
Он бросил курить четыре года назад, но сейчас-то одну сигарету можно
выкурить.
Это не записи, а мертвые тела. Ты глубоко захоронил их, но сейчас
происходит какое-то сумасшедшее землетрясение, и земля выплевывает их на
поверхность. Там ты не Ричи Тозиер "Записи" - там, внизу, ты просто Ричи
Тозиер - Четырехглазый, и ты со своими дружками, и ты так перепуган, что,
кажется, шарики твои превращаются в виноградное желе. То не двери, и не они
открываются. То склепы, Ричи. Это они отворяются со скрипом, и те, кого ты
считаешь мертвыми, снова вылетают на поверхность.
Сигарету, только одну сигарету. Даже Карлтон бы закурил, ради всего
святого.
"Поймаем, четырехглазый! Заставим тебя СЪЕСТЬ этот дерьмовый портфель!"
- Гостиница, - сказал мужской голос с интонациями янки; ему
понадобилось проникнуть через всю Новую Англию, Средний Запад, пройти под
казино Лас Вегаса, чтобы достичь его уха.
Ричи спросил этот голос, можно ли ему забронировать комнаты начиная с
завтрашнего дня. Голос ответил, что можно, и даже спросил, на какой срок.
- Не могу сказать. У меня... - Он внезапно сделал паузу, на одну
минуту.
Что у него на самом деле? Перед его глазами возник мальчик с матерчатым
ранцем, убегающий от улюлюкающих хулиганов; он увидел мальчика в очках,
худенького мальчика с бледным лицом, которое, казалось, Каким-то странным
образом кричало каждому пробегавшему громиле: "Поймайте меня! Бегите,
поймайте меня! Вот мои
губы! Вдави их мне в зубы! Вот мой нос! Разбей его в кровь! Врежь в
ухо, чтобы оно распухло, как кочан цветной капусты! Раскрои бровь! Вот мой
подбородок, нокаутируй меня! Вот мои глаза, такие голубые и увеличенные за
этими ненавистными, ненавистными очками, этими роговыми очками, одна дужка
которых удерживается лейкопластырем. Разбей очки! Вдави осколок стекла в
глаз и закрой его навсегда! Какого черта!"
Он закрыл глаза и сказал: - Видите ли, у меня в Дерри дело. Я не знаю,
сколько времени займет заключение сделки. Как насчет трех дней с
возможностью продлить?
- Возможность продлить? - с сомнением спросил клерк, и Ричи терпеливо
ждал, пока этот тип сообразит. - О, да, хорошо!
- Спасибо, и я... надеюсь, что вы сможете голосовать за нас в ноябре, -
сказал Джон Кеннеди. - Жаки хочет сделать Овальный Кабинет... у меня работа,
связанная... с... братом Бобби.
- Мистер Тозиер?
- Да.
- О'кей... Кто-то подключился к линии на несколько секунд.
Просто старый неудачник из Старой Партии Мертвецов, подумал Ричи. Не
беспокойтесь о ней. Дрожь пронзила его и он снова сказал себе, почти в
отчаянии: "Все о'кей, Ричи".
- Я тоже слышал, - сказал Ричи. - Да, должно быть, подключился. Ну, так
как у нас с вами будет с комнатой?
- О, нет проблем, - сказал клерк. - Мы здесь в Дерри, правда,
занимаемся бизнесом, но никакого бума.
- Точно?
- О, да, - уверенно сказал клерк, и Ричи снова передернуло. Он забыл,
что на севере Новой Англии "да" произносили специфически, как этот клерк.
"Поймаем, гадина!" - закричал призрачный голос Генри Бауэрса, и он
почувствовал, что теперь склепы со скрипом отрываются внутри него; вонь,
которую он ощущал, шла не от разложившихся тел, а от разложившейся памяти,
от разложившихся воспоминаний, и это было еще хуже.
Он дал клерку в деррийской гостинице номер своего американского
экспресса и положил трубку. Затем он позвонил Стиву Коваллу, директору
программы "Клэд".
- Что случилось, Ричи? - спросил Стив. Последний рейтинг показал, что
КЛЭД занимает на каннибальском рынке рока в ЛосАнджелесе самую вершину, и с
тех пор Стив был в отличном настроении - благодарение Богу за маленькие
победы.
- Ты можешь пожалеть, что спросил, - сказал Ричи. - Я делаю ноги.
- Делаешь ноги... - Он услышал недовольство в голосе Стива. - Что-то я
не понимаю тебя.
- Я собираю манатки. Я исчезаю.
- Что ты имеешь в виду под "собираю манатки"? По логике, я сейчас
здесь, а ты завтра в воздухе от двух дня до шести вечера, как всегда. В
четыре часа ты в студии интервьюируешь Кларенса Клемонса. Ты знаешь Кларенса
Клемонса, Ричи? Который в "Приди и ударь, босс"?
- Клемонс может с таким же успехом говорить с Майком О'Хара.
- Кларенс не хочет говорить с Майком, Рич. Кларенс не хочет говорить с
Бобби Русселом. Он не хочет говорить со мной. Кларенс - фанат Буфорда
Киссдривела и БайатаГангстераубийцы. Он хочет говорить только с тобой, мой
друг. И у меня нет никакого желания иметь зассанного
двухсотпятидесятифунтового саксофониста, которого однажды отделали
футболисты профи, учинившие дебош в моей студии.
- Не думаю, что он повинен в истории с дебошем, - сказал Ричи. - Мы
ведь сейчас говорим о Кларенсе Клемонсе, а не о Кейте Муне.
В трубке было молчание. Ричи терпеливо ждал.
- Ты не серьезно, а? - спросил наконец Стив. Голос у него был
печальный. - Разве что у тебя только что умерла мать или тебе предстоит
удалять опухоль мозга, или что-то в этом роде, а иначе это чушь.
- Я должен ехать, Стив.
- У тебя мать заболела? Или - Боже упаси - умерла?
- Она умерла десять лет назад.
- У тебя опухоль мозга?
- У меня нет даже прыща на заднице.
- Это не смешно, Ричи.
- Нет.
- Это дерьмовый розыгрыш, мне это не нравится.
- Мне тоже не нравится, но я должен ехать.
- Куда? Почему? В чем дело? Скажи мне, Ричи.
- Мне позвонили. Некто, кого я знал в давние времена. В другом месте.
Снова что-то случилось. Я дал обещание. Мы все дали обещание, что вернемся,
если что-то будет случаться. И мне кажется, оно случилось.
- О каком "что-то" мы говорим, Ричи?
- Я бы с удовольствием не говорил. Если скажу правду, ты подумаешь, что
я сумасшедший. Так вот, я не помню.
- Когда ты дал это знаменитое обещание?
- Давно. Летом 1958-го.
Последовала длинная пауза; Стив Ковалл явно пытался понять, дурит, ли
его Ричард Тозиер "Записи", он же Буфорд Киссдривел, он же
Вайатгангстерубийца, и т. д. и т. д или у него какое-то психическое
расстройство.
- Ты же был еще ребенком, - спокойно сказал Стив.
- Мне было одиннадцать. Двенадцатый.
Снова длинная пауза. Ричи терпеливо ждал.
- Ладно, - сказал Стив. - Я сделаю перестановку - поставлю Майка вместо
тебя. Я могу позвонить Чаку фостеру, сделать несколько замен, если смогу
узнать, в каком китайском ресторане он сейчас сшивается. Я это сделаю,
потому что мы давно вместе. Но я никогда не забуду, как ты подсадил меня.
- Ой, брось ты, - сказал Ричи, головная боль все усиливалась. Он знал,
что он делает, а Стив в это не верил. - Мне нужно несколько выходных, все.
Ты ведешь себя так, как будто я насрал на права нашей федеральной комиссии
связи.
- Несколько выходных для чего? Тусовка компашки молодчиков в борделе
Фоле, Северная Дакота, или Пуссихамр Сити, Западная Вирджиния?
- Мне кажется, на самом деле бордель в Арканзасе, приятель, - сказал
Буфорд Киссдривел глухим, как из большой пустой бочки, голосом, но Стива
было не отвлечь.
- И только потому, что ты дал обещание, когда тебе было одиннадцать?
Побойся Бога, в одиннадцать лет серьезных обещаний не дают. Ты понимаешь,
Рич, что не в этом дело. У нас не страховая компания, не юридическая
контора. Это ШОУБИЗНЕС, какой бы он ни был скромный, и ты это очень хорошо
знаешь. Если бы ты предупредил меня за неделю, я бы не держал сейчас телефон
в одной руке и бутылку "Миланты" в другой. Ты загоняешь меня в угол, и
сознаешь это, поэтому не оскорбляй мой разум такими заявками.
Стив теперь почти что кричал и Ричи закрыл глаза. - Я никогда не забуду
этого, - сказал Стив, и Ричи подумал, что да, не забудет. Но Стив сказал
также, что в одиннадцать лет серьезных обещаний не дают, а это совсем
неправда. Ричи не помнил, что это было за обещание - он не был уверен, что
ХОЧЕТ помнить, но оно было сто раз серьезным.
- Стив, я должен.
- Да. И я сказал, что управлюсь. Так что давай. Давай, мудак.
- Стив, это...
Но Стив уже положил трубку. Ричи поставил телефон. Но едва отошел от
него, тот снова зазвонил, и еще не подняв трубку, Рич знал, что это опять
Стив, разъяренный, как никогда. Это не сулило ничего хорошего - говорить с
ним на такой ноте значило нарываться на скандал. Он отключил телефон,
повернув переключатель направо.
Рич вытащил два чемодана из шкафчика и, не глядя, набил их ворохом
одежды: джинсами, рубашками, нижним бельем, носками. До последней минуты ему
не приходило в голову, что он не взял ничего, кроме детских вещей. Он отнес
чемоданы вниз.
На стене в маленькой комнате висела чернобелая фотография Биг Сура
работы Ансела Адамса. Он развернул ее на скрытых шарнирах, обнажив
цилиндрический сейф. Открыл его, протянув руку к бумагам: здесь дом,
двадцать акров леса в штате Айдахо, пакет акций. Он купил эти акции,
по-видимому, случайно; его брокер, увидев это схватился за голову, но акции
за все эти годы постоянно поднимались. Его иногда удивляла мысль о том, что
он почти - не совсем, не почти - богатый человек. Музыка рокнролла... и
Голоса, конечно.
Дом, акры, страховой полис, даже копия его завещания. Нити, плотно
связывающие тебя с жизнью, подумал он.
Внезапно у него возник дикий импульс схватить весь этот хлам - все это
тленное скопище "почему", "как", "носитель данного удостоверения имеет
право" - и сжечь его. Теперь он мог это сделать. Бумаги в сейфе внезапно
перестали что-либо значить.
И 'тут его впервые обуял настоящий ужас. Пришло ясное осознание того,
как легко промотать жизнь. И это было страшно. Вы просто суетились всю
жизнь, сгребая все в кучу. Сжечь это, или смести, и тогда только делать
ноги.
За бумагами, которые были просто бумагами, лежала настоящая ценность.
Наличные. Четыре тысячи долларов в купюрах по десять, двадцать, пятьдесят.
Он вытащил деньга, стал запихивать их в карманы джинсов. Мог ли он
Каким-то боком догадаться раньше, что за деньги прячет он сюда - пятьдесят
баксов за один месяц, сто двадцать за следующий, а потом, быть может, только
десять? Деньги крысы, бегущей с тонущего корабля. Деньги для того, чтобы
унести ноги.
"Дружище, это страшно", - сказал он, едва ли сознавая, что говорит. Он
безучастно посмотрел через большое окно на пляж. Сейчас пляж был пустынен:
виндсерфингисты
ушли, молодожены (если они были таковыми) тоже ушли.
Ах, да, теперь все возвращается ко мне. Помнишь Стэнли У риса,
например? Да... Помнишь, как мы говорили тогда, думаешь, это было шиком?
Стэнли Урин - так 66 парни звали его. "Эй, Урин, эй, дерьмовый христоубивец!
Куда идешь? Один из твоих гомиков трахнет тебя?"
Он с шумом закрыл дверцу сейфа и повернул картинку на свое место. Когда
он последний раз вспоминал Стэна Уриса? Пять лет назад? Десять? Двадцать?
Рич и его семья уехали из Дерри весной 1960 года, и как быстро забылись все
эти лица, его компашка, эта жалкая кучка бездельников с их маленьким клубом
в Барренсе - забавное название для места, сплошь покрытого буйной
растительностью. Игра в исследователей джунглей, в моряков, солдат,
строителей дамбы, ковбоев, пришельцев с других планет
- называйте это как хотите, но не забывайте, что было истинной причиной
этих игр: желание спрятаться. Спрятаться от больших парней. Спрятаться от
Генри Бауэрса, и Виктора Криса, и Белча Хаггинса, и остальных. Какой кучкой
бездельников они были
- Стэн Урис с его большим еврейским носом, Билл Денбро, который не мог
и слова сказать, не заикаясь, кроме "Привет, Силвер", так что это бесило,
Беверли Марш со своими синяками и сигаретами в рукаве блузки, Бен Хэнском,
который был такой огромный, что выглядел человеческой разновидностью Моби
Дика, и Ричи Тозиер со своими толстыми очками, умным ртом и лицом, черты
которого и выражение беспрерывно менялись. Можно одним словом обозначить их
тогдашнюю сущность? Можно. Всего одним словом. В данном случае словом -
тряпки.
Как это вернулось... как все это вернулось... и сейчас он стоял здесь в
комнате, дрожа, как беспомощная бездомная собачонка, застигнутая грозой,
дрожа, потому что парни, с которыми он бежал - это не все, что он припомнил.
Было еще другое, то, о чем он не думал годами, трепеща под землей.
Кровавое.
Темнота. Какая-то темнота.
"Дом на Нейболт Стрит - и кричащий Билл: Ты уубил моего брата,
поддддонок!"
Помнил ли он? Достаточно, чтобы больше не хотеть вспоминать.
Запах отбросов, запах дерьма и запах чего-то еще. Еще хуже. Это была
вонь зверя, ЕГО дерьмо, там внизу, в темноте под Дерри, где машины громыхали
и громыхали. Он вспомнил Джорджа...
Но это было уже слишком, и он побежал к ванной, наткнувшись по дороге
на стул и чуть не упав. Он сделал это... с трудом. На коленях прополз по
скользкому кафелю, словно какой-то дикий исполнитель брейка, ухватился за
края унитаза и его вывернуло наизнанку до кишок. Но даже после этого он не
остановился; вдруг увидел Джорджа Денбро, как будто в последний раз видел
его вчера, Джорджа, который был началом всего этого, Джорджа, который был
убит осенью 1957 года. Джорджи погиб сразу после наводнения, одна рука у
него была с мясом вырвана из сустава, и Рич заблокировал все это в своей
памяти. Но иногда такие вещи возвращаются, да, да, иногда они возвращаются.
Спазм прошел, и Ричи стал приходить в себя. Вода шумела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25