– Что только укрепило негативный образ, который вы оставили о себе как об истерическом человеке. – Наконец он посмотрел ей прямо в глаза. Джесс даже вздрогнула от напряженности его взгляда. – Когда люди советуют вам расслабиться, то это означает, что именно они страдают от вашей высокой энергии, а не вы. Но делают так, что виновной чувствуете себя вы. Ловко, правда?
– Еще одна из ваших интересных теорий.
– Разве вы не помните, что я интересный малый? – Он взял хлебную палочку и откусил от нее кончик.
– Чем вы, собственно, занимаетесь, продавая обувь?
Он рассмеялся.
– Разве вас задевает то, что я продаю обувь?
– Почему это меня должно задевать?
– Дело в том, что мне нравится продавать обувь, – сказал он, отодвигая стул и вытягивая под столом ноги на их полную длину. – Каждый день я прихожу на работу в десять часов утра, ухожу домой в шесть вечера. За исключением четвергов. По четвергам я являюсь в магазин в час дня и ухожу в девять вечера. И отключаюсь, дома магазинные дела меня не занимают. Не надо готовиться к очередному трудовому дню. Никаких забот, никакой ответственности. Прихожу на работу и продаю обувь. Потом иду домой. Пришел, увидел, победил, или как там говорится?
– Но, должно быть, на вас действует удручающе, когда кто-нибудь займет у вас массу времени, а купит всего одну пару обуви или, того хуже, вообще ничего не купит.
– Это меня не волнует.
– Вы получаете комиссионные?
– Да, оплата включает зарплату и комиссионные.
– Значит, комиссионные сказываются на уровне вашей жизни.
Он пожал плечами, сел поровнее на стуле.
– Я – хороший продавец.
Ногам Джесс было тепло в новых зимних сапожках.
– Что ж, я могу подтвердить это. – Его улыбка порадовала ее. – А как относительно интеллектуальной стороны?
Казалось, вопрос поставил его в тупик.
– Что вы имеете в виду?
– Вы, несомненно, очень умный человек, мистер Стон. А в интеллектуальном плане вы получаете немного, когда целыми днями занимаетесь таким делом.
– Напротив, я встречаю самых разнообразных людей, людей ярких и интересных. На данном этапе своей жизни я получаю от них весь необходимый мне интеллектуальный заряд.
– В чем же, собственно, состоит смысл вашей жизни?
Он пожал плечами.
– Я еще не подобрал к этому ключ.
– Где вы учились в школе?
– В Спрингфилде.
– А в колледже?
– Откуда вы взяли, что я учился в колледже?
– Сама так решила.
Он натянуто улыбнулся.
– В университете Лойолы.
– Вы закончили университет Лойолы, а теперь продаете обувь?
– Разве это считается преступлением в округе Кук?
Джесс почувствовала, что покраснела.
– Простите. Я, наверное, зарываюсь. Это звучит довольно высокомерно.
– Вы говорите, как государственный обвинитель.
– Вы находите?
– Расскажите мне об убийце из самострела, – попросил он, неожиданно изменив тему разговора.
– Что?
– Всю минувшую неделю я следил по газетам за вашими успехами.
– И что вы обо всем этом думаете?
– Думаю, что вы выиграете дело.
Она расхохоталась веселым легким смехом, испытывая странную признательность за выражение такого доверия.
– Будете ли вы требовать высшей меры наказания?
– Если мне представится такая возможность, – ответила она просто.
– А каким образом казнят людей в этом штате в настоящее время?
Подошел официант с двумя бокалами бургундского красного вина.
– Смертельный укол. – Джесс быстро поднесла к губам бокал.
– Я бы рекомендовал дать вину постоять несколько минут, – посоветовал официант.
Джесс послушно поставила бокал на стол. Она невольно подметила иронию в сочетании своих слов с одновременным желанием выпить вино.
– Стало быть, смертельный укол, так ведь? Одноразовые шприцы для больше не нужных людей. Думаю, в этом есть определенная справедливость.
– Я бы не стала ронять слезы из-за таких, как Терри Вейлс, – сказала Джесс.
– Вы совсем не сочувствуете уголовникам из низшего класса?
– Совершенно.
– Попробую отгадать: ваши родители – традиционные республиканцы.
– Вы – противник смертной казни? – спросила Джесс, хотя была не уверена, что у нее достанет сил, чтобы вступить в длительную дискуссию о преимуществах и недостатках высшей меры наказания.
Наступило молчание.
– Думаю, что некоторые люди заслуживают смерти, – наконец произнес он.
– Вы сказали это так, как будто имеете в виду кого-то конкретно.
Он засмеялся, хотя и невесело.
– Нет, никого не имею в виду.
– На самом деле мой отец зарегистрирован как демократ, – сообщила Джесс после очередной длинной паузы.
Адам поднял свой бокал к носу, вздохнул аромат вина, но пить не стал.
– Понятно. Вы сказали, что ваша мама умерла.
– Тут недалеко находится парк, – продолжала Джесс, обращаясь как бы к себе. – Парк Оз. Мама обычно катала меня там в детской коляске, когда я была грудным ребенком.
– Как умерла ваша мама? – спросил он.
– От рака, – выпалила Джесс и глотнула из бокала с вином.
Адам посмотрел на нее с удивлением, потом с тревогой.
– Вы говорите неправду. Почему?
Рука Джесс, державшая бокал, затряслась, несколько капель вина, похожие на капли крови, упали на толстую белую скатерть.
– Откуда вы взяли, что я говорю неправду?
– Это написано на вашем лице. Если бы вас подключили к детектору лжи, то стрелка бы моталась по всей странице.
– Никогда не следует соглашаться проверять себя на детекторе лжи, – сказала Джесс, ставя бокал на стол, обхватив его обеими руками, чтобы унять дрожь, признательная ему за то, что он несколько отвлекся.
– Не следует соглашаться?
– Их показания слишком ненадежные. Виноватый может проскочить через такую проверку, а невиновный завалиться на ней. Если вы не виновны, но не сумели пройти через эту проверку, то считается, что вы виновны. Если вы не виновны и успешно прошли через такую проверку, то все равно с вас подозрения не снимаются. Поэтому вы ничего не выигрываете, но все можете проиграть, соглашаясь на такую проверку, то есть в тех случаях, когда вы невиновны.
– А если я виновен? – спросил он.
– Тогда вы можете рискнуть. – Джесс вытерла салфеткой губы, хотя они и так были сухими. – Конечно, в Управлении прокурора штата придают большое значение этим проверкам, поэтому считайте, что я вам ничего не говорила на эту тему.
– Ничего не говорили о чем? – поинтересовался Адам, а Джесс лишь улыбнулась. – Почему вы не хотите сказать мне, что случилось с вашей мамой?
Улыбка тут же слетела с ее лица.
– Я думала, у нас с вами уговор.
– Уговор?
– Разве вы не помните? Не рассказывать секретов и не лгать.
– Разве есть что-то таинственное в том, как умерла ваша мама?
– Это длинная история. Мне бы не хотелось вдаваться в ее подробности.
– Тогда оставим эту тему.
Официант принес заказанные блюда.
– Осторожнее, тарелки очень горячие, – предупредил он.
– Выглядит отлично, – произнесла Джесс, глядя на в меру зажаренный кусок говяжьей вырезки, лежащий в собственном соку темного цвета.
– Положить вам сливочное масло в запеченную картофелину?
– И масло, и сметану, – сказала ему Джесс, – и побольше.
– Мне тоже, – поддержал ее Адам, наблюдая, как Джесс полоснула ножом кусок жареной говядины, – мне нравится женщины с хорошим аппетитом, – заметил он со смехом.
Несколько минут они были поглощены едой и молчали.
– Что за человек была ваша жена? – спросила Джесс, отковыривая часть запеченной картофелины.
– Постоянно сидела на диете.
– Слишком полная?
– Мне так не казалось. – Он отрезал порядочный кусок мяса и отправил его в рот. – Конечно, с тем, что я думал, не очень-то считалась.
– Похоже, что вы с ней не на дружеской ноге.
– Это и явилось одной из причин нашего развода.
– А я со своим бывшем мужем в дружеских отношениях.
Адам скептически посмотрел на нее.
– Если хотите знать, мы действительно хорошие друзья.
– Это тот знаменитый Грег? Которому вы сказали: «Отправляйтесь домой, Грег?»
Джесс засмеялась.
– Нет, не он. Грег Оливер – коллега по работе в ведомстве прокурора. Он подвез меня до дома.
– А вы сами не водите машину?
– Моя машина попала в небольшую аварию.
В глазах Адама сверкнула искра беспокойства.
– Но в тот момент в машине меня не было.
Его взгляд выразил облегчение.
– О, это замечательно! Что за авария?
Джесс покачала головой.
– Я бы предпочла не говорить об этом.
– У нас быстро иссякают все темы для разговора, – отметил он.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну, вы не желаете говорить о своей машине или о своей матери, о сестре или свояке, и я не помню, отец тоже исключается из тем для разговора?
– Понятно, что вы имеете в виду.
– Значит, так. Тема о бывшем муже вроде бы не закрыта. Может быть, нам и не отходить от этой темы. Как его зовут?
– Дон. Дон Шоу.
– И он адвокат и вы с ним хорошие друзья.
– Да, мы друзья.
– Зачем же тогда разводиться?
– Это трудно объяснить.
– И вы бы предпочли не говорить об этом?
– А почему развелись вы? – задала Джесс встречный вопрос.
– Объяснить тоже очень сложно.
– Как ее зовут?
– Сьюзен.
– И она опять вышла замуж, работает декоратором и живет в Спрингфилде.
– Мы начинаем уже повторяться. – Он помолчал. – Верно? Мы не углубились дальше поверхности, правда?
– Вы имеете что-нибудь против поверхностного взгляда? Я решила, что вам нравится продавать обувь из-за любви к внешнему виду.
– Пусть будет так. Скажите мне, Джесс Костэр, какой ваш счастливый номер?
Джесс рассмеялась, положила в рот еще кусочек жареной говядины, тщательно начала его жевать.
– Я спрашиваю серьезно, – продолжал Адам, – если мы хотим скользить по поверхности, то мне бы хотелось, чтобы она была размечена. Назовите счастливый номер.
– Не думаю, что у меня первый номер.
– Выберите любой от одного до десяти.
– Хорошо... Четыре, – импульсивно произнесла она.
– Почему четыре?
Джесс рассмеялась, почувствовала себя маленькой девочкой.
– Думаю, потому, что это любимая цифра моего племянника. А она ему нравится потому, что это любимая цифра Большой Птицы – героя телевизионной передачи «Улица Сисейм».
– О Большой Птице я знаю.
– Неужели продавец обуви смотрит передачу «Улица Сисейм»?
– Торговцы – непредсказуемые люди. Ваш любимый цвет?
– Если честно, то я никогда много об этом не думала.
– Подумайте об этом сейчас.
Джесс опустила вилку на тарелку, оглядела полутемный зал, ища каких-то намеков на ответ. – Не уверена. Может быть, серый.
– Серый? – Он казался ошеломленным.
– Что, серый не подходит?
– Джесс, серый ни для кого не является любимым цветом!
– Ах вот что? Ну что же, а у меня серый. А у вас?
– Красный.
– Меня это не удивляет.
– Почему же? Почему это вас не удивляет?
– Ну, красный – это сильный цвет. Веский. Динамичный. Основательный.
– И вы думаете, что все это характеризует меня как личность?
– А разве нет?
– Вы думаете, что серый характеризует вас?
– Этот вопрос становится более сложным, чем вопрос о моем разводе, – заметила Джесс, и оба рассмеялись.
– Есть ли у вас любимая песня?
– У меня такой нет. Честно.
– Ничего такого, при звуках чего вам хочется увеличить громкость?
– Ну, мне нравится ария из оперы «Турандот». Знаете, которую исполняет тенор в саду, когда он остается там один...
– Боюсь, в оперном искусстве я большой невежда.
– Вам знакома передача «Улица Сисейм», но вы не знаете оперы, – задумчиво произнесла вслух Джесс.
– А что еще вам нравится?
– Мне нравится моя работа, – ответила она, отмечая, как умело он уходит от разговора о себе. – И мне нравится читать, когда есть свободное время.
– А что вы любите читать?
– Романы.
– Какие романы?
– Преимущественно детективные романы. Агату Кристи, Эда Макбейна, писателей в этом роде.
– Что еще вам нравится делать?
– Распутывать запутанные картинки-загадки. И мне нравится долго гулять по набережной озера. И покупать обувь.
– За что я вам навеки признателен, – признался он с веселым блеском в глазах. – И вам нравится кино.
– И мне нравится кино.
– И вы любите садиться возле прохода.
– Точно.
– Почему?
– Почему? – повторила Джесс, пытаясь скрыть неожиданно охватившую ее неловкость. – Почему люди любят места возле прохода? Потому что на них свободно, наверное.
– Стрелка опять соскочила со страницы, – заметил Адам.
– Что?
– Детектор лжи. Вы не прошли проверку.
– Зачем же мне лгать в отношении места возле прохода?
– Вы не солгали относительно того, что вам нравятся места возле прохода. Но вы сказали неправду о том, почему они вам нравятся. И я не знаю, почему вы это сделали. Вы сами объясните мне это.
– Какая глупость!
– Вопрос о местах возле прохода тоже попадает под запрещенные темы.
– Тут и говорить-то не о чем.
– Скажите мне, почему вы настаивали на том, чтобы сесть возле прохода.
– Я не настаивала.
Он надул губы, как мальчишка.
– Нет, настаивали.
– Нет, не настаивала.
Они оба рассмеялись, но некоторая напряженность все равно сохранилась.
– Не думаю, чтобы мне понравилось, если бы меня называли лгунишкой, – проронила Джесс, трогая салфетку на коленях, которая в результате полетела на пол.
– Я совсем не собирался оскорблять вас.
– В конечном счете честное слово адвоката – это единственная ценность, которой он обладает, – Джесс нагнулась, чтобы поднять упавшую салфетку.
– Но, Джесс, сейчас вы не в суде, – резонно заметил Адам. – Вас не судят. Простите, если я переступил черту приличий.
– Если я вам скажу правду, – вдруг, к удивлению обоих, заявила Джесс, – то вы подумаете, что я совсем спятила.
– Я и так уже считаю, что вы абсолютно чокнутая, – подхватил Адам. – Я хочу сказать... Да что там, Джесс, любой человек, любимый цвет которого серый...
– Я боялась, что мне станет дурно, – объяснила Джесс.
– Дурно? Например, начнет тошнить?
– Знаю, что это звучит глупо.
– Что, вас подташнивало?
– Нет, я чувствовала себя прекрасно.
– Но вы опасались, что вас вырвет, если вы не сядете возле прохода?
– Не спрашивайте меня почему.
– Случалось ли, что вас рвало, когда вы сидели не возле прохода? – задал он вполне логичный вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51