Интонацией я дала ему понять, что «да» было бы неверным ответом.
— Нет. Я был не прав. Я сам во всем виноват.
«До чего же он лицемерен!» — подумала я.
— Абсолютно во всем, — продолжал Кип. — Но она первая начала, и я хочу, чтобы ты знала это.
— Вот как? По-твоему, это освобождает тебя от ответственности?
— Я серьезно, Линн! Я сам жертва! — Он попытался погладить мою босую ногу, но я оттолкнула его. — Она преследовала меня, а я оказался таким слабым, таким беспомощным и уязвимым, таким…
Я закрыла лицо руками. Беспомощный? Ха-ха! Он искажал Язык женщин, лишая его права на существование.
— Ладно, достаточно, — заявила я, и тогда Кип сменил тактику.
— Я согласен, что виноват. Я беру всю ответственность на себя. Это был загул. Я был не прав и вел себя как эгоист. Но больше этого не повторится. Никогда. Я снова твой, Линн!
— Зачем я тебе? У тебя же есть брачный контракт, по которому я буду выплачивать тебе денежное содержание даже в случае развода. Удобно ты устроился!
— Удобно устроился?! — переспросил Кип, а затем вдруг расплакался. Пострадавшей стороной была я, но рыдал он. — Неужели ты считаешь, что я женился на тебе ради денег или славы? — бормотал он, хлюпая носом. — Я женился на тебе, потому что ты та самая женщина, с которой я хотел бы быть вместе до конца дней своих…
— Значит, ты хочешь быть со мной до конца дней своих, но при этом иметь любовниц на стороне?
— Нет! — Он замотал головой из стороны в сторону, как заводная игрушка. Какое-то время я терпеливо ждала, пока он остановится.
— Кип! — не выдержала я.
Похоже, мой возглас вывел его из этого состояния.
— Немедленно прекрати рыдать! Перестань трясти головой и нести всякую чушь!
— Прости меня…
Он больше не плакал, но у него текло из носа. Я ему об этом не сказала — он выглядел ущербным, и его унижение нравилось мне.
— Ну, и что же мы теперь делать будем? — со вздохом спросила я. — Что дальше?
— Я буду заботиться о тебе! Я всегда буду рядом с тобой, как раньше, — ответил Кип. — Я же был хорошим мужем, ведь правда? Если не считать этого случая. Ты же знаешь, Линн!
Я уже думала об этом в ванной. Кип действительно был хорошим мужем во всех отношениях, но теперь он совершил отвратительный поступок, и надо было что-то решить: простить его и оставить все как есть либо выгнать его вон.
Я обдумала первый вариант. Относилась ли я к числу тех женщин, которые прощают своим мужьям любовные похождения на стороне? Была ли я одной из тех, кто считает неверность неизбежным недостатком рода человеческого — таким же, как, например, чрезмерное увлечение игрой в гольф? Была ли я одной из тех представительниц слабого пола, сила самоотречения которых так велика, что, глядя на обнаженное тело своего избранника, они не задаются ужасной мыслью, где еще он побывал? Конечно же, я не была такой!
Но в то же время была ли я готова к разводу? Была ли я готова к тому, чтобы закончить свои дни, как моя мать, в одиночестве и печали? Могла ли я остановить тот поток клеветы, который хлынет, если мы с Кипом расстанемся? Пресса поднимет такой шум, что моя репутация знатока человеческих отношений сразу же разрушится. Хотела ли я стать свидетелем крушения методики доктора Виман только из-за того, что мой муж был мне неверен?
Опять-таки нет!
Конечно, если бы я не была человеком мыслящим и не придерживалась принципа «семь раз отмерь, один раз отрежь», я бы долго не раздумывала. Можно было бы, например, заколоть Кипа одним из его охотничьих ножей, подмешать яду в его шардонэ или уронить включенный фен к нему в джакузи. Но я всегда тщательно обдумывала все свои поступки. Мне нужно было время, чтобы выработать окончательное решение.
— Пока мы не будем ничего предпринимать, — сказала я Кипу, и он снова расплакался — на этот раз от счастья, что по крайней мере сегодня его не выставят вон.
— О, спасибо! — проговорил он.
— Я лягу в спальне, а ты — внизу, в комнате для гостей, а там видно будет.
— Все будет хорошо, я готов поклясться!
— Ты обещаешь позвонить этой, как там ее зовут, и сказать, что между вами все кончено?
Кип с энтузиазмом кивнул.
— И вы оба будете держать язык за зубами и никому не расскажете об этом позоре? — продолжала я. — Думаю, ей самой было бы невыгодно много болтать. Ведь, возможно, у нее тоже есть муж, который ни о чем не подозревает.
— Она…
— Избавь меня от этих подробностей! — отрезала я. — Просто дай мне знать, что ты меня правильно понял.
— О да, Линн! Конечно! Ты не пожалеешь о том, что дала мне еще один шанс. — Он улыбался сквозь слезы. — Помню, в детстве, когда у нас с отцом возникали разногласия и нам удавалось найти компромисс, всякий раз наступало такое чувство комфорта, безопасности… Например, однажды, когда мне было девять лет, он пришел с работы и, не успев поздороваться, начал ругать меня за что-то. То ли я не убрался в комнате, то ли не покосил газон — сейчас уже не помню. Я тогда почувствовал себя ужасно, потому что он был прав: я не выполнил своих обязанностей. Но я не мог признать свою вину. По крайней мере, сначала. Поэтому я…
После того как я узнала, что Кип был с другой женщиной (и, возможно, не предохранялся), мне было противно даже подходить к нему близко, но другого способа выставить его вон из спальни не существовало. Я взяла его за руку и вывела за дверь. По дороге в гостевую комнату он продолжал бубнить что-то о своем отце, о своих чувствах и воспоминаниях детства. Его голос доносился до меня даже после того, как я захлопнула дверь спальни, повернула ключ в замке.
3
Несмотря на мою депрессию, встреча с представителями «Си-би-эс» прошла удачно — даже лучше, чем я предполагала. Я не сомкнула глаз ночью, ничего не ела, не подготовила никаких записей и таблиц, но, тем не менее, сумела убедить всех в том, что я смогу стать ведущей шоу.
— Ваше имя у всех на устах, Линн, — сказал один из представителей телекомпании, сочтя, что в этом состоит мое преимущество перед другими кандидатами.
В конце переговоров мы обсудили первый выпуск программы. Мне даже предложили пригласить на передачу в качестве гостя моего обаятельного мужа, который поможет продемонстрировать, как я применяю методику доктора Виман в своей личной жизни. От такого предложения мне сделалось еще хуже, но пришлось притвориться счастливой.
— Как настроение, доктор Виман? Вы что-то не очень хорошо выглядите, — сказала Диана МакМанус, моя двадцатишестилетняя ассистентка. По ее представлениям, смысл существования заключался в том, чтобы хорошо выглядеть. Когда я приехала в офис после переговоров, она сидела на своем рабочем месте и выщипывала брови.
Диана работала у меня с самого начала, с тех пор как я открыла частную практику, и мы представляли собой довольно странную пару: ее меньше всего интересовала карьера, а для меня не существовало ничего, кроме карьеры. Я считала, что она тратит слишком много времени на кофе и болтовню с друзьями по телефону. Кроме того, она постоянно отпрашивалась у меня, чтобы сходить то в солярий, то на пирсинг, то в парикмахерскую. За время моего знакомства с Дианой ее волосы успели побывать рыжими (это ее естественный цвет), грязно-коричневыми, малиновыми с зелеными прожилками. Сейчас они были ослепительно платиновыми. Но мне было не к чему придраться, потому что со своей работой она справлялась. Кроме того, Диана всегда была любезна с пациентами и, что самое важное, со мной.
— У меня болит голова. Скоро пройдет, — сказала я, делая вид, что ничего не произошло, чтобы не испортить свою репутацию.
Для Дианы, как и для многих других, я служила примером для подражания. Я бы разочаровала ее, если бы призналась, что мне знакомы проблемы, с которыми сталкиваются другие женщины в семейной жизни.
— Может быть, мне все-таки сказать пациентам, чтобы они пришли в другой раз? — спросила она, глядя в журнал, заполненный до отказа.
Я покачала головой:
— Нет-нет, мне уже гораздо лучше. Но я попрошу вас отменить мою поездку на конференцию.
— Отменить вашу поездку?! Вы шутите? До сих пор вы не пропустили ни одной конференции, доктор Виман!
— У меня есть основания на то, чтобы остаться здесь.
Я не могла никуда ехать, пока не улажу отношения с Кипом.
— Ах да… — Она окинула меня скептическим взглядом, будто знала нечто такое, чего не знаю я, а затем вдруг указала на меня пальцем. Ее ногти были покрыты лаком цвета инея.
— В чем дело, Диана?
— Держу пари, вы не едете на конференцию потому, что на следующей неделе годовщина вашей свадьбы. И по такому случаю ваш мистер Обаяние задумал что-то необыкновенно романтичное. Я права?
О господи! Годовщина нашей свадьбы. Четвертая. Диана о ней помнила, а я забыла и даже собиралась уехать… Плохи дела!
У меня мелькнула мысль, что, возможно, Кип был прав, уверяя, что я уделяю ему мало внимания. Быть может, своим поведением я как-то спровоцировала его любовную интрижку. Наверное, не стоило судить его так строго за то, что моя чрезмерная преданность работе толкнула его в объятия к другой женщине.
Но, с другой стороны, раз он чувствовал себя так одиноко, почему не нашел себе какое-нибудь хобби? Мог бы, например, заняться реставрацией старинных автомобилей, рыбалкой… Да чем угодно! А он предпочел любовницу.
— Вы угадали, Диана, — солгала я, с новой силой начиная ненавидеть Кипа. — Мой муж сказал, что ему будет очень одиноко, если в день нашей годовщины я буду далеко от дома.
Диана просияла.
— Неудивительно, что у вас так много пациентов, доктор Виман. И как хорошо, что рядом с вами есть мужчина, который может выразить словами, как вы милы.
Я улыбнулась ей в ответ, зная, что Кип и в самом деле может выразить словами все, что угодно. Но я не была уверена в том, что он будет при этом искренним.
К счастью, в тот день мое радиошоу заменили трансляцией бейсбольного матча. Я слишком устала, чтобы раздавать советы. Мне самой был нужен совет. Я позвонила своим четырем подругам, которых знала много лет, и предложила им встретиться после работы. Чувствуя, что у меня что-то не ладится, и понимая, что я не собрала бы их так внезапно без серьезных на то оснований, они все согласились прийти. Я знала, что они пришли бы, даже если для этого им пришлось бы отложить деловую встречу, найти няню для ребенка или отказаться от посещения ресторана, в котором для них был заказан столик. Все они были деловыми женщинами с множеством неотложных дел, но для меня они нашли время.
Мои подруги! Мои замечательные подруги! Мы в шутку называли себя «мозговым трестом». Как я уже сказала, в детстве я почти ни с кем не дружила, и только теперь, когда мне было за тридцать, начала понимать, как важно иметь друзей, на которых всегда можно положиться.
Вы спросите, откуда у меня, с моим характером, столько подруг? Признаться, я сама этому удивляюсь. Наше знакомство началось с совместного участия в программе «Женщина в СМИ» и позже переросло в дружбу. Каждая из нас преуспевала в своей области, и мы удачно дополняли друг друга. Все мы были довольны своей карьерой, а потому никто ни на кого не обижался и никому не завидовал. А главное — нам было всегда интересно вместе. Разумеется, время от времени, особенно после пары-тройки коктейлей, мы подшучивали друг над другом, но злобы ни на кого не держали. По крайней мере, тогда я так считала.
Мы договорились о встрече в баре гостиницы «Роялтон».
Пенни Хертер приехала первая. Пенни, выпускница Деловой школы при Гарварде, была основателем и президентом фирмы, специализирующейся на создании имиджа крупных и средних компаний. Пенни была высокой, спортивной тридцатишестилетней блондинкой с короткой стрижкой и прикусом как у Джона Кеннеди. Она всегда хорошо одевалась, была мила и приятна в общении, легко сходилась с людьми, но за ее безупречными манерами скрывался умелый манипулятор, уверенная в себе деловая женщина, готовая на все ради получения прибыли. Я не хочу сказать, что Пенни была непорядочна и неразборчива в средствах. Но если она ставила перед собой цель, ничто не могло остановить ее. Некоторые считали Пенни слишком напористой, но меня восхищали ее здравый смысл и трезвый подход к жизни. Она быстро оценивала ситуацию, обдумывала план действий и без колебаний приводила его в исполнение. Ту же тактику Пенни применяла и в личной жизни: она запросто подходила к мужчине, которого находила привлекательным, и заявляла ему о своем интересе. Вначале она покоряла мужчин своим энтузиазмом, но через несколько недель или месяцев та самая напористость, которая их так привлекала, начинала утомлять. Обессиленные, они покидали ее. Думаю, именно поэтому Пенни никак не могла выйти замуж.
Затем появилась Изабелла Грин, как всегда в черном. Она была небольшого роста, худая и бледная, но никогда не появлялась в обществе без своих украшений: огромных сережек, тяжелых ожерелий, гигантских браслетов, сопровождавших звоном каждое ее движение. Казалось, все это было нелегкой ношей для такого хрупкого создания. Тридцативосьмилетняя Изабелла считалась признанным, хотя и несколько эксцентричным фотохудожником. Ее моделями были кошки — и только кошки. Она обожала кошек, одевала их в причудливые платьица и фотографировала на фоне различных интерьеров. Поэтому нет ничего удивительного в том, что к ее собственному черному платью вечно цеплялась кошачья шерсть.
Изабелла не считалась с условностями, о каждом своем поступке советовалась с астрологом, постоянно цитировала малоизвестных и, как правило, давно умерших писателей и могла сутками не подходить к телефону. Из всех моих знакомых только у Изабеллы не было компьютера, поэтому, когда она пропадала, я не могла даже отправить ей сообщение. Ее личная жизнь тоже была не особенно удачна. Вот уже семь лет она встречалась с одним и тем же мужчиной, владельцем картинной галереи, однако он не собирался брать на себя никаких обязательств. Изабелла надеялась, что когда-нибудь он женится на ней, и была согласна ждать. Не знаю, почему она так привязалась к нему: то ли она сама боялась ответственности, то ли была чересчур доверчива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35