Я тут загниваю, Ханна. И ты тоже.Тогда она схватила его кожаную куртку и выбросила ее за дверь.– Уходи! – сказала она. – Уходи немедленно, не трать больше ни секунды твоего драгоценного времени зря. Мне жаль, что ты терял на меня время и загнивал.С той поры она не видела его и ничего о нем не слышала. Он только на следующий день заглянул, когда она была на работе, и собрал свои вещи. Ханна пребывала в такой ярости, что немедленно переехала из той квартиры, которую она вместе снимали, в другую, поменьше и посимпатичнее, купила себе новую кровать и диван. Она представить себе не могла, что будет спать на той же кровати, которую делила с этим ублюдком. Целый год она ничего о нем не знала – и теперь, как гром среди ясного неба, это письмо.Ханна выдвинула ящик стола и достала письмо. Два последних абзаца рассказали ей, зачем он, собственно, писал.Уверен, ты недоумеваешь, зачем я пишу, Ханна. Но нельзя окончательно выбросить из жизни кого-то, с кем прожил десять лет.– Еще как можно! – прошипела она.Через несколько месяцев я возвращаюсь домой. Мне бы очень хотелось тебя увидеть. Благодаря Митчу я в курсе твоих дел. Он же дал мне твой адрес.– Черт бы побрал Митча! – выругалась Ханна. Он был старым приятелем Гарри. Она как-то случайно столкнулась с ним в супермаркете и сказала ему, где живет.Мне ужасно хочется тебя видеть, Ханна, хотя я не уверен, что ты разделяешь это желание. Я все понимаю, но надеюсь, что ты перестала сердиться.Сердиться?! Не то слово! Правильнее сказать – сходить с ума от ярости.Я часто думаю о тебе, вспоминаю, как нам хорошо было вместе, и надеюсь, что еще не все кончено. Если хочешь, можешь связаться со мной по электронной почте. Пока. Гарри.В конце письма имелся его электронный адрес, но Ханна еле на него взглянула. Она была вне себя от злости. Как он смеет?! Она только-только начала приводить свою жизнь в порядок, а он тут как тут, опять пытается пристроиться! Увидеть его снова? Да она скорее позволит вырезать себе аппендицит без анестезии!В четверть девятого утра в офисе организации по работе с трудными детьми было пусто и тихо. Эмма вошла в свой кабинет и с удовольствием огляделась. Кабинет был маленьким, совсем простым, но Эмма его обожала. Стены такого же спокойного лимонного цвета, как и во всей конторе, мебель светлого дерева, и куча роскошных растений на шкафах, которым прекрасно жилось при естественном свете из большого окна. На стенах – огромные плакаты с призывами для посетителей: ПРИСМАТРИВАЙТЕ ЗА ДЕТЬМИ – ВЫ МОЖЕТЕ ОКАЗАТЬСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ, КТО В СОСТОЯНИИ ПОМОЧЬ. Ниже – номер телефона их горячей линии.Эмма взяла на себя организацию этой линии год назад и добилась того, чтобы она работала круглосуточно. Найти работников было трудно и дорого, но Эмма имела в своем распоряжении целую роту помощников, и когда однажды заболели одновременно четверо, линия продолжала работать. Благодаря этой линии организация получила солидный грант от государства, и, поскольку о ней много писали в прессе, начали поступать пожертвования от частных лиц.«Как странно, – подумала она, – вот у меня нет детей, а занимаюсь я в основном детьми».Стол ее был девственно чист, только фотография Пита стояла в левом углу. Единственным доказательством ее длительного отсутствия был переполненный поднос с входящей почтой.– Хорошо отдохнули? – спросил Колин Малхолл. Появившись вроде бы ниоткуда, он уселся на край стола и с любопытством взглянул на нее.Колину было лет двадцать с хвостиком, и он считался главным сплетником в конторе. У него вечно что-то случалось с компьютером, но, если вам вздумается узнать, почему новенькая из бухгалтерии каждый день появляется с красными глазами, спросите Колина. Вот только Эмму сплетни никогда не интересовали. Воспитанная матерью, для которой сплетни были питательной средой, Эмма с детства возненавидела людей, получающих удовольствие от обливания грязью других. Если девушка из бухгалтерии имеет восемь любовников, употребляет наркотики и не носит трусиков, Эмма не желала об этом знать.– Не понимаю, зачем она работает в благотворительном учреждении, когда ее совершенно не интересуют нормальные люди. Она, по-видимому, считает, что она выше нас, бедных, – туманно высказывался Колин об Эмме. – Мисс зазнайка с идеальным мужем и идеальной фигурой! Готов поспорить, у нее есть своя тайна. Возможно, связь с боссом. Ее дверь всегда закрыта. – Он не любил Эмму еще и за то, что она занимала более высокую должность. Неудивительно, что при таких обстоятельствах Эмма старалась его по возможности избегать. Но поскольку по своему служебному положению Эмма имела доступ к пикантной и закрытой информации, Колин не оставлял попыток ее разговорить.«Не может быть, – подозрительно подумала Эмма. – На этот раз он хочет что-то рассказать».– Вы никогда не догадаетесь, – начал Колин, поправляя бабочку на ярко-желтой сорочке, которая делала его лицо еще более серым.– Вы правы, не догадаюсь, – ответила Эмма. Колин слегка прищурился.– Эдвард решил нанять еще одного менеджера для помощи с горячей линией. Он считает, что в последние дни начались перебои.– Это смешно! Все работает прекрасно, – выпалила Эмма. – Не верю, чтобы он принял такое решение, не посоветовавшись со мной. – Она внезапно сообразила, что наговорила слишком много, и прикусила язык. – Пожалуй, мне пора приниматься за дело, Колин. Надо избавиться от скопившейся за отпуск паутины.– Ну, как Египет? – спросил Колин, понимая, что его выпроваживают, но не желая уходить. – Питу понравилось?– Пит не ездил, Колин, – сказала Эмма. – Увидимся позже.Оставив удивленного Колина переваривать эту неожиданную информацию, Эмма принялась разбирать почту. По крайней мере, небольшие неприятности на работе помогут ей забыть о проблемах в ее личной жизни. 8 Со своего места за столиком недалеко от эскалатора Эмма увидела, как Кирстен пробирается сквозь толпу в торговом центре, и подумала, что выглядит она именно такой, какой на самом деле была: богатой, хорошенькой и абсолютно уверенной в себе. Опоздала она всего на пятнадцать минут – своего рода рекорд. Вид у нее был потрясающий: волосы, на этот раз каштановые, прекрасно сочетались с маленькой бежевой курточкой, надетой на белую футболку в обтяжку, и бледно-голубыми джинсами. Эмма знала, что сама она в таком наряде выглядела бы смешно. Ее знакомые всегда удивлялись, повстречавшись с Кирстен, – настолько разительно она отличалась от сестры.– Никогда бы не догадался, что вы сестры! – восклицал очередной приятель, уставившись на ультрасовременную шикарную Кирстен, рядом с которой Эмма казалась бесцветной и старомодной.Впрочем, если оставить в стороне волосы, одежду и макияж, сестры были очень похожи: у обеих одинаковые длинные носы, бледные в рыжих искорках глаза и тонкие губы. Однако на этом сходство кончалось. Самоуверенность Кирстен придавала ей особую прелесть, чего Эмме, по ее убеждению, никогда не удалось бы добиться.Она дождалась, когда сестра оказалась на середине эскалатора, и принялась махать рукой, чтобы привлечь ее внимание. Кирстен заметила ее, медленно подошла, села рядом и принялась рыться в дорогой сумочке в поисках сигарет.– Извини, что опоздала, – сказала она, как всегда при встрече. – Долго проговорила с одной дамой из комитета, никак не могла отделаться от старой грымзы. Я знала, что ты сядешь и закажешь кофе, если я буду опаздывать.Она закурила и глубоко втянула дым. Эмма помимо собственной воли посмотрела на нее с осуждением. Она любила сестру и огорчалась, что та курит.– Ради бога, это совсем легкие сигареты, – заметила Кирстен. – В них почти нет никотина, один воздух, зато щеки будут впалые, как у Тины Тернер, если изо всех сил втягивать дым в себя. – Кирстен улыбнулась. – Кстати, такое сосание – неплохая практика для Патрика. Не то, чтобы в этом часто возникала необходимость… Видно, придется заказать виагру, а то дела совсем плохи.– Ты ужасна! – пожурила Эмма. – Что бы подумал бедный Патрик, если бы узнал, какие гадости ты о нем говоришь? Он умер бы, если бы догадался, что мы обсуждаем вашу половую жизнь.Ей нравился трудолюбивый Патрик, и она часто задумывалась, как они с Кирстен умудрились прожить четыре года, не поубивав друг друга.– Я только тебе рассказываю, Эм, – возразила Кирстен невинным тоном. – Мне надо с кем-то поговорить, а то у меня крыша поедет. У него только работа на уме, – пожаловалась она. – Никакой передышки. Мы теперь почти совсем не развлекаемся.– Ну, ты тоже можешь вернуться на работу, – заметила Эмма более резко, чем хотела. – Тогда некогда будет скучать.– Я не собираюсь работать – и точка, – нахмурилась Кирстен и притянула к себе Эммину чашку из-под кофе, чтобы использовать вместо пепельницы. – Мне не нужны деньги, да и вообще я не гожусь для работы, Эм. Ты же знаешь, как я ненавижу рано вставать, да еще когда на тебя орут, если опоздаешь… Кроме того, Патрику нравится, когда ужин на столе к его приходу домой.– Кирстен, ты же не готовишь! Если бы не ужины из ресторана, Патрик давно бы превратился в былинку.– Перестань ворчать, – добродушно попросила Кирстен. – Ты будешь еще пить кофе, или пойдем по магазинам?За кофе они обсудили свою задачу на сегодняшний день – купить подарок матери к дню рождения. В следующую среду ей исполнялось шестьдесят лет.– Надо что-то особенное, – сказала Эмма. – Но я голову сломала, так ничего и не придумала.– Никогда не знаю, что ей купить. Ладно, пошли посмотрим. – Кирстен затушила третью сигарету, встала и пошла к эскалатору. – Ей все труднее и труднее купить подарок. Я спросила ее, пользуется ли она пропуском в салон красоты, который я подарила ей на Рождество, а она спросила: «Какой пропуск?» Мне иногда кажется, что у нее крыша едет.Эмма неожиданно обернулась:– Что ты сказала?– Что у нее крыша едет. Правда, Эм! Перед вашим отъездом в Египет я говорила с ней по телефону, так она спросила, как чувствуют себя родители Патрика. Господи, да его отец два года назад умер! Как ты думаешь, она не пьет какое-нибудь сильное лекарство? Наверняка. С нашим папочкой без транквилизаторов не проживешь…Пока Кирстен болтала, Эмма наконец сформулировала мысль, которая мелькала у нее в голове уже несколько недель. У матери неладно с головой. То, что она постоянно впадала в панику во время круиза и так цеплялась за египетские деньги, уверенная, что ее надуют… Кроме того, мама часто ошибалась каютой, что сильно раздражало Джимми. И она все время что-то теряла – очки, нить разговора. Эмма понимала, что это ненормально.– Думаю, ты права, – сказала она дрожащим голосом.– Правда? – Кирстен с довольным видом поправила прическу. – Мне казалось, тебе я больше нравилась блондинкой. А Патрик предпочитает этот цвет – говорит, он сексуальный…– Да нет, я о маме. Мне кажется, она сходит с ума. Конечно, это ужасно звучит, но я имею в виду, что она все время путается и странно ведет себя. Похоже… – Эмма поколебалась, не желая выговаривать это слово, – на старческое слабоумие.– Не говори ерунды! – огрызнулась Кирстен. – Она для этого слишком молода. Это удел стариков, при чем здесь мама? Давай не будем об этом говорить, ладно?Кирстен ненавидела неприятности и, будучи еще ребенком, часто просто игнорировала то, что ее расстраивало. Например, печальные результаты экзаменов или замечания учителей в дневнике о ее плохом поведении в классе.– Извини, Кирстен, но мы должны об этом поговорить, – твердо сказала Эмма. – Молчание делу не поможет. Это все равно что иметь опухоль в груди и не идти к врачу, действуя по принципу: пока не вижу, ничего нет.– Я бы пошла к врачу, – возразила Кирстен.– И это говорит женщина, которая уже три года не была у зубного врача!– Это совсем другое. Слушай, Эмма, у нас мало времени. Нужно что-то купить для мамы, а потом я хочу забежать в бутик «Манго» и посмотреть, нет ли у них чего новенького.Эмма смирилась и последовала за сестрой. Если Кирстен что-то решила, спорить с ней было бесполезно. К тому же она скорее всего права. Слабоумие – удел очень старых людей.Кирстен двинулась в отдел, где висели маленькие размеры, а Эмма повернула туда, где были выставлены длинные юбки, черные и серые, близнецы тех, что уже висели в ее шкафу. Не взяв ничего, она присоединилась к Кирстен, которая уже выбрала две эластичные блузочки ядовито-розового цвета; по мнению Эммы, они годились только для восьмилетней девочки.– Правда прелесть? – заметила Кирстен, переходя к другому ряду, где висели брюки с серебряными швами.– Примерь, – механически посоветовала Эмма. Именно так она поступала множество раз, когда они еще подростками ходили по магазинам. Ее роль заключалась в том, чтобы держать сумки и приносить новые размеры, пока Кирстен приводила в ярость очередь к примерочной, запершись там как минимум на полчаса.– Да, пожалуй. Но надо еще что-нибудь взять. Нет смысла раздеваться из-за пары брюк.Пока Кирстен рылась в вещах, Эмма думала о матери. Жаль, что она, подобно сестре, не может выбросить из головы все неприятные проблемы. С Анной-Мари явно что-то случилось. И Эмма очень надеялась, что это не старческое слабоумие. Кирстен права: мать слишком молода для такой болезни. Или нет?..– Старая тетка Патти тоже будет? – простонала Кирстен, разглядывая список гостей на материн день рождения, составленный Эммой.– Разумеется, – подтвердила Эмма, возвращаясь из кухни, где присматривала за гусем в духовке. Лицо ее рас – краснелось от жары и усилий. – Патти – единственная тетка отца, дожившая до сегодняшнего дня, и она помешалась бы, если бы ее не пригласили.– Но ее же все терпеть не могут, – возразила Кирстен. – Если папаша желает пригласить ее к себе, это его дело. Не понимаю, почему мы все должны ее терпеть. Ты и так предо – ставила свой дом под эту вечеринку.– Ну, конечно! – огрызнулась Эмма. Она была раздосадована: Кирстен появилась всего час назад с новой укладкой и явно не собиралась делать что-нибудь полезное. – И кому потом придется выслушивать всю ее ругань? Мне, вот кому! Этому конца не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63