– Очень-очень нравишься.
– И ты мне нравишься, Холли. – Он надеялся на большее, поскольку в таком тоне они уже как-то беседовали, но после такой вспышки и это неплохо.
Коул остановил машину там, где сказала Холли, на полянке у узкой дороги.
– А почему именно здесь? – спросил он.
– Вон там, – махнула она рукой, – вон там дом, где родились мои дед и прадед. – Коул увидел длинный дом с широким крыльцом и без окон. – Эта земля принадлежала нашей семье больше ста лет.
Коул такого себе даже представить не мог.
Если и были в его семье какие-то предания, то ему никто про них не рассказывал.
– А что случилось? – спросил он. – Почему они ее продали?
– Здесь все продавали. Другого выхода не было. Эти места теперь входят в национальный парк. Может, это и смешно, учитывая, как давно все это было, но здесь во мне всегда просыпаются семейные чувства.
Порыв ветра сорвал с деревьев листья и развеял их по дороге. Один упал на капот, покрутился на нем и исчез.
– Здесь что-то прохладно, – сказал Коул. – Может, хочешь поесть в машине?
– Ты оставляешь решение за мной?
– Все, как договаривались, – усмехнулся Коул.
– Тогда будем есть на воздухе. Разворачивая сандвич, Холли вдруг сказала:
– Жалко, что ты не захватил с собой гитару.
– Уезжая утром из дому, я, честно говоря, не собирался петь тебе серенады. – Он закрыл сумку, сунул ее себе под голову вместо подушки. Насчет холода он ошибся. Ветер был теплым, каким бывает в бабье лето.
Холли уселась поудобнее, прислонилась спиной к дереву.
– Лерой считает, что у тебя есть талант. Говорит, что, если тобой правильно заняться, может выйти толк.
– Когда он это сказал?
– Вчера вечером. Ему очень понравились твои новые песни.
Она имела в виду те, которые ему прислал Рэнди. Он не решался петь их перед публикой, поскольку контракта с композитором еще не подписал, но Рэнди его убедил, сказав, что договоренность уже есть.
– Мне они тоже нравятся, – сказал он.
– Я смотрела на зал. Знаешь, люди даже есть переставали, когда тебя слушали.
Он повернулся на бок и посмотрел на нее.
– Пожалуй, на большее и рассчитывать нельзя.
– Это твои песни? Ты их сочинил?
– Если бы... Мой брат свел меня с одним парнем.
– А твой брат тоже певец?
Здесь надо было быть предельно осторожным. Пора было менять тему.
– Расскажи мне про Троя.
– Я уже рассказала тебе все.
– Ты его любила? Вопрос был ей неприятен.
– Думала, что любила.
– А теперь? – настаивал он.
– Я была так одинока, а он...
– Он был тем, к кому можно прислониться.
– Ты говоришь так, будто был рядом, – сказала она осторожно.
– Знакомое чувство, – признался он.
– Это меня и пугает, Нил.
– Понимаю. Меня это тоже пугает.
Но у него-то дело было в другом. В своих чувствах к ней он не сомневался, но вот насчет Холли... Ее чувства так же сильны? Не расстанется ли она с ним, когда узнает правду?
Она улыбнулась каким-то своим мыслям, прижала руку к животу и сказала:
– Кажется, время отдыха закончилось. Коул, завороженный выражением ее лица, не сводил с нее глаз. Он пытался представить, что она чувствует. Как это, когда в тебе зарождается другая жизнь?
Она подняла глаза и заметила его взгляд.
– Иди сюда, – сказала она. Он пододвинулся, и она положила его ладонь себе на живот.
– Я не могу...
– Подожди минутку. Он же не джигу танцует.
– А ты расстроишься, если это будет девочка?
Она блаженно улыбнулась:
– Мне вчера приснилось, что я родила девочку, а она со мной до пяти лет не разговаривала. Обиделась за то, что я девять месяцев называла ее мальчиком. Представляешь?
Он пытался сосредоточиться на движениях ребенка, а не на том, чего ему действительно хотелось.
– Я отложил деньги на ультразвук. Но, если захочешь, ты можешь использовать их на что-нибудь другое, – поспешил добавить он.
– Врач считает, что необходимости в этом нет. А недавно я прочитала статью, в которой написано, что у женщин, которые делают ультразвук, рождаются мелкие дети.
– Там, наверное, было написано про тех, кто делает ультразвук раз пять за беременность.
– Даже поверить не могу! – вдруг воскликнула она и ласково погладила его по голове. – Первые три с половиной месяца беременности я умирала от желания с кем-нибудь об этом поговорить, и оказалось, что моим собеседником стал ты.
Неужели он так истосковался по ласке, что от такого простого жеста у него закружилась голова?
– А я рад, что ты наконец стала читать.
– Зачем ты мне наврал, что там страницы склеены? Я все пролистала, ничего такого.
– Я хотел... – Тут он почувствовал, как под его ладонью что-то шевельнулось, и удивленно замолчал. – Это оно? – спросил он после паузы.
– Угу.
– Невероятно! – Он мысленно умолял ребенка пошевелиться еще разочек. – Bay!
– Когда я в последний раз была у врача, он мне дал послушать сердцебиение.
– И на что это похоже?
– На стрекот пересмешника.
– В книге написано...
– Что сто пятьдесят ударов в минуту – это норма.
Они долго молчали, а потом тишину нарушила Холли, сказав тихо:
– Спасибо тебе, Нил.
– За что?
– За то, что ты сейчас со мной рядом.
Он встал на колени и пристально на нее посмотрел.
– Сейчас я тебя поцелую, Холли. Она покраснела:
– А что мне следует ответить? Он наклонился к ней.
– Ничего. Я просто не хотел тебя удивлять, пугать или... – он чувствовал ее дыхание, – ... заставлять думать, что... – Он не договорил, поскольку губы их слились в поцелуе.
Коул никогда в жизни не испытывал столь сильного желания. Это была не слабость, не похоть, это была всепоглощающая страсть. Он хотел сдержаться, хотел, чтобы поцелуй был только нежным, но, когда она приоткрыла рот и коснулась его губ своим языком, он потерял голову. Он обнял ее, прижал к себе, возбуждаясь от жара ее тела еще больше. Его останавливало только одно. Он боялся, что ей неудобно. Нехотя он отпустил ее.
– Прости, – сказала она. – Это рефлекторно.
Он взял ее за затылок и снова притянул к себе. На сей раз он действовал с напором, поцелуй был жарким и требовательным. Он взял в ладонь ее грудь, и Холли на мгновение прижалась к нему, но потом отстранилась.
– Мы не должны этого делать, – сказала она, с трудом переводя дыхание, и едва заметным жестом коснулась рукой своего живота. Это были совсем не те слова, которые мечтал услышать Коул, но он понимал, что она права. Как страстно он ни желал заняться с ней любовью, но у нее могут быть совсем другие чувства. Ее тело уже не принадлежало ей. Надо было думать о ребенке. Надо быть очень осторожным. Увы, здравый смысл убеждал его только в этом. Надо стараться и удерживать свою страсть.
– Хочешь пойти в кино?
– Не очень, но мысль неплохая. – Она взглянула на него, и по ее глазам он понял, что она испытывает. – Нам сейчас лучше отправиться на люди.
Возвращаясь в город, Коул думал только о том, что именно произошло между ним и Холли. Он мечтал заняться с ней любовью, но внутренний голос говорил ему, что они к этому не готовы. Нет, что он к этому не готов.
Ответ наконец нашелся, и это его больно поразило. Он никогда не считал, что при его образе жизни можно подхватить СПИД, но разве можно быть до конца уверенным? За последние пять лет он спал со многими женщинами и порой должным образом не предохранялся. В больнице ему сделали анализы, ответ был отрицательным, но врач сказал, что, чтобы быть абсолютно уверенным, надо провериться еще раз через полгода.
Как он мог забыть о таких важных вещах?
– Ты не расстроишься, если мы все-таки в кино не пойдем? – спросил он. – Я совсем забыл, что мне нужно сегодня съездить по еще одному делу.
– У меня нет никаких особых планов. Хочешь, я поеду с тобой?
Он покачал головой. Холли, как ни старалась она это скрыть, была удивительно открытым человеком, доверяющим миру бесконечно.
– Нет, этим мне нужно заняться одному.
– Хорошо, – сказала она, притворяясь беспечной.
– Когда-нибудь я тебе про это все расскажу, – пообещал он.
Холли потянулась к кассете, торчавшей из магнитофона, поправила ее, нажала на кнопку. Полилась музыка.
Коулу показалось, что эта песня написана специально для него. Всю жизнь он пел песни о любви, но никогда их до конца не понимал.
До сегодняшнего дня.
Глава 21
– Звонок от Нила Чэпмена, – сказала телефонистка. – Будете оплачивать?
– Буду, – ответил Бадди и спросил Коула: – Почему ты через телефонистку? Что, не можешь пользоваться карточкой? – Коул не успел ответить, как Бадди добавил: – Да ладно, не обращай внимания. Я чертовски рад, что ты позвонил.
Что-то в его тоне насторожило Коула.
– Что-то случилось?
– Пару дней назад мне позвонил Эрик Джордж. Он сказал, что к нему приходили, расспрашивали про тебя. А потом позвонил Майк и сказал то же самое. У тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет?
– А с Рэнди ты об этом разговаривал?
– Я полчаса назад туда звонил. Дома сказали, что он уехал в офис и пробудет там до вечера.
– В какой офис? – встрепенулся Коул.
– В твой.
– А что он там делает?
Глупо было задавать этот вопрос Бадди. Откуда ему знать, чем именно занимается Рэнди?
– Судя по тому, что он мне говорил на прошлой неделе, он довольно много времени собирается проводить в конторе, – ответил Бадди. – Он теперь заведует отделом продаж.
Коул чуть дара речи не лишился. Раньше, если он заговаривал с Рэнди о работе в «Вебстер знтерпрайсиз», тот нарочито зевал или переводил разговор на другую тему. Если Коул продолжал настаивать, желая услышать его мнение по тому или иному вопросу, Рэнди молча уходил. С чего это вдруг он решил взять на себя отдел продаж? Чушь какая-то. Надо будет позвонить и выяснить, что происходит.
– Когда ты с ним говорил, – вернулся Коул к теме разговора, – он не упоминал о том, что Фрэнк снова меня ищет?
– Про Фрэнка он сказал только, что тот отправился в отпуск.
Насколько Коулу было известно, Фрэнк Вебстер в жизни не уезжал в отпуск.
– Мы с тобой про одного и того же Фрэнка говорим? Про моего отца?
– Да я сам изумился. Погоди, ты еще не все знаешь. Он поехал не один, а с женщиной, которую зовут Джэнет Рейнолдс.
Ну теперь-то все ясно. Никакой это не отпуск. У Фрэнка какие-то дела, только и всего.
– Они куда поехали, в Нашвилл?
– На Гавайи.
Да, похоже, что многое изменилось, пока он отсутствовал. Фрэнк, конечно, не станет вести дел в подобных местах. Он терпеть не мог оплачивать счета за телефонные разговоры, а работа его как раз в основном и велась по телефону.
– Да, черт подери... – сказал Коул скорее самому себе, нежели Бадди. Надо время, чтобы такое переварить. – Вернемся лучше к Майку.
– Ах, да. Так вот, он пытался выудить хоть какую-то информацию из того парня, что к нему приходил, но тот держал рот на замке.
– А как Майк догадался рассказать об этом тебе?
– Он разговаривал с Эриком, они кое-что прикинули и решили, что, раз приходили к ним обоим, это не просто совпадение, и надо известить тебя. Поскольку я все время поддерживаю связь с Рэнди, они поняли, что это самый простой путь.
– – А им не приходило в голову самим связаться со мной?
– Когда ты был у меня, Коул, я говорил тебе, что люди, знавшие тебя в старые времена, давно учли, что ты, сделав карьеру, взлетел слишком высоко.
– Ты им все объяснил?
– Я решил, что это не мое дело. Если ты хочешь, чтобы эти люди с тобой общались, сам позаботься об этом. Так будет вернее.
После того как Коул уехал из дому, он узнал про себя много не слишком приятных вещей. Как бы он ни жаловался на то, что его жизнью управляют, ему нравилось, что все делают за него.
Коулу было гораздо проще сидеть и смотреть, как кто-нибудь (чаще всего Фрэнк) принимает за него решения, особенно по делам малоприятным или требующим личного внимания. Чем изолированнее Коул был от других, тем меньше мучился чувством вины – ведь все было не в его власти. Он забросил старых друзей, потому что у него не было другого выбора. Когда надо за сутки сделать работу, на которую требуется часов тридцать, о многом приходится забывать.
Понимание это далось с трудом, но он нашел в себе силы признаться самому себе – ему было удобно и то, что Фрэнк всем руководил, и то, что все ошибки можно было на него же и свалить.
Коул откашлялся. Противно думать о том, как он прикидывался честным и ни в чем не виноватым.
– Прости, – сказал он Бадди. – Ты действительно не обязан налаживать мои отношения с Майком и Эриком.
– Времена меняются, Коул, и люди меняются. Ты вовсе не должен дружить со всеми, кого встречал в своей жизни, нельзя все время мучиться виной из-за того, что ты достиг успеха, а они нет. Знаешь, я иногда с ума схожу при мысли о том, что некоторым легче быть с тобой в горе, чем в радости. Надо только... – Он запнулся. – Слушай, ты понимаешь, что я несу? Или тебе все это кажется полным бредом?
– Это не бред, Бадди, просто немного смахивает на проповедь. Но ты говоришь то, что я должен был когда-нибудь выслушать. Когда я вернусь...
– Думаю, уже пора, – перебил его Бадди. – Я уж и надеяться перестал, что услышу от тебя эти слова.
– Не понимаю, о чем ты, – сказал Коул совершенно искренне.
– Свершилось, мальчик мой. Я впервые услышал от тебя «когда». До сих пор ты говорил только «если». Произошло что-нибудь, о чем ты мне не рассказывал?
И только в этот момент Коул понял, что каким-то образом пришел к тому решению, которое искал, он знает теперь, что хочет делать со своей жизнью. Он думал, что это снизойдет на него немыслимым откровением. А решение пришло само собой, незаметно.
– Пару недель назад я еще кое-что про себя понял, – сказал Коул. – Меня завораживает то чувство, которое появляется, когда ты выступаешь перед публикой. Особенно, если они перестают жевать и начинают тебя слушать.
– Ты что, поешь? – изумился Бадди. – Выступаешь перед публикой? И никто тебя не узнал?
– Правда, здорово? – рассмеялся Коул.
– Как, черт подери, тебе это удалось?
– Люди видят то, что ожидают увидеть. Тот Коул Вебстер, которого знает публика, живет в Калифорнии в огромном доме за высоким забором. Он поет с оркестром из десяти человек в многотысячных залах. У него длинные волосы, он гладко выбрит и не носит очков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34