– Боже упаси! – Он нежно обнял ее и прижал к себе – так отец обнимает выросшего ребенка, которому нужна поддержка.
Ей хотелось вырваться, но она замерла и стояла не шевелясь.
– Я, наверное, пойду. Устала безумно. Надо поспать.
Нил коснулся ладонями ее лица, заглянул ей в глаза, долго смотрел понимающим взглядом, а потом неожиданно поцеловал в лоб.
Когда он отпустил ее, Холли не двинулась с места. Она стояла изумленная, запрокинув голову, и не сводила с него глаз. Она силилась что-то понять, но не могла. Понимала только, что ей ужасно нужно к кому-то прислониться, пусть ненадолго, вопреки тому, что говорил ей рассудок. И еще хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. И чтобы он снова ее поцеловал.
В его взгляде мелькнула искорка понимания. Он медленно наклонился. Сначала она почувствовала его дыхание – жаркое, быстрое и такое знакомое, потом его борода коснулась ее щеки. И тут их губы встретились, коснулись друг друга на краткий миг. Так осенний лист скользит с ветки на землю. Коул замер в ожидании. Она стояла не дыша, боясь, что какой-нибудь случайный звук или неосторожное движение разрушит это чудо.
Почувствовав, что молчаливое согласие дано, он поцеловал ее снова. От нее пахло черникой, дыней и кофе. Как одиноко ей будет по утрам на кухне, когда он уедет.
Поцелуй затянулся. Нил обнял ее и притянул к себе. Ее грудь, коснувшуюся его тела, словно обдало огнем. В ней проснулась страсть, о которой она и не подозревала.
Господи, что она творит? Холли отвернулась и уткнулась лицом в его плечо.
– Это какое-то безумие. Прости, Нил. Я виновата. Не надо было мне...
– Я подумал... А впрочем, это неважно. – Он не стал договаривать.
Она могла только догадываться о его мыслях.
– Иди в дом, Холли. Уже поздно.
– Я не устала.
– Тогда я пойду. Мне надо подумать.
Он не сказал, что хочет побыть один, но это было ясно и так. Сердце ее колотилось как бешеное. Ну вот, теперь она его напугала. И винить его не за что. Какой нормальный мужчина заведет роман с беременной? Она оторвала голову от его груди и выдавила из себя улыбку.
– Опять эти проклятые гормоны. Они мне никак не дают покоя.
– Потерпи еще пару месяцев.
– Можешь остаться здесь, – сказала она. – Я пойду в дом. – Холли была горда собой, ей удалось сказать это спокойно. – Пожалуй, подремлю немного.
– Хочешь, я тебя потом разбужу?
Это было проще, чем снова ставить будильник, но так выйдет, что он из-за нее привязан к дому.
– Я сама встану.
Не придумав, что бы еще сказать, она пошла в дом. Там, внутри, где Нил не мог ее видеть, она устало прислонилась к двери. Ну почему она не встретила его полгода назад? Или через полгода?
Опять все не вовремя. Черт возьми, у нее какой-то особый идиотский ритм жизни, не совпадающий с биением пульса этого мира.
В школе она согласилась идти на вечер выпускников со своим приятелем ровно за пять минут до того, как ее пригласил парень, по которому она сходила с ума. Пять лет назад, через месяц после того, как она переехала в Ашвилл, она как-то решила принять душ не утром, как обычно, а вечером. Разбирая кровать, она заметила, что на телефоне мигает зеленая лампочка автоответчика, включила его и услышала сообщение с радиостанции о том, что, подойди она к телефону, она бы выиграла семь тысяч долларов.
Если бы она пересчитала количество противозачаточных таблеток в пачке не после того, как они с Троем последний раз занимались любовью, а до, она бы поняла, что их осталось слишком много, и не забеременела бы.
Тогда бы она не переехала в Мэривилл.
И не повстречала бы Нила Чэпмена.
Вечером Коул приехал в ресторан на час раньше обычного. Когда Холли уезжала, он был в своей комнате. Она не стала прощаться, не написала записку, но его это не удивило – он же сам сказал, что хочет побыть один. Он все время думал о том, что между ними произошло и как все закончилось. Ему было необходимо поговорить с ней, объяснить, что он искал одиночества. Ему было нужно время на размышление. Вовсе не потому, что хотел от нее отделаться.
Он оглядел зал, ища Холли, но ее не было видно. Через несколько секунд она вышла из кухни, неся в обеих руках по стопке тарелок. Он сел за дальний столик, решив, что поговорит с ней, когда у нее выдастся свободная минутка. Но Холли, видимо, действительно была очень занята или нарочно его избегала.
Чтобы убить время, он развернул газету и стал читать новости музыкального мира. Неожиданно он чуть не зарделся от удовольствия – «Серебряные молнии» заняли первое место в чартах и кантри, и поп-музыки. На соседней странице была огромная статья об альбоме.
Коул проглядел первую колонку, где через слово упоминалось имя Рэнди. Обычно в интервью, следовавших за выходом альбома, цитировали Фрэнка, Джэнет или «информированные источники». Статья заканчивалась упоминанием о полугодовом творческом отпуске Коула.
«Когда Рэнди Вебстера спросили о причинах, побудивших его брата искать уединения именно после выхода альбома, он ответил: «Коул боится только одного – потерять любовь своих поклонников. Но они ясно высказались по поводу его последнего альбома, достав кошельки и купив массу экземпляров. Уже две недели альбом занимает первое место по продажам».
Коул почувствовал себя странно. Обычно Рэнди оставался в тени, а юпитеры изо всех сил высвечивали фигуру Коула. У брата несколько раз брали интервью, но это всегда было прелюдией к статье о Коуле. На сей раз это было интервью именно с Рэнди. Он очень изменился. Здорово, но удивительно. Такого Рэнди Коул раньше не знал.
Он было перелистнул страницу, но тут заметил еще кое-что. В колонке светских сплетен мелькнуло имя Троя Мартина, набранное жирным шрифтом. Это явно была заказная заметочка, рассказывавшая об участии Мартина в благотворительном концерте. Все было рассчитано на то, чтобы подать Троя как певца, заслуживающего внимания. В нынешнем своем положении он легко мог оступиться и так и не добраться до вершины. У Коула даже мелькнула мысль, не организовать ли кампанию против Мартина, но он решил, что это лишнее. Такие рано или поздно прокалываются сами.
Отложив газету, Коул взглянул на часы у кассы. Его выступление начиналось через десять минут. Он заметил спешившую к кухне Холли и решительно пошел ей навстречу.
– Мне надо выполнять заказ, – произнесла она торопливо.
– Это может и подождать.
Она сделала попытку его обойти.
– Не может. Они и так уже давно ждут.
– Я займу всего минуту. – Он буквально вытащил ее в коридор. – Вот. – Он протянул ей желтую гвоздику.
Она посмотрела сначала на цветок, потом на него.
– Что это?
– Я хочу, чтобы ты привыкала получать от меня подарки.
После недолгой, но напряженной паузы она спросила:
– Это значит, что ты остаешься?
– Пока ты меня не выгонишь.
– Я подумала, что я, наверное...
– Что? Испугала меня до полусмерти? Она взяла гвоздику и сунула ее в петлицу.
– Что-то вроде этого.
– Я не знаю, что именно произошло между нами сегодня, Холли, не знаю, значит ли это что-нибудь. – Он дотронулся рукой до ее плеча. Она вздрогнула. – Но я бы очень хотел остаться на некоторое время, чтобы это понять.
Прежде чем ответить, она отступила на шаг в сторону.
– Вот как?! Будешь разбираться, – взорвалась она. – Это что, игра такая? Ты что думаешь, мой дом – это приют для усталых путников, где можно найти кров и компанию, так сказать, обрести то, чего не хватает мятежной душе? А потом можно спокойно собрать вещички и как ни в чем не бывало двинуться дальше, так, что ли?
Вот она снова нападает на него, и опять в тот момент, когда он решил, что у них все потихонечку налаживается. Непостижимо!
– Ты что, действительно считаешь, что я на такое способен?
– А почему нет? Ты ведь всего-навсего бродячий музыкант. – Она вдруг замолчала, поняв, как оскорбительно прозвучали ее слова, а потом сказала спокойнее: – Ты едешь туда, где может быть работа, мечтаешь о том, что тебя заметят, и тогда у тебя будет собственный автобус и ты сможешь гастролировать там, где хочешь. В этом нет ничего плохого. Я верю в мечты, понимаю мечтателей, но это твои мечты, и ко мне они никакого отношения не имеют. Меня однажды уже бросили. И я не хочу, чтобы это повторилось.
– Ну что мне надо сделать, чтобы ты наконец перестала видеть во мне Троя Мартина?
– Да мы бы с тобой вообще не вели этого разговора, если бы ты сегодня в неудачный момент не застал меня. – Теперь она говорила с ним до отвращения спокойно, как учительница с нерадивым учеником. – Мне было приятно тебя слушать, и я излишне расслабилась. Что мое, то мое. Ты здесь ни при чем. Обещаю, больше это не повторится.
– Так что же получается? Я могу здесь жить, но личные чувства должен держать при себе?
– Черт подери! Ты говоришь так, будто есть какой-то выбор! – Голос у нее сорвался, она запнулась и откашлялась. – Я не могу позволить себе рассчитывать на тебя, Нил. Если бы речь шла только обо мне одной, я бы рискнуть могла. – Она нервно провела ладонью по лицу, потом взглянула за дверь и закончила шепотом: – Но ведь я не одна, и ты это знаешь.
– То есть ты полагаешь так: я могу у тебя жить, ремонтировать дом, платить тебе немного и быть твоим другом только тогда, когда ты этого пожелаешь? – Они ходили вокруг друг друга, словно исполняя какой-то старинный танец – шаг вперед, три шага назад. – Ничего не выйдет, Холли. Я не позволю держать себя на расстоянии вытянутой руки. То, что произошло между нами днем, произошло не потому, что у нас был приступ жалости к себе, и не потому, что пошел дождь, а потому, что мы оба питаем друг к другу не то чтобы дружеские чувства. Ну, разумеется, и не враждебные. Впрочем, не притворяйся, ты меня прекрасно понимаешь.
Она вздернула подбородок:
– Не смей так говорить. Ничего не было. Ты все выдумал. Этим ты все равно ничего не добьешься.
– Трой вел себя подобным образом? – Ему надо было быть как можно осторожнее в выражениях, чтобы потом не раскаиваться. – Нам надо поговорить, Холли, о многом поговорить. И за завтраком, и во время грозы, и на закате.
– Мама всегда предупреждала меня, что поэтов надо остерегаться.
Он облегченно улыбнулся. Кажется, ее воинственный пыл угас.
– Да, и почему же?
– Потому что рано или поздно поэты разбивают чужое сердце, – сказала она тихо, – или оставляют в нем незаживающую рану.
– Похоже, твоя мама сама была в душе поэтом.
– Она многое пережила и знала, о чем говорит.
– Я не могу обещать, что никогда не причиню тебе боли, – сказал он. – В моей жизни много такого, над чем я не властен.
Она не потребовала никаких объяснений и вдруг заявила ни с того ни с сего:
– Наверное, не следовало бы в этом признаваться, но твой фруктовый салат, несомненно, пошел мне на пользу.
Это была капитуляция. Белый флаг выброшен, подъемный мост спущен, ворота открыты. Она снова впускала его в свою жизнь.
– Скорее всего период токсикоза заканчивается, но я все равно доволен.
– Опять читал? – спросила она.
– Я как раз дошел до середины. Там есть кое-что интересное. Я бы тебе это пересказал, но боюсь упустить что-нибудь важное.
– А почему ты решил, что я не читала этой книги?
– Если и читала, то многое проглядела. Я натыкался на кучу склеенных страниц.
– Ну ладно, признаюсь, от корки до корки я ее не прорабатывала. – Она шагнула к нему и чмокнула его в щеку. – Дружба?
Он пристально посмотрел на нее и слегка коснулся губами уголка ее рта.
– Дружба, – ответил он.
Она тихонько прижала палец к губам.
– Ты даже не представляешь себе, что делаешь.
В коридор заглянула высокая блондинка в форме официантки.
– Ты что, хочешь, чтобы я вместо тебя обслуживала столик на шестерых?
– Иду, иду, – ответила Холли. А Коулу сказала: – Об этом мы поговорим позже. – Перед тем, как войти в зал, она обернулась и добавила: – Чуть было не забыла... поблагодарить тебя за цветок.
Глава 17
Рэнди вошел в стеклянные двери офиса компании «Вебстер энтерпрайсиз». Здесь многое изменилось с того времени, как уехал Коул, кое-что – к лучшему. Дениз по-прежнему была секретаршей отца, но в приемной появилась и новенькая. Бухгалтерия переехала в комнату, которую раньше занимала Джэнет, а она заняла Другой кабинет – с окнами на запад, на Тихий океан. Команда молодых и энергичных ребят, разбиравших письма, которые фанаты писали Коулу, и выпускавших раз в квартал журнал, расходившийся к полумиллиону подписчиков, переехала вниз, в холл, и главный офис стал тих, как понедельничная церковь.
Рэнди не знал, как относиться ко всем этим переменам. Бывает, что начинаешь по чему-то тосковать, только когда это уходит навсегда.
Отдав в бухгалтерию пачку чеков, Рэнди заглянул к Фрэнку – сказать, что утром звонил Бадди, получивший весточку от Коула. Фрэнка не было, не было на месте и Дениз. Рэнди хотел было написать записку, но потом решил зайти в кабинет и подождать там.
Увидев заваленный бумагами стол отца, Рэнди искренне удивился. Фрэнк всегда отличался удивительной пунктуальностью и методичностью. По углам лежали кипы газет, казалось, будто Фрэнка не было здесь по меньшей мере месяц. Но такого быть не могло. Отец был вполне способен забыть про чей-то день рождения, но про работу – никогда. Если он днем сидел дома, ожидая звонка Коула, значит, в офис ехал вечером.
Вошла Джэнет.
– Ну и беспорядок, правда? Он обернулся к ней:
– Что здесь происходит?
– Сейчас столько дел, что Фрэнк просто не успевает со всем разобраться.
– Да уж! – присвистнул Рэнди, подошел к столу, открыл папку с бумагами.
Джэнет заглянула через его плечо.
– Это письмо от центра по усыновлению сирот, хотят, чтобы Коул принял участие в их рекламной кампании. Они, представь себе, убеждены, что если на плакатах будет Коул, то все их финансовые проблемы решатся сами собой.
Рэнди проглядел письмо, полученное неделю назад.
– Они представляют дело так, будто от согласия Коула зависит жизнь сотен малюток. – Он обернулся к Джэнет: – Молодцы ребята! Если Коул откажется, то будет выглядеть черствым и эгоистичным подонком.
– У них работа такая, играть на нужных струнах, – ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34