Приятно сознавать: что бы ни случилось, Рэнди есть всегда. Наверное, это не совсем благородно, но она смело может оттачивать на нем свое мастерство. Она, несомненно, нравилась Рэнди, причем гораздо больше, чем ему хотелось бы. Он, конечно, никогда и ни за что себе ничего не позволит. Его преданность брату переходит границы разумного.
Рэнди спустился по лестнице и прошел в кухню. Ему не хотелось встречаться с Фрэнком, пока он не обдумает разговор с Белиндой. Ему в последнее время трудновато с ней общаться, главным образом из-за того, что она стала с ним удивительно нежна и ласкова. Она не глупа и догадалась, что его чувства к ней глубже, чем следовало бы. Так что же за игру она ведет?
Она его использует, в этом сомневаться не приходится. Но с какой целью? То ли хочет развлечься, то ли надеется, что он, почувствовав, что их отношения усложняются, будет уговаривать Коула поскорее вернуться домой? И то, и другое явно не в его пользу.
И деньги. Неужели она считает его полным кретином, не понимающим, сколько она тратит в месяц? Думает, он не догадывается, что только ее бикини стоят по нескольку сотен долларов, а на деньги, которые она тратит на туфли и сумочки, средняя семья могла бы жить год? Сам он никогда ничего в магазинах Беверли-Хиллз не покупал, но он же не идиот и в курсе всех цен.
До последнего времени он считал, что это Коул приучил ее к излишествам. Коул всегда был чрезмерно щедр к людям, которые ему были дороги, это Рэнди знал и по себе. Так почему же Белинда притворяется и просит всего пятьсот долларов, которых ей не хватит и на одну поездку в город, не говоря уж о месяце?
Рэнди устал от того количества вопросов без ответов, которые появились в его жизни. Хватит с него. И сейчас, и потом. Он чувствовал, что работа, которой он занимается, тоже не по нему. Люди приходят к нему со своими проблемами, ждут от него каких-то решений. Это оказалось такой головной болью, что и не описать. Рэнди ни за что бы не признался в этом вслух, но он все больше проникался уважением к отцу, который занимался этим всю жизнь.
Когда наступало затишье, что в последнее время случалось все реже и реже, Рэнди думал о Коуле и об оборотной стороне славы – о работе, о надеждах, о психах, которые появлялись в его жизни с удивительной периодичностью, принося какие-нибудь безумные проекты, о тех, кто требовал то времени, то денег, и о тех, кто просто хотел его использовать, о чувстве вины, когда, например, приходилось отказываться посещать умирающих раковых больных. Этот список можно было продолжать до бесконечности. Рэнди уже не удивлялся тому, что Коул решил сбежать. Непонятно было другое, почему он не сделал этого раньше.
Глава 12
– А как чувствуют себя беременные женщины? – спросил Коул. Он взглянул на Холли и тут же перевел взгляд на дорогу – впереди был крутой поворот.
Она высунула руку из окна, подставив ее ветру.
– Странно.
– Ну как? – не отставал он. Когда они выехали из Таунсенда, она почти сразу заснула и проспала весь переезд через Смоки-Маунтинз. Они ехали в Ашвилл, где у Холли на складе уже три года хранились вещи. Их надо было забрать, потому что оплачивать хранение Холли больше не могла. Он удивился тому, как она глубоко заснула, свернувшись клубочком на сиденье и положив голову ему на колени. Время от времени она ворочалась, устраиваясь поудобнее и тихонько постанывая во сне, но вообще-то спала так, будто в собственной постели. Коул вел машину и думал о песне, кассету с которой Рэнди оставил в кабине пикапа. Он придумал несколько аранжировок, но каждая чем-то его не устраивала. Все равно приятно было снова думать о музыке.
Холли пригладила растрепавшиеся волосы и посмотрела на него.
– Тебя интересуют подробности или краткая сводка?
– До Ашвилла ехать еще не меньше часа, так что время у тебя есть.
– Тема довольно скучная.
– Ни за что не поверю!
– Ты ведешь себя нетипично для мужчины. Готова спорить, ты думаешь, я вся озарена внутренним светом и всей душой стремлюсь к радостям материнства.
– Не забывай, я уже неделю живу с тобой в одном доме. Смею предположить, что все свои лучшие проявления ты приберегаешь для работы.
Она захихикала:
– На самом деле там я еще хуже. Не в мотеле, правда, а в ресторане. Иногда от запаха пищи мне становится так дурно, что я зеленею – прямо под цвет формы.
– И долго такое продолжается?
Дорога шла вниз с холма, и он убавил скорость, оглядывая горизонт. Горы в серовато-голубой дымке казались застывшей волной, накатившей на берег да так и оставшейся. Красота была такая, что дух захватывало.
– У всех по-разному. Давай остановимся вон там, хочется полежать на травке, – показала она на лужайку у поворота.
Коул подъехал туда, выключил мотор. Со стороны Холли не было дверной ручки, поэтому он вышел из машины и открыл ей дверцу.
– По-моему, довольно глупо каждый вечер так себя мучить, – сказал он, возвращаясь к прерванному разговору. – Может, тебе на время оставить работу? Вернешься к ней позже.
– Мне нужны деньги, – напомнила она ему спокойно, без раздражения. Так учительница в десятый раз объясняет что-то непонятливому ученику. Она оперлась на его руку и вышла. – Я понимаю, что тебе это знать необязательно, но дети обходятся дорого.
– Коляски, кроватки и все такое?
– Больницы, врачи, питание. Все остальное очень мило, но без этого можно обойтись. – Она уперлась руками в поясницу и пошла к перилам, ограждавшим лужайку.
– А страховка?
Она обернулась и изумленно на него взглянула.
– Я порой тебе просто поражаюсь.
– Почему?
– Ну откуда у меня может быть страховка? Пожалуй, вопрос был действительно глупый.
Коул вспомнил, как в детстве им с Рэнди всегда велели быть осторожными. «Помните, страховки у нас нет. Случись что с вами, у нас не хватит денег поставить вас на ноги». Он подошел к Холли:
– А государственная?
– Ты имеешь в виду соцобеспечение?
– Разве оно не для этого существует?
– Я заплачу за себя сама или не пойду в больницу!
Странное заявление для женщины в ее положении. Но, подумал Коул, поскольку без больницы не обойтись, значит, она твердо решила платить.
– А что ты будешь делать, когда родится ребенок? Я понимаю, что ты человек упорный и настойчивый, но, раз уж ты решила заплатить за больницу, значит, тебе придется взять отпуск для родов.
– К тому времени я накоплю достаточно денег, чтобы пробыть дома недели две. А потом буду брать ребенка с собой в мотель. Сезон еще не начнется, так что работы будет немного. Я, правда, еще не говорила об этом с Арнольдом, но, думаю, он возражать не будет.
Она, похоже, спланировала все, кроме неожиданностей – эпидемии гриппа, болезни ребенка, одежды для них обоих или, к примеру, новых покрышек для машины.
– Ты что, думал, я тебя к себе пригласила просто по доброте душевной? – продолжала Холли. – Тогда я и не подозревала, что ты так много умеешь делать по дому. Мне нужен был твой фургон. Переехав в дом дедушки, я все думала, как забрать вещи со склада, и тут подвернулся ты. Ты знаешь, во что бы мне обошлось нанять фургон и грузчика?
– Мне больно об этом напоминать, но грузчика ты пока что не нашла.
– Ты вполне сгодишься. Мы вдвоем справимся со всем за полчаса.
Она твердо решила показать ему, что способна на многое.
– Как же я отработаю свое содержание, если половину работы сделаешь ты?
– У тебя еще полно времени впереди. Не забывай, не кончилась еще даже неделя твоего отпуска.
– Вы с Троем жили в Ашвилле? – Центром кантри-музыки этот городок назвать нельзя, но начинающие берутся за работу там, где она есть.
– Мы там познакомились. Я работала у агента, который занялся Троем. Мы были вместе месяца два, а потом агент нашел ему неплохое место – работать на разогреве у Мэнди Льюис. Ее партнер заболел. Мэнди Трой понравился, и она решила взять его с собой на гастроли. Он позвал меня с собой, вот я и свезла все свои пожитки на склад. Потом он переходил с одного места на другое, и каждый раз к все более известному исполнителю. Когда мы расстались, он работал с Эмили Томас.
– Он талантливый?
– Спроси кого-нибудь другого, – пожала плечами она. – У агента я работала не потому, что разбираюсь в музыке. Просто так получилось.
– А теперь Трой где?
– Последний раз собирался в Нашвилл. Раз он добрался до Нашвилла, подумал Коул, может далеко пойти.
– Ты его любила?
– Тебе не кажется, что ты стал задавать чересчур интимные вопросы?
– Это только если ты его не любила, но тогда встает другой вопрос: почему ты решила оставить его ребенка?
– Все было не так просто.
– По-моему, это всегда непросто, – возразил он.
– Не забывай, это и мой ребенок.
– Конечно. Только время для его рождения не самое подходящее. Мне кажется, ты идешь по проволоке. Шаг в сторону – и ты окажешься на улице без гроша в кармане.
– Слушай, а какое тебе до этого дело?! – Он наступил на больное место. – Тебя-то почему это так заботит?
Он не знал, что на это ответить. Как объяснить то, чего сам до конца не понимаешь?
– Мне просто любопытно, почему люди поступают так, а не иначе.
– Господи, все вы, музыканты, одним мирром мазаны. Тебя так интересует моя история, потому что из нее может получиться песенка.
В ее обвинении была некоторая доля правды, и это его задело.
– Если ты когда-нибудь узнаешь себя в одной из моих песен, можешь смело подавать в суд, я разрешаю.
Она присела на ограду, взглянула на него, чуть улыбнулась уголками рта. Ее ярость была как молния – внезапная, но короткая.
– У тебя, кроме фургона, ничего нет. Если я его отсужу, тебе негде будет жить.
– Я главным образом беспокоюсь о своей запасной футболке.
– Мои претензии этим не ограничатся. Я стою дороже, – возмутилась она.
– О да! – Ему нравилось, что она не идет на попятный. – Любой человек, собирающийся плодиться и размножаться, стоит по крайней мере в два раза дороже обычного.
– Это ты верно заметил, – кивнула она.
– Можешь пользоваться этой формулировкой по мере необходимости, – великодушно разрешил он.
– Ух ты, прямо вот так совершенно бесплатно?
– Ну, взамен разрешения написать про тебя песню, – усмехнулся он.
– Ты всегда добиваешься того, что хочешь? Коул задумался над ее вопросом:
– Есть люди, которые так считают.
– А ты с ними не согласен?
– Наверное, нет.
– Наверное? – спросила она, устраиваясь на ограде поудобнее.
Он колебался, размышляя.
– В последнее время все мои трудности были в основном связаны с тем, что я никак не мог решить, чего именно хочу.
– Такой роскоши я теперь себе позволить не могу.
Ее слова прозвучали так неожиданно, что Коул вздрогнул. Неужели он настолько зациклился на себе самом? Если положить на одну чашу весов ее проблемы, а на другую – его, результат будет настолько не в его пользу, что просто смешно.
– Мне очень жаль.
– А мне – нет. Уже не жаль. Отболело. – Она слезла с ограды. – Мне здесь, конечно, очень нравится, но, если мы немедленно не тронемся в путь, обратно по горам придется ехать в темноте.
Коул помог ей залезть в машину, закрыл за ней дверцу, сел за руль. Холли уже рылась в пакете с ленчем.
– Проголодалась?
– В последнее время есть хочется постоянно.
– Ты что, собираешься есть на ходу? Дорога очень крутая, трясет.
– Ну, один бананчик.
Он включил зажигание, подождал, пока завелся мотор.
– Предупреждаю, я не знаю, где смогу остановиться в следующий раз.
– Мне стало гораздо лучше, – успокоила она его.
Коул, проверив, нет ли сзади машин, выехал на дорогу.
– Лучше, чем как? – буркнул он себе под нос.
– Я все слышу, – раздалось сзади.
Через десять минут им все-таки пришлось остановиться. Холли стояла над обрывом, уцепившись рукой за куст лавра, а Коул держал ее за плечи. Под мышкой у него был рулон с бумажными полотенцами. В нескольких метрах от них сидел свиристель и с любопытством наблюдал за происходящим.
Коулу уже не раз приходилось стоять рядом с людьми, которых рвало, и это не вызывало у него отвращения. Рэнди столько лет пил, что Коул ко всему привык.
Холли медленно выпрямилась.
– Ничего не хочу слышать! – сказала она предостерегающе и протянула руку.
Коул оторвал кусок от рулона и дал ей.
– Ты так и не рассказала мне, какие, собственно, чувства испытывают беременные.
Она окинула его убийственным взглядом.
– Это удивительное, ни с чем не сравнимое состояние. Разве ты не видишь?
Коул улыбнулся, обнял ее за плечи и повел обратно к фургону.
– Пожалуй, к этой теме мы вернемся позже. Когда они опять проезжали лавровую рощу на обратном пути, солнце уже клонилось к закату. Коул ехал медленно, надеясь, что так фургон не рассыплется на кусочки под тяжестью груза.
Холли загружала его, словно собирала головоломку. Она вкладывала одно в другое, подгоняла коробки по размеру, и набила фургон доверху. То, что не поместилось, она отставила в сторонку – может, кому пригодится.
– А ты придумала, куда мы все это денем дома? – спросил Коул.
Холли сладко зевнула и ответила:
– Сложим в гараж. А потом я все просмотрю, сделаю ценники и устрою распродажу.
– И сколько ты собираешься выручить? – Мебель в основном была подержанная, купленная на тех самых гаражных распродажах и блошиных рынках, все остальное – из дешевых магазинов. В картонных коробках лежали хозяйственные мелочи для кухни и ванной.
– Я рассчитываю сотен на пять, но буду рада и половине.
Рэнди такие суммы носил в кармане на мелкие расходы. Одна рубашка Фрэнка и то стоила дороже. А Белинда...
– Для меня это месячная плата за стол и жилье, – сказал он.
– Только не за этот месяц. То, что ты сделал сегодня, стоит не меньше недели проживания.
Коул быстро провел в уме необходимые расчеты. Они выехали из Мэривилла в пять утра. Он взглянул на часы. Почти девять. Если повезет, доберутся до дома к полуночи. Еще час на разгрузку, получается двадцать часов. Если считать по пять долларов в час, получается больше недельной платы. Если бы он мог указать на ошибку в расчетах, не боясь показаться скрягой, он бы обязательно поддразнил ее.
И тут Холли, словно прочитав его мысли, сказала:
– Наверное, даже две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34