Урсула с женой Тони осмотрели кухню и, щебеча, поднимаются по лестнице. Завороженный созерцанием чужого пупа, я не трогаюсь с места, но потом, опомнившись, бегу следом.
– Это ванная комната. Нагреватель воды вот здесь, в шкафу.
– Сколько ему лет? – спрашивает Урсула.
Жена Тони чуть наклоняет голову в направлении двери:
– Тони-и-и?! Тони-и-и, сколько лет нашему нагревателю воды?
Снизу отчетливо доносится раздраженное «нэзаю». Жена Тони смотрит на нас.
– Если честно, я даже не помню. Лет десять, наверное. Вот здесь… хозяйская спальня.
Кошмар! Нет, правда кошмар.
– У дальней стены – встроенные шкафы, вот. Мы там одежду держим… Дайте мне пройти… Да, наверху есть чердак, мы храним там всякую всячину.
– А изоляция там какая?
– Я туда сама не заглядываю. Тони-и-и! Тони-и-и-и-и! Какая изоляция на чердаке?
– Че? Нэзаю. Какая-то есть… Глянь… – Рев толпы из телевизора заглушает его слова, и Тони взрывается: – Ах ты козлина!
– Похоже, он тоже не знает. Можно посмотреть, если хотите. Здесь – детская.
Женщина открывает дверь, за ней – два пацана лет девяти-десяти. Один руководит сражением между солдатиками, гоночными машинами, суперменами, роботами и динозаврами, другой читает журнал «Покемон», лежа в кровати на животе и согнув ноги в коленях; перелистывая страницы, он медленно постукивает одной ступней о другую.
– А-а-а, – говорю я. – Мои сыновья тоже любят «Покемон».
Мальчишка поднимает на меня глаза:
– И что?
– Как видите, здесь можно без труда разместить две детские кровати… Дайте мне пройти. Запасную комнату покажу.
В комнате хранится велоэргометр и кипы старых журналов. Урсула указывает на угол у окна, где на стыке стены и потолка пролегла извилистая трещина.
– Там трещина. У вас проблемы с перекрытиями?
– Знаете, я ее раньше не замечала. Тони-и-и. Тони-и-и-и-и. Давно у нас эта трещина?
– Нэзаю… Какая трещина?
– В запасной комнате есть трещина.
– В стене?
– Да.
– Нэзаю.
Хозяйка снова поворачивается к нам:
– Ну, я не в курсе, сколько она уже там, но в целом неприятностей с домом не возникало. Пока мы здесь жили, ничего не отвалилось, ха-ха-ха!
Я тоже смеюсь из вежливости и чувствую на себе взгляд Урсулы, говорящий: «Сдурел?» – но решаю не встречаться с ней глазами.
– В гараж заглянете?
Мы отвечаем «да». В гараже обнаруживается машина.
– Вот видите, – говорит жена Тони, – машина помещается.
Мы с хозяйкой опять хихикаем, Урсула опять смотрит с прищуром.
Когда мы выходим на улицу, нам машет сосед. Ему лет пятьдесят, рукава закатаны до локтей, вскапывает клумбы с цветами.
– Приезжали дом смотреть?
– Так точно.
– Хорошо, хорошо. Вы вдвоем и больше никого?
– У нас два малолетних сына.
– О-о, хорошо. Поскорей бы сюда вселилась другая семья. А то жена говорила, что вчера какие-то черномазые приезжали смотреть. Не хотелось бы, правда? От соседей многое зависит.
– Да, – отвечаю я, – еще как зависит.
Дом.
– Давно дом выставлен на продажу?
Риелтор поигрывает ключами от машины.
– Его только-только подготовили для осмотра. Здесь раньше одна старушка жила, умерла в ванне…
– В этой самой ванне?
– В ней. Несколько недель пролежала, пока соседи не всполошились из-за вони. Уборки, конечно, было много. Потом владельцы ждали, пока следствие закончится. Тут еще один квартирант жил, но он, похоже, смотался задолго до трагедии. Никто не видел его уже несколько месяцев. Мансарду хотите посмотреть?
– Нет.
Дом.
– Вы в связке? – спрашивает женщина в спортивных штанах и шлепках.
– В связке? Какой? – хмурится Урсула.
– Имеется в виду, ждем ли мы, пока продадут наш дом, и ждут ли наши покупатели, пока продадут их дом и так далее, – поясняю я. – Нет, мы не стоим в очереди. Мы фактически выплатили ссуду. Нам не требуется ждать продажи дома, чтобы купить новый. Фактически мы могли бы сдавать свой дом в аренду.
– Могли бы? – переспрашивает Урсула, стреляя в меня глазами.
– Нашла время, – с улыбкой говорю я ей по-немецки.
– Тогда ладно. А то у меня из-за этих связок продажи срываются. Уже двенадцать раз так было. Я теперь на таблетках живу.
– Мы могли бы войти? – спрашивает Урсула.
– А вы точно не в связке?
– Нет.
– Ну, тогда заходите.
Нас ведут через укороченную прихожую.
– Это – кухня. Я… ой, простите, наверное, лучше по одному заходить. Видите, все, что нужно, – прямо тут, под рукой.
– Дверь выходит во двор?
– Да. Но я ей не пользуюсь. Если хотите осмотреть двор, надо выйти через парадную дверь и пройти по дорожке. Тут… простите… тут у нас гостиная, где мы сидим и смотрим телевизор.
– Кажется, раньше здесь были две комнаты?
– Похоже на то. Когда я поселилась, уже так и было, но на потолке видно, где была красная краска, а где желтая, не правда ли? Наверное, по этой границе раньше проходила стена.
– Да-да.
– Наверху смотреть будете?
– Будем.
– Хорошо. Ступайте за мной. Осторожнее с этой вазой. Она из Португалии. Направо… Направо… Нет, это – лестничная площадка. Это – туалет.
Я берусь за ручку, но женщина заступает мне дорогу:
– Мне не хотелось бы, чтобы вы туда заглядывали.
– Как скажете.
– А это – спальни.
– Три спальни?
– Да. Вернее, две и кладовка. Но в кладовке поместится еще одна кровать, не слишком широкая.
Урсула сует голову внутрь и смотрит.
– Если здесь поставить кровать, дверь не откроется.
– Дверь можно снять с петель.
– А окна? Рамы не двойные?
– Нет, не двойные. Не собралась их установить.
– Спасибо, что показали нам дом. – Мы начинаем спускаться по лестнице. – Он очень милый.
– Номер риелтора у вас есть, верно?
– Да. В офисе нам сказали, что перезвонят в понедельник узнать, что мы надумали.
– Я цену не сброшу, – добавляет хозяйка, открывая нам дверь.
– Нас предупредили.
– Тогда ладно.
– Тогда ладно.
– До свиданья. Спасибо.
– До свиданья. Буду ждать звонка в понедельник.
Мы улыбаемся друг другу, она закрывает дверь, мы уходим. Урсула целеустремленно вышагивает по тротуару. Я заглядываю ей в лицо:
– Мне понравилось.
– В машину!
Дом.
– Скрывать не стану, – агент поигрывает ключами, – потребуется небольшой ремонт.
Дом.
– Мистер Ричарде? Здрасьте, я – Пэл, это – Урсула, мы пришли смотреть дом. Извините, мы немного рано, но мы заметили машину перед домом и подумали, что… Мы можем вернуться через десять минут…
– Нет, ничего. Проходите.
Входим, нам показывают гостиную. Там, где раньше на стенах висели картины, остались прямоугольники более яркого цвета. Комната имеет скорбный, задумчивый вид, какой всегда бывает у жилища, покинутого прежними обитателями со всеми их пожитками, но состояние у нее довольно приличное. А вот у мистера Ричардса оно так себе. Он одет в костюм, но сдается, что костюм надели еще месяц назад, да так и не снимали. Трехдневная щетина, под глазами черные мешки от бессонницы.
– Гостиная, – произносит мистер Ричардс, широко разводя руки и потом соединяя их с хлопком. – Центральное отопление, как видите. Центральное отопление во всех комнатах.
– Когда провели? – интересуется Урсула.
– Лет десять назад, как раз накануне нашей первой зимовки в этом доме… Да… Но техосмотр проводили каждый год. Все работало исправно. Да. А что ему сделается. Идем дальше?
– Мы за вами.
Мистер Ричарде вводит нас в следующую комнату. Между створчатыми окнами до пола, выходящими в запущенный сад, втиснут на редкость противного вида камин.
– Столовая. Как видите, есть камин, уют придает.
– Да, здесь очень уютно.
– Комната не такая большая, как гостиная, но вполне приличного размера.
Урсула смотрит в окно на траву, вымахавшую под три метра.
– Давно выехали отсюда?
– Да. Несколько месяцев назад. Сейчас живу с братом и его семьей, пока квартиру себе не подыщу. Этот дом надо продать, чтобы поделить деньги, – раздел имущества по разводу.
– Вот как, – оживляется Урсула, и у меня холодеет в желудке. Не просто холодеет, температура внутри мгновенно падает на двадцать градусов Цельсия.
Обычно я забываю, что Урсула – немка. Честно говоря, мы редко ходим на званые ужины и официальные приемы, поэтому ее немецкий этикет, подразумевающий вопросы в лоб, не часто дает о себе знать. Слово «такт» и по-английски, и по-немецки звучит одинаково. Однако, несмотря на внешнее сходство, между этими словами такая же разница культур, как между периной из гусиного пуха и блицкригом. Я смотрю на Урсулу в упор, на ее заинтересованное лицо, пытаясь хоть что-то вымолвить. Рот Урсулы неумолимо раскрывается.
– По разводу? А из-за чего развод?
– Я… э-э… мы с женой расстались около восьми месяцев назад.
– Нет, я хотела спросить, это вы подали на развод или она? Или вы вместе?
Мистер Ричарде кашляет. Я прихожу в себя и задираю руку:
– Кухня – вон там, говорите?
Мистер Ричарде не замечает намека.
– Подавали совместно. Хотя где там совместно – она спуталась на работе с каким-то обормотом, ха-ха-ха. У них это, очевидно, продолжалось черт знает сколько времени. Сука. Но написали, что «не сошлись характерами», чтобы все было цивилизованно, без ребячества.
– Кухню можно посмотреть?
– Не думаю, что ей следовало раздвигать ноги перед любым прохиндеем, заскочившим на пару минут, в этом вопросе мы с ней точно не сходимся.
– Извините, – искренне произносит Урсула. – Наверное, очень тяжело, когда брак распадается таким образом. Особенно для вас, ведь вам вдобавок нанесли сексуальное оскорбление.
Следующие двадцать минут я брожу по дому, охваченный животным ужасом, и поэтому ничего вокруг не вижу. На выходе Урсула морщит нос и сетует на отсутствие гаража, поэтому цену мы не предлагаем.
Ру и Трейси застолбили столик в кафе «У Патрика»; при моем появлении Ру выжидательно уставился на меня.
– Что на свете звучит приятнее всего? – спросил я.
– Когда шикарная женщина ругается матом. Э-э, а ты знаешь, что на тебе костюм?
– Тихо. У него сегодня собеседование. – Потянувшись вперед, Трейси постучала Ру по лбу.
– Ах да. Должность TCP. Ладно, в виде моральной поддержки оплачу твой обед.
– Господи, как ты можешь говорить о еде? У меня сейчас не желудок, а сушильный барабан.
– Ха! Значит, не придется позориться и занимать у тебя же деньги. Как насчет чашки чая?
– Чай сгодится.
– Трейси, купи бедняге чашку чая, а?
Трейси, не моргнув глазом, пододвинула мне чашку Ру.
– Я слышала, что у тебя есть шансы.
– Правда?
– Ага. Расслабляться не стоит, но говорят, кандидаты со стороны не шибко хороши.
– Откуда ты это взяла?
Трейси пожала плечами:
– Здесь кадровички недавно пирожки покупали.
– Отлично. На то и расчет: на такую говенную зарплату гарантированно позарятся только придурки.
Ру кивнул:
– И тогда ты сможешь сказать: «Видите, я – такой же придурок, как они, но хотя бы знаю, где что лежит».
– Это и есть мой козырь.
– Ты возьмешь свое, – улыбнулась Трейси.
– Да-а, они и так знают, что с колен ты уже не поднимешься, кроме того, это всего лишь айтишная должность, и ты ее уже занимаешь.
– Занимать-то занимаю, но моя квалификация выглядит бледно.
– В этом костюмчике ты и сам выглядишь жутко, но тебе же плевать.
– Было плевать, пока с вами не встретился… Загвоздка в том, что у меня нет компьютерного образования, вместо него диплом по социальной географии – обхохочешься.
– Что будешь говорить, если тебя спросят про диплом? – полюбопытствовала Трейси.
– Молюсь и богу, и дьяволу, чтобы не спросили.
– Все будет нормально. Придешь сюда завтра уже ИТ-менеджером.
– Мукзэпоем, – поправил я.
– Какая разница. Шишкой, короче, и мы тебя зауважаем, как никогда прежде.
– Как никогда, говоришь?
– Ага.
– На собеседовании сразу падай на брюхо и начинай пресмыкаться. У тебя это хорошо получается, уж мы-то знаем, – ободрила Трейси.
После зажигательных речей Трейси и Ру я рвался в бой, но на подступах к кабинету, где проводилось собеседование, меня остановили – предыдущая кандидатка еще не вышла. Отведенное ей время уже истекло, а она все еще торчала внутри, отчего я исходил желчью. Более того, она смеялась! Я мог наблюдать за ней и группой начальства сквозь стеклянную перегородку офиса. Смеются, падлы. Наверное, отпустила обалденную шутку – всем угодила. Не иначе, надо мной гогочут. Они смеялись, все больше проникаясь симпатией друг к другу, проникаясь симпатией в ущерб мне, а я сидел за дверью в дурацком кресле, от которого потел зад, и пытался читать журнал по менеджменту.
Кандидатка была явно не из местных. В университете я ее точно никогда не встречал. Темные волосы затянуты в хвостик в беспардонно откровенной попытке продемонстрировать «практичность». Темно-синий костюм с короткой юбкой и неброские черные туфли.
А ноги у нее ничего.
Дав кандидатке достаточно времени рассказать про свой опыт, личные качества и родословную начиная со времен крестоносцев, начальство переглянулось, мол, «еще вопросы будут?», намекая, что обмен знаками братской любви пора заканчивать. Вот они уже встают с мест, вот пожимают руки, улыбаются: «Надеюсь, мы еще увидимся». Ага, щас, вали отсюда, зараза. Кандидатка вышла из кабинета твердым шагом, мазнув по мне пустым взглядом, в котором я тут же уловил насмешливое презрение. Посмотрела так, словно видела, как взмокли и врезались в зад мои трусы.
На этом дело не закончилось. Призрак кандидатки еще минут десять витал в кабинете, пока начальство кивало головами и что-то записывало, но вот меня спросили, не угодно ли зайти.
Собеседования при устройстве на работу – исключительная мерзость, а для местных кандидатов мерзость особенная. Для начала, нельзя прибегнуть к фальшивому многословному самовосхвалению, которое и составляет тактику поведения на собеседовании, ведь всем прекрасно известно, что ты за фрукт. Остается делать вид, что все твои прежние выходки – лишь беззлобная невинная шутка. Кроме того, ты облачен в костюм, на который все утро страшно боялся что-нибудь пролить, но ухоженный вид не помогает, ведь все помнят, что на работе ты обычно напоминал кочан салата недельной свежести. Кандидат приговорен носить костюм, ибо он обязан показать, что ему «не безразлична собственная судьба».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39