– Только не разговоры. Разговоры надоели. Найди музыку.
Еще один тычок пальцем – и я напарываюсь на канал, передающий классический рок в осовремененном виде. Об этих переделках с придыханием распространяется некий субъект, более всего жаждущий донести до слушателя, как он хорош в постели.
– Скоро поедем в Германию, Джонатан. На лыжах покатаемся. А ты, Питер, на санках.
– Я тоже хочу на лыжах.
– Ты еще мал, Питер.
– Не мал.
– Нет, мал, – подхватил Джонатан. – Ты не умеешь на лыжах. Я умею, а ты нет.
– И я умею.
– Нет, не умеешь. Я умею, мама умеет, папа немного умеет, а ты не умеешь.
– Что значит «немного умеет»?
– Ну, ты же не очень хорошо катаешься, правда?
– Неправда. Я хорошо катаюсь.
– Не так хорошо, как мама.
– У мамы больше опыта. Она выросла в Германии, на лыжах с детства стоит. Когда я был маленький, мне негде было кататься на лыжах.
– А что ты делал вместо лыж, когда был маленький?
– На велике гонял, наверное.
– Мама и на велике умеет.
– Нет, я на велике езжу лучше мамы.
– Почему же ты сейчас никогда не ездишь?
– Времени не хватает.
– Я тоже умею на велике, – заявил Питер.
– Не умеешь, – парировал Джонатан.
– Нет, умею.
– Только на четырех колесах, это не считается. Ой, слушай, Бритни Спирс поет. Пап, тебе нравится Бритни Спирс?
– Нет, Джонатан, я презираю и ее саму, и всю ее систему ценностей. Питер, ты действительно умеешь ездить на велосипеде. Скоро мы снимем боковые колеса.
– Если бы мама ехала на лыжах, а ты – на велосипеде, кто бы победил?
– Я.
И пусть никто не говорит, что я не стараюсь служить сыновьям хорошим образцом для подражания.
Все смотрели на меня с омерзением, и я понял – случилось что-то неладное. Обычно меня просто не замечают, но в то утро коллеги вздумали утвердить меня на роль Иуды учебного центра. Я уже собрался мысленно послать их куда подальше и заняться своими делами – ведь библиотекари способны невзлюбить человека по самым неожиданным причинам, а помощники библиотекарей известны как крайне раздерганные личности, чьи поступки не поддаются логике. Кто знает, может, они глядели на меня исподлобья в знак солидарности с бедствующими детьми третьего мира? Но вскоре я подвернулся Бернарду и все прояснилось.
– Пэл! Вот вы где. – Бернард жестом указал – где.
– Доброе утро, Бернард.
– Я уже начал беспокоиться, вы так и не зашли ко мне вчера.
О боже. Я же обещал зайти к нему после разговора с китайскими студентами, которых я принял за членов триады. Совершенно из головы вылетело. Оставалось чистосердечно признать свою вину.
– Извините, Бернард. У меня живот схватило.
– О не-е-ыт. Но теперь прошло?
– Спасибо, все в порядке. Наверное, это был один из новых вирусов, что вырубают человека на целые сутки.
– Рад, что вы поправились. Кстати, я хотел обсудить с вами День рационализатора…
– Как я уже сказал, не беспокойтесь. У меня все продумано.
– Нет, вы не поняли. Обсудить я хотел вчера, а проводить мероприятие нужно уже сегодня, прямо сейчас.
– Вот черт!
– Ведь вы уверяли, что все организовано, не так ли? Я вас не раз спрашивал, и вы говорили…
– Все готово.
– Точно?
– Да, а почему вы сомневаетесь?.. А-а, понял, потому что я сказал «вот черт». Это такой сетевой жаргон. Когда говорят «вот черт» (опасаясь, что восклицание прозвучало с беспросветным унынием, я подкрепил его жестом: оттопырил оба больших пальца), имеется в виду «полный вперед!». – Я снова показал большие пальцы.
Бернард кивнул. По его лицу было видно, что он искренне старается поверить моим словам.
– Вот черт! – повторил я для пущей убедительности.
– Никогда раньше такого не слышал, – признался Бернард.
– Новая мода.
– Любопытно.
Я понял, что он решил рискнуть и принять мои объяснения. На долю секунды меня окатила волна радости, но я тут же вспомнил, что ни черта, то есть ровным счетом ничегошеньки не подготовил ко Дню рационализатора. Мы с Бернардом наслаждались, каждый по-своему, повисшей паузой, за которой должно было последовать объяснение, как вдруг по громкой связи передали:
– Пэла Далтона просят пройти к окну выдачи литературы.
– Надо пойти узнать, из-за чего шум-гам. – Я махнул рукой в направлении библиотеки.
– Разумеется. Только ненадолго. Автобус уже ждет на улице. Отправление через десять минут.
Автобус отвезет нас туда, где Бернард на весь день застолбил большую аудиторию или конференц-зал, куда-нибудь подальше, у университета есть корпуса чуть ли не по всему городу. За учебным центром останутся присматривать дежурные, понадерганные из других отделов. Они нарочно палец о палец не ударят, чтобы в следующий раз их не отрывали от важной работы в своих отделах, а наши по возвращении раздуют историю еще больше, демонстрируя, что управление работой учебного центра – крайне сложная задача, которую нельзя поручать дилетантам. Но отвертеться все равно не получится. Бернард полагал, что проведение мероприятия за стенами учебного центра позволяет сосредоточиться и работать без помех, однако подлинная причина заключалась в том, чтобы отрезать людям пути к бегству.
Я рысью устремился к окну выдачи литературы. Джеральдин, помощница библиотекаря, посмотрела на меня как на растлителя малолетних, в придачу опрокинувшего банку с краской на подол ее подвенечного платья за пять минут до начала брачной церемонии.
– Извините за беспокойство. Вы, конечно, очень заняты, готовя для нас полезные мероприятия…
– Я сам не знал, что День рационализатора проводится сегодня, – прошипел я. – Меня Бернард заставил, я…
– Просто выполняем приказ, да? Не надо передо мной извиняться, Пэл. Бог вам судья. Тут с вами какие-то люди хотели поговорить, сказали, что по важному делу. – Она кивнула на двух китайцев приличного вида, которые стояли рядом с окном, бесстрастно на меня поглядывая.
Я издал стон, зародившийся у самых коленок.
– Спасибо, Джеральдин. Преогромное спасибо.
Сквозь звон в голове тоненький голосок нашептывал, что они могут оказаться еще одной парой обычных студентов, но даже наиболее оптимистично настроенные участки мозга уже не верили утешениям. Возраст – не показатель принадлежности к студентам УСВА, у нас полно немолодых студентов, людей, которых послали на курсы переподготовки и т. п. Но всем студентам, независимо от возраста и социального происхождения, был присущ определенный уровень неряшливости. Эти двое были одеты не по-студенчески аккуратно.
Я подошел к китайцам или, точнее, подполз:
– Чем могу помочь?
– Вы – мистер Пэл Далтон?
– Боюсь, что так.
– Хорошо. Наш начальник, мистер Чанг Хо Ям, предупреждал вас, что мы заедем?
Я догадался, что говорить будет только один из них, тот, что был пониже, других отличий между китайцами я не заметил. Одинаково безупречные костюмы, одинаково безучастные физиономии.
– Да, я вас ждал.
– Может, пройдем в ваш кабинет?
– Э-э… Сейчас не очень подходящий момент.
– Какая жалость. Я крайне огорчен. Вам никогда не приходилось испытывать жгучее огорчение?
– Просто мне сейчас надо кое-куда ехать.
– Куда же это?
– Я и сам не знаю.
– Ясно. Жизнь богата неожиданностями, верно?
– Нет, я просто адреса не знаю. Но это недалеко. Я не за границу еду, не подумайте чего.
– Провалиться мне на этом месте, если я такое заподозрил.
– У меня есть… то, что вам нужно. Могу прямо здесь отдать… – Я полез в карман.
– Нет, – китаец вскинул руку, – я предпочел бы более приватную обстановку. – Он повел головой в направлении камеры внутреннего наблюдения, нацеленной на площадку перед окном выдачи. – Жаль, но мы не можем оставаться здесь слишком долго.
– Почему?
Китаец стрельнул глазами на своего спутника.
– Нестыковка с расписанием поездов.
Его спутник удрученно разглядывал носки своих туфель.
– Ага, ясно… – закивал я; никто ко мне не присоединился. – Сейчас узнаю, куда мы едем. Начальник, конечно, сообщит мне адрес, но, боюсь, я буду очень плотно занят.
– Позвоните, когда освободитесь. Я не меньше вашего надеюсь, что ждать не придется слишком долго.
– Да, неплохая мысль.
– Хорошо. Номер моего мобильного телефона…
– Э-э-э…
– Э-э-э?
– Со многих наших аппаратов нельзя звонить на мобильные телефоны, у нас идет борьба с нерабочими разговорами, знаете ли.
– Ну да, еще бы. А разве мобильного телефона у вас нет?
Я рассмеялся:
– Нет уж. Мобильниками пользуются только коз… Нет, у меня нет.
Говорун повернулся к Молчуну и что-то отрывисто сказал по-китайски. Судя по реакции Молчуна, он хотел что-то возразить, но Говорун настойчиво повторил фразу. Молчун неохотно вытащил из кармана мобилу и отдал мне.
– Видите номер? – Говорун указал на запись в блоке памяти. – Это номер моего мобильного телефона. Когда освободитесь, позвоните, договорились?
– Договорились. Пойду узнаю, куда мы едем…
– Это ни к чему. Встречу назначим, когда позвоните, в каком-нибудь месте, где легко поймать такси.
– Хорошо. Тогда до встречи.
– Именно.
Я лихорадочно подыскивал слова, которые завершили бы беседу с громилами из триады на мажорной ноте, но в метре от меня уже переминался с ноги на ногу Бернард. Перехватив мой взгляд, он постучал по часам. Я пискнул: «Мне пора» – и сделал ручкой. Китайцы в ответ махать не стали.
Персонал под конвоем вели в автобус. Бернард шествовал во главе колонны, Дэвид – в арьергарде, следя, чтобы никто не сбежал. Когда недовольные массы погрузились в автобус, Дэвида отправили назад в корпус проверить туалеты. Через пять минут он вернулся. Следом с понурым видом брели Радж, Уэйн, два ассистента и библиотекарь отдела общественных наук.
Автобус тронулся, Бернард стоял у места водителя и «в общих чертах вводил в курс дела» участников мероприятия. Курс дела выглядел довольно неопределенно. Бернард сообщил, что я подготовил массу интересных семинаров, которыми мы будем охвачены весь день до пяти часов. Обедать будем на месте, в Банерли-Хилл. Так называлась старая начальная школа, здание которой университет купил, когда она оказалась ненужной муниципалитету. Школу превратили в конференц-центр, а довольно ухоженные спортплощадки отдали студентам физкультурного факультета. От учебного центра до школы езды было пятнадцать минут. Десять из них я потратил, пытаясь сообразить, что делать с пятьюдесятью товарищами по несчастью до пяти часов, чтобы не только рационализировать их работу, но и не оставить впечатления, будто я выдумал программу Дня за десять минут до его начала.
Спустя убийственно малый промежуток времени я уже сидел в зале вместе с остальными работниками учебного центра, хотя «вместе» – не совсем подходящее выражение: вокруг меня пролегла мертвая зона в виде трех пустых кресел с каждой стороны. Пройдет еще несколько минут – и меня позовут на сцену. В мозгах звенела пустота, я грыз ногти. Бернард сделал приглашающий жест. Я картинно обернулся на сидящих сзади, произнес одними губами: «Что, меня?» – и вопросительно ткнул себя в грудь. Бернард закивал – «ага, тебя», и я, волоча ноги, поднялся за ним на сцену. Там уже приготовили микрофон.
– Всем-всем, прошу тишины, – произнес Бернард, заглушая ропот в зале. – Я временно слагаю с себя полномочия. Сегодняшним мероприятием будет руководить Пэл.
Я подошел к микрофону, провожаемый очень редкими хлопками. Хлопал только один человек.
– Спасибо, Бернард. Ну… Это… Сзади хорошо слышно?
Люди в задних рядах сидели с каменными лицами, из чего я сделал вывод, что слышно хорошо. Странно, но микрофон, казалось, почти не усиливал мой голос, хотя улавливал мое дыхание, превращая его в треск раздираемой в клочья бумаги.
– Вот и отлично. Итак, мы собрались на День рационализатора. Да, День рационализатора… Рационализаторский день. Что именно мы понимаем под Днем рационализатора? Ну, это – день, это – отрезок времени, когда мы собираемся все вместе, чтобы рационализировать разные вещи, то есть сделать их лучше. Что именно мы понимаем под фразой «сделать лучше»? Попросту – улучшить. Хотя мы называем этот день Днем рационализатора, его можно с таким же успехом называть Днем улучшений. Считаю, что об этом важно помнить.
Я развивал тему ровно сорок пять минут, сформулировав столько определений понятий «рационализация» и «день», что Витгенштейн удавился бы от зависти. После чего мне оставалось лишь одно:
– А теперь я хочу предложить разделиться на группы по пять-шесть человек и обсудить, что вы сами понимаете под «рационализацией». В зале вы найдете блокноты. Даю… скажем, полчаса. Годится?
Убив полчаса, я убил еще столько же, вызывая на сцену представителя от каждой группы зачитать результаты групповых изысканий. Еще полчаса подводил итоги. Потом взял по человеку от каждой группы, попросил написать «Наша реальная ситуация» в верхней части блокнота и «Ситуация, которой мы хотим достигнуть» – в нижней и дал задание группам заполнить пространство между верхом и низом описанием поэтапных действий. Затем я перетасовал состав групп и предложил каждой скатать в ком лист бумаги. Расставив группы по кругу, я заставил их бросать друг другу бумажный ком в произвольном порядке, воображая, что ком – это студент. Человек, поймавший ком, должен был внести рацпредложение в соответствии с нуждами студента, потом перебросить ком следующему участнику, который был обязан отреагировать на предложение. Каждый шестой бросок означал студента-инвалида или студента, принадлежащего к этническому меньшинству. Наконец, пытаясь освободить персонал от психологической зацикленности на старомодных представлениях о библиотеке и надеясь снести преграды на пути потока новых идей, я провел двадцатиминутный сеанс «первобытного ора».
После сеанса немного охрипший Бернард сказал, что пора обедать. Я объявил, что жду не дождусь второй части дня, чтобы углубить начатое в первой части.
– Спасибо, Пэл. Я… не ожидал, – просипел Бернард, когда мы вереницей потянулись к буфету.
– Ну, я хотел, чтобы получилось свежо, спонтанно. Чтобы люди не думали, будто я работаю по жесткому плану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39