Когда через полминуты я опять прибежал на кухню, Урсула стояла в той же позе.
– Куда ты дела чертовы ключи от машины?
Я бы промчался всю дорогу до школы на бешеной скорости, но, к счастью, светофоры на всех перекрестках переключались на красный. Это не только снижает скорость до разумных пределов, но и оказывает чрезвычайно целебное воздействие на психику. Впрочем, я не из податливых – за рулем я непрерывно кричал «ну, давай же!» всем водителям, тащившимся впереди меня, поэтому прибыл на место, опоздав всего на несколько минут.
Проявив при парковке недюжинную смекалку, я вихрем ворвался в двери школы и заметался в поисках каких-либо указателей. Стены были покрыты жуткого вида рисунками. Мысленно взял на заметку: когда буду дефилировать по какой-нибудь галерее в окружении блестящих дам и их завистливых мужей, брошу небрежно: «Смотрите, эта картина выглядит так, словно ее рисовал четырехлетний ребенок», и все поймут, как я велик. Но сейчас я опаздывал и бежал мимо фигур-палок с гигантскими круглыми головами и руками, растущими на уровне бедер («Моя мама»), не останавливаясь. Краем глаза засек табличку со стрелочкой и надписью «Мисс Хэмпшир». Рванул в указанном направлении, чуть не столкнулся с парой молодых родителей (парень выкрикнул: «Ага! А бегать по коридорам не разрешается! Улю-лю-лю!») и остановился перед дверью с надписью «Класс мисс Хэмпшир».
Дверь открылась сама.
– Ой! – Прилична одетая женщина не ожидала увидеть меня на пороге. – Мистер Далтон? Как раз собиралась идти вас искать, у нас сегодня вечером довольно плотное расписание встреч.
Мисс Хэмпшир пригласила меня в классную комнату, мы уселись на низеньких, сантиметров тридцать от пола, стульчиках для первоклашек. Колени торчали где-то на уровне груди. Учительница вопросительно глянула на мою футболку:
– На улице дождь?
– Нет.
Усилием воли оторвав глаза от футболки, она принялась рыться в бумагах.
– Я совсем недавно стала учительницей Джонатана…
– Да, знаю. Мы очень переживали, узнав, что мисс Битти взорвалась… – Похоже, я не слишком удачно выразился. – Э-э… что мисс Битти подорвалась.
Ну и черт с ним, как получилось, так и получилось.
– Да, крайне прискорбный случай. Но дети, кажется, пережили трагедию без потрясений. Мы, конечно, проводили специальные мероприятия, собирали детей, говорили с ними, просили нарисовать, что они чувствуют. Удивительно, но воображением очень многих завладел сам взрыв. Дети обладают поразительной душевной стойкостью. Если им оказать поддержку, они способны преодолеть любые трудности.
– Верно.
– Итак…
– Как дела у Джонатана?
– Хорошо, мистер Далтон. Даже очень хорошо. Он показывает отличные результаты по всем предметам, особенно по математике.
– Правда? Здорово. Просто здорово. Значит, причин для беспокойства нет?
– Э-э… есть некоторые аспекты его поведения, которые все же внушают нам тревогу…
– Он мешает другим детям?
– Не совсем так.
– А как?
– Мешает, но немного иначе.
– Я не очень понимаю.
– Например, недавно он спокойно говорил своим одноклассникам, что Бога нет…
Лицо учительницы исказилось болезненной гримасой, в классной комнате повисла пауза. До меня дошло, что она ждет моего ответа.
– Э-э… да, но… Бога действительно нет. Я даже не знаю, чем тут можно помочь.
Возможно, виной тому были мокрые трусы, но мне показалось, что температура в помещении резко понизилась.
– Не забывайте, мистер Далтон, что наша школа учреждена при Англиканской церкви. Вы сами решили отдать Джонатана к нам, а не в школу по соседству.
– Да-да, конечно. Но только потому, что в школах Англиканской церкви лучше учат. Я не думал, что придется иметь дело с религией.
– Не думали?
– Нет.
– В школе при Англиканской церкви?
– Да… То есть нет. Ведь у вас учатся дети разных конфессий, не так ли?
– Разумеется. Мы учим детей, что веры бывают разные и все они равны – христианство, индуизм, сикхизм…
– Но не атеизм?
Мисс Хэмпшир рассмеялась и посмотрела с упреком:
– Это только сбивало бы детей с толку, вы не находите?
– Ну-у-у…
– Дети еще слишком малы, чтобы мыслить самостоятельно. Пока что им гораздо проще принять существование Бога как данность. Повзрослев, некоторые из них, возможно, переменят взгляды, но сейчас, если мы искренне хотим оберегать их, ничего не остается, как внушать им, что Бог существует.
– Вы объяснили это Джонатану?
– Да, но в более простых выражениях.
– И что?
– Он сказал, что возражения не допускаются. Так и сказал.
– Во дети пошли, а? Где он только такого понахватался?
– Я то же самое подумала.
Чтобы заполнить паузу, я несколько раз прокашлялся.
– Полагаю, вы поговорите с Джонатаном, мистер Далтон? Это довольно важный момент. По закону, школа обязана учить детей уважать религиозные чувства. Вы должны отдавать себе отчет, что поведение Джонатана может быть истолковано как насмешка не только над христианством, но и над религией в принципе. Ни этическая позиция школы, ни государственные юридические нормы не позволяют смотреть на подобные вещи сквозь пальцы.
– Других проблем нет?
– Есть подозрение, что он кормит хомячка пластилином. Но это пока не доказано.
– Ну как? – осведомилась Урсула, лежа на диване, когда я, едва волоча ноги, переступил порог нашего дома.
– Ты ведь слышала, что случилось с мисс Битти?
– Да.
– Похоже, Бог все-таки есть… Я – на кухню, с холодильником заканчивать.
Оторвитесь от текучки – это освежает
Мы с Урсулой еще ни разу не ездили в Германию вместе. И слава богу, потому что, если нас двоих посадить в ограниченное замкнутое пространство какого-нибудь транспортного средства, оно мигом превратится в арену борьбы, где дозволены любые приемы, кроме укусов и выдавливания глаз пальцами. Врозь мы всегда путешествовали и еще по одной, пожалуй, главной причине – я терпеть не могу самолеты. Раньше я летал самолетами, но потом перестал. Знаете, что мне больше всего не нравится в авиапутешествиях? Камнем падать вниз, будучи запертым внутри охваченной пламенем, кувыркающейся, разваливающейся на лету металлической коробки. А еще мне не нравится, что в самолетах нельзя вытянуть ноги.
Бернард на удивление легко удовлетворил мою просьбу об отпуске. Правда, поначалу он не хотел меня отпускать, считая, что в центре много дел, а будет еще больше. Но, в конце концов, даже он понял, что мне нужна передышка и будет лучше для всех, если мне ее предоставить. После Дня рационализатора он уже сам уговаривал меня уйти в отпуск Конечно, я слегка тревожился: если мукзэпой и диспетчер в одном лице одновременно уйдут в отпуск, в компьютерной группе наступит полный развал, в котором меня же и обвинят по возвращении. Однако я скорее был готов примириться с этой гнетущей тревогой, чтобы на неделю избавиться от другой гнетущей тревоги: что вот-вот за спиной распахнется дверь офиса и в нее вломится рассерженный китайский господин, размахивая какой-нибудь остро заточенной штукой вроде меча. Расплатившись с триадами, я больше о них не слышал, но мне с трудом верилось, что этим дело закончится.
Мы планировали несколько дней пожить у предков Урсулы, потом отправиться кататься на лыжах с ее братом и его женой – у них была своя квартирка на небольшом лыжном курорте у ледника Штубай. Урсула прибыла на место раньше меня по той простой причине, что, если человеку повезет и он не окажется всаженным в землю на четыре метра в окружении тлеющих обломков, то самолет донесет его до Штутгарта всего за два часа, в то время как автобус преодолеет это расстояние лишь за сутки. Ездить автобусом не так уж плохо, особенно при наличии необходимых навыков. Прихватите с собой подушку; не рассчитывайте, что туалет будет исправен; проследите, чтобы места рядом не захватили болтливые, надоедливые как тараканы американские студенты – и можно спокойно проехать пол-Европы, даже урвать несколько часов неглубокого сна за вполне доступную цену.
Понятно, что, объявляясь в доме родителей Урсулы, я неизменно жутко выглядел, но меня это не волновало. Будь у меня вид удачливого умника, папаша Урсулы страшно бы расстроился, чего я себе никогда бы не простил. На этот раз он мог позлорадствовать вволю, потому что облик разбитого, растрепанного, красноглазого героинщика (а на кого еще походит человек, проделавший путь в автобусе от Северной Англии до Южной Германии?) докончил проливной дождь, накрывший меня чуть ли не на пороге их дома. Трущобная музыка падающих капель и хлюпающей обуви, не говоря уже о запахе сырости и телесных миазмов, источаемых одеждой, которую я не снимал целый день и целых восемьсот миль, не могли не порадовать его сердце.
Отец Урсулы открыл дверь и просиял.
– Урсулочка, – крикнул он через плечо, – Пэл приехал.
Мне до сих пор непонятно, как он удержался, чтобы не добавить: «Ну и видок у твоего муженька! И ты еще будешь утверждать, что я был не прав?»
– Привет, Эрих, – поздоровался я. – Как дела?
Эрих доложил, что кровообращение его скоро прикончит. Он совсем не говорил по-английски, а мой немецкий далек от идеала, я учил его в основном по диалогам с Урсулой и подписям в откровенных журналах, импортированных из Скандинавии. Поэтому мне не удавалось уловить тонкости, но вряд ли это имело какое-либо значение. Немцы все, от столбняка до самых смутных желаний, валят на кровообращение. Точно так же французы, не задумываясь, всегда пеняют на «печеночный криз». Трудно сказать, какая хворь отвечает за все беды англичан. Стресс, наверное. Но на самом деле стресс у англичан происходит от хронической боязни опростоволоситься.
Я прошлепал в дом, бросив сумки в коридоре. Эрих провел меня в гостиную, где играли дети, превратив деревянные фигурки святых в пистолеты. Здесь же Урсула с жаром обсуждала с матерью нижнее белье.
– Привет, Пэл, – сказала Ева. – Хорошо доехал?
Я не очень удивился, увидев ее совершенно голой.
– Э-э… нормально, – промямлил я, изо всех сил стараясь не опускать глаза ниже уровня ее лица.
В отличие от строгого чеканного выговора Эриха, Ева говорила с сильным швабским акцентом. Веселые «аи» заменялись унылыми «ой», звук «ш» обнаруживался в самых неожиданных местах – все вместе производило такое впечатление, будто Ева задыхалась от нехватки воздуха.
– Урсула привезла мне ваше английское белье.
– Оно не мое, – улыбнулся я.
Брови Евы приняли форму буквы «V».
– Ха-ха, – добавил я.
Ева посмотрела на дочь.
– Это он пытается шутить, – пояснила Урсула.
– А-а-а. – Ева успокоилась. – Шутка! Очень хорошо. Ты мне ее потом объяснишь, ладно, Пэл?
– Ну-у…
– Мне кажется, ваше английское белье гораздо лучше немецкого. Я особенно довольна лифчиками.
По-немецки «лифчик» в дословном переводе «грудедержатель», что вызывает у меня ряд ассоциаций и образов, от которых глаза сами собой норовили сползти ниже, на грудь Евы, так что мне пришлось собрать в кулак всю свою волю. Вместо ответа я слабо пискнул.
– Они красивее, чем те, что у нас продают, ты только посмотри… – Ева наклонилась, запуская руку в сумку. Мне захотелось провалиться сквозь землю, но смерть гордо отвернулась от моих простертых объятий. – И женственно, и качественно, ты не находишь?
– Мне нужно помыться, – сказал я. – Я не мылся с тех пор, как сделал ручкой Виктории.
– Кто такая Виктория?
– Виктория – это автовокзал.
– Ах, ну да, конечно, иди, мойся. Ты же знаешь, где что находится?
Я, разумеется, знал.
– Твое полотенце – синее. Оно справа. Синее, справа, – наставлял Эрих. – Как душем пользоваться, помнишь?
– Да, ты в прошлый раз объяснил.
Я покинул комнату легкой рысью.
– Урсула говорит, тебя повысили, – изрек Эрих за ужином тоном человека, только что обнаружившего, что ящик комода, где он держал носки, набит изумрудами.
– Да, верно. – Я ковырялся ложкой в немецких варениках. – Теперь я – мукзэпой.
– Это кто такой?
– Типа менеджера по компьютерам.
– Типа? Ясно. Платят хорошо?
– На два фунта в неделю больше, чем на прежней работе, – встряла Урсула.
– После вычета налогов, – добавил я.
– Молодец, – похвалил Эрих.
– Рыбы хочешь? – спросила Ева. На этот раз она, слава богу, была одета. Ева протягивала мне банку с кусками сырой селедки в шкуре, плавающими в рассоле.
– Нет, спасибо. Ни за что на свете.
– Тебе пришлось сдавать экзамен, чтобы получить эту должность? Повышать квалификацию? – расспрашивал Эрих.
– Нет.
– Неужели?
– Должность менеджера не требует никакой квалификации.
– В Германии, чтобы получить работу, нужно иметь квалификацию.
– В Англии по-другому.
– Да… А футбольное хулиганство до сих пор сильно распространено?
– Нет, все не так страшно.
– Урсула рассказывала, что вас опять ограбили.
– Да.
– Какой ужас. Представляю, как это выбивает из колеи. Мы прожили в этом доме тридцать пять лет, и нас ни разу не ограбили. Даже среди наших знакомых нет никого, кого бы хоть раз ограбили. Только ты. В Англии, наверное, много-много грабителей.
– Или они просто квалифицированнее. Экзамен, видимо, сдают.
– Экзамен? По ограблениям?
– Нет-нет, прости. Я пошутил.
– Ой, Пэл, – Ева хлопнула в ладоши, – объясни мне шутку насчет белья.
– Хм… Это неудачная шутка. Я лишь хотел сказать, что белье было не мое… Английское, но не мое.
– Правильно. Зачем тебе женское белье?
– Незачем. В том и шутка.
– Понятно.
– Видите, я говорил, что шутка не удалась.
– Нет, почему, хорошая шутка. Ты не носишь женское белье. И иронично сожалеешь, что твое английское мужское белье не красивое.
– Я… Да, конечно.
После того как я ублажил Еву, меня отпасовали назад, Эриху.
– Вы собираетесь кататься на лыжах с Сильке и Йонасом?
– Да.
– В Англии ведь негде кататься.
– Да, спусков не очень много.
– Пусть детки как следует порезвятся. Мальчишки любят лыжи, пусть покатаются вволю, а то потом в Англии негде будет.
– Джонатан покатается, но Питеру всего три года.
– У нас многие дети встают на лыжи с трех лет. Экая невидаль!
– Извините, мне надо в ванную.
Один день я кое-как продержался, спасение пришло в образе Йонаса и Сильке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39