– В этом вы преуспели, – заметил Бернард.
– Сколько времени будет длиться перерыв на обед? Вы говорили – час?
– Полчаса. Чтобы энтузиазм не угас.
– Так, так… Времени не много.
– Пойду понаблюдаю за курильщиками, как бы они не заблудились, – вмешался Дэвид.
– Отлично. Спасибо, Дэвид.
– Пожалуй, я пропущу обед, – сказал я, похлопав себя по животу. – Еще не пришел в норму. Кстати, где здесь туалет?
Бернард показал, я засеменил прочь.
Все три писсуара и две кабинки в туалете были свободны. Я быстро заскочил в кабинку и запер за собой дверь. Полчаса – не бог весть сколько времени, но можно успеть потихоньку встретиться с ребятами из триад, передать им деньги и вернуться. В туалетах установили современную сантехнику, но сама постройка оставалась все тем же школьным зданием. Я ступил на крышку унитаза, а с нее – на бачок. Окно из кабинки выходило на спортплощадку на заднем дворе. Окно было очень узкое. Я бы ни за что не пролез в него в массивной куртке, поэтому пришлось снять ее и просунуть в окно первой. К счастью, прямо перед окном рос чахлый ясень, и я смог повесить куртку на сучок.
Ухватившись за раму, подтягиваясь, дрыгая ногами и извиваясь всем телом, я начал протискиваться в проем. В Калифорнии какие-нибудь ловкачи могли бы озвучить этот процесс завыванием китов в записи, и получился бы неплохой ритуал «второго рождения». Я же чувствовал себя совершенно униженным. Проем оказался еще уже, чем я думал, и мое «появление на свет» затрудняли два дополнительных препятствия. Сначала маленький металлический штифт на задвижке окна со злобным упорством не хотел отпускать мою одежду, пока не раздался сочный треск и меня не ожгла боль. Второе же препятствие – хоть ложись и помирай. Я вылез настолько, что держаться руками стало не за что, а ноги уже болтались в воздухе, не находя опоры. Я беспомощно трепыхался, как бабочка, пришпиленная булавкой.
Набрав в легкие воздуха, я понял, что остался лишь один выход – удариться в панику. Паника получилась на славу: я молотил руками и ногами, ругался, дергался, скулил от отчаяния и жалости к себе – короче, перепробовал все, чему научился за долгую жизнь. Наградой стало умиротворенное изнеможение. Обвиснув как макаронина на вилке и обретя вожделенный покой, я стал осматриваться в надежде обнаружить оброненные кем-нибудь ценные идеи. Взгляд остановился на куртке. Куртка была далеко – я смог ее повесить, лишь вытянувшись в струнку, чуть не вывихнув руку, пришлось даже зацепить вешалкой куртки ветку, чтобы дотянуться. Сук, на котором она висела, выглядел сухим и непрочным. Я не мог поручиться, что он успешно сыграет роль якоря, держась за который я вытащу себя из окна, но других вариантов не было. Кряхтя от напряжения, я потянулся к куртке левой рукой. Когда гладкий материал выскользнул из моих потных пальцев, сердце будто ударилось о глухую стену: я представил, как куртка падает вниз. Но она лишь качнулась назад, и со второй попытки я крепко вцепился в нее обеими руками. Не хватало только, чтобы теперь она сорвалась с сучка. Я осторожно повернул ее несколько раз, чтобы вешалка свернулась жгутом, надежно крепя куртку к дереву. Снова глубоко вдохнув, я потянул куртку на себя, стараясь вырваться из окна, и… ага! Я оказался прав! Сучок обломился! Он застрял в вешалке и больно царапнул меня по лицу. Какие интересные находки у режиссера этой постановки.
Держа куртку в вытянутых руках, я с ледяной яростью, какую не подозревал в себе, проклял ее на вечные, самые кошмарные муки, какие только могло породить мое израненное воображение. Вдруг в голове будто щелкнуло – то включились позывные надежды. Кое-как я просунул руку в карман и, ликуя, вытащил мобильный телефон, оставленный Говоруном. Через две секунды номер был найден и я позвонил.
Гудок.
– Ну же, давай…
Еще гудок.
– Ну же…
Третий гудок и следом индифферентный голос:
– Да?
– Привет, это я! Пэл. Приезжайте. Прямо сейчас приезжайте.
Я объяснил, где меня найти (некоторые подробности пришлось повторить дважды и подтвердить, что я не впал в разветвленное помешательство), а потом оставался на связи целую тягучую вечность, пока китайцы не добрались до школы на такси. По телефону я направил их на задворки школы, и, когда они наконец появились, моей радости от встречи с рэкетирами не было предела.
– Слава тебе господи, – пролепетал я, увидев их внизу.
Окно находилось высоко, на полметра выше их макушек. Паря в воздухе и наблюдая крайнее изумление и оторопь на лицах китайцев, я невольно вспомнил картину, изображавшую явление архангела Гавриила пастухам. Мое подсознание никогда не упустит случая надуть мне щеки.
– То, что нам нужно, у вас с собой? – поинтересовался Говорун.
– Да-да, только вытащите меня отсюда.
– Обычно я не склонен к поспешным выводам, мистер Далтон, но ваше поведение… я бы сказал, непредсказуемо. Предпочитаю сначала довести до конца нашу сделку.
– О-о, какого черта…
Мне пришлось замолчать, потому что сзади послышался скрип дверных петель и голос Бернарда: «Пал?.. Пэл?» Бернард потряс дверь кабинки, которую я, к счастью, не забыл запереть, выкрикнул мое имя еще раз, потоптался немного, снова «пэлкнул» и вышел, хлопнув дверью.
– Ладно, ладно, – быстро проговорил я, сунув руку в карман куртки. – Вот, держите. Здесь немного больше, компенсация за проволочки.
Я отдал конверты Говоруну. Он пересчитал их содержимое со скоростью вентилятора, кивнул и передал Молчуну.
– Э-э… а расписку вы не могли бы оставить? – застенчиво спросил я.
– Чего-чего?
– Ну, сумма-то не маленькая.
– Вы что, собираетесь ее с налогов списывать?
– Нет, что вы. Я хотел сказать… Вам, конечно, можно доверять. Разумеется, можно. Но ради пользы дела… э-э… расписка не помешала бы. Кто знает, вдруг сегодня вечером вы попадете в аварию? Я хотя бы смогу доказать мистеру Чангу, что передал деньги.
Говорун долго молча смотрел на меня, потом вынул из кармана авторучку.
– Как вам будет угодно… – Он похлопал себя по карманам. – У меня нет бумаги. А у вас есть?
– Минутку… Кажется, у меня где-то завалялся автобусный билет.
Я некоторое время рылся в карманах куртки, Говорун стоял и нетерпеливо щелкал кнопкой ручки.
– Ага, вот он.
Говорун нацарапал строчку китайских иероглифов. Бог знает, что он там написал, но и на том спасибо, я решил больше не испытывать судьбу.
– Премного благодарен. Да, вот ваш телефон, чуть не забыл. Теперь помогите мне вылезти.
Говорун взял телефон и передал его Молчуну.
– Ну… – начал было он, но, к нашему обоюдному удивлению, его перебил Молчун:
– Вот черт! Он до сих пор включен. Все деньги израсходованы. Я только вчера за него расплатился.
– Прошу прощения, – сказал я.
– О чем вы думали, а? Звонок с мобильника на мобильник в разгар рабочего дня, а? Почему не послали СМСку?
– Я…
– Сам виноват, что переметнулся к другому провайдеру, – бесстрастным голосом заметил Говорун. – Остался бы с моим, получилось бы значительно дешевле.
– У твоего тарифы грабительские.
– Зато несколько звонков можно сделать бесплатно, это компенсирует издержки.
– Это если часто звонить. Мне же телефон требуется только в экстренных случаях.
– Заткнись. Ты всегда так говоришь, а потом начинаешь слать сообщения по всему миру.
– Извините! – перебил я. – Но здесь человек застрял! Вам не кажется, что…
Я осекся, услышав, как опять открылась дверь туалета, в котором по-прежнему находилась моя задняя часть.
– Пэл? – позвал Бернард крайне встревоженным тоном. – Пэл?
– Быстрее, быстрее, – прошипел я, протягивая руки навстречу Говоруну. Но опоздал. Сзади послышалась возня и натужное пыхтение.
– Пэл?! – вскричал Бернард, как мне показалось, у самых моих ягодиц. – Дэвид! Дэвид, похоже, я нашел его.
Китайцы были не глухие и немедленно смотали удочки.
– Вернитесь! – взмолился я, впрочем, без особой надежды.
Голос Бернарда прозвучал совсем близко. Наверное, его обладатель перелез из соседней кабинки через перегородку.
– Пэл, вы застряли?
Меня настолько поразила беспросветная глупость вопроса, что захотелось крикнуть в ответ: «Нет, Бернард, с чего вы взяли?» Однако я мигом смекнул, что в моем положении лучше не становиться в гордую позу. Пожалуй, не существовало позы, в какую можно было бы встать в моем положении.
Сзади послышались другие голоса. Это начали собираться зеваки. Бернард осторожно подергал меня за ноги. Не помогло. Казалось, мне легче было вылезти наружу, чем вернуться назад.
– Ох, не-е-ыт. Он действительно застрял. Вы действительно застряли, Пэл.
– Может, стащить с него брюки? – предложил Дэвид.
Толпа отозвалась одобрительным гулом.
– Нет! – завопил я. – Не троньте брюки!
– Дэвид, сходите за завхозом. У него наверняка есть какие-нибудь специальные инструменты… Пэл, сохраняйте спокойствие. Я сейчас зайду с другой стороны.
Шелест и стрекот, словно в воздух поднялась стая саранчи, сменила мертвая тишина, и я рад бы сказать, что потратил время на молитву Господу, дабы он явил чудо спасения. На самом же деле я просто обмяк, уповая на скорый конец мучений и легкую смерть.
Через минуту или две наиболее быстроногие сотрудники учебного центра вынырнули из-за школьного здания. Вскоре почти все были в сборе, расположившись передо мной галдящим полукругом. Некоторые запыхались, другие оживленно болтали, все до единого сияли улыбками, не в силах скрыть злорадство.
Не было только Дэвида, который, очевидно, отправился искать завхоза. Последним появился Бернард с привычно встревоженной физиономией. Он помрачнел еще сильнее, когда оценил, на какой высоте находится окно. Задрав голову, Бернард уставился в мои ноздри и поинтересовался, как я себя чувствую.
– Да так, знаете ли, – пожал я плечами.
Я старался ни с кем не встречаться взглядом, но известное дело – когда закрываешь лицо ладонью, хочется подсмотреть в щелку между пальцами, и постепенно ужас начал засасывать меня. Магнитные силы саморазрушения повернули мою голову так, что я уткнулся взглядом в глаза Карен Роубон. Ухмылка рассекала ее лицо надвое. Интересно, может ли человек умереть от восторга? Я решил, что, к моему огорчению, не может. Заговорив, она попыталась прикинуться обеспокоенной, но притворство было выше ее сил.
– Вот это да, Пэл… – Карен умолкла, кривя губы так и сяк, чтобы не разразиться хохотом. – Вот это… Что случилось-то?
Я вздохнул и закатил глаза:
– Разве не ясно?
Тишина одеялом накрыла толпу. Напряжение, с каким собравшиеся ждали, что я скажу, по силе уступало лишь напряжению, с каким я соображал, что бы такое сказать. Люди ждали ответа, боясь проронить хоть слово, боясь даже дышать. А я все тянул и тянул паузу, почти достигнув предела, после которого окончательно побеждает безмолвие и люди начинают по одиночке или попарно расходиться.
– Эй! – наконец встрепенулась Карен и чуть выступила вперед, как бы принимая на себя роль выразителя нужд толпы.
– Какого черта. Ясное дело, что я зашел в туалет…
– А дальше…
– Ясное дело, что я зашел в туалет… а куртку негде было повесить. Я увидел дерево… за окном… полез повесить куртку, но застрял.
Объяснение содержало толику истины. Конечно, было очевидно, что оно меня не спасет. Оставалось прибегнуть к последнему средству защиты: обвести толпу взглядом, подразумевающим, что если вам непонятна элементарная логика такой цепочки событий, то вы сами кретины.
И тут наступил переломный момент. Бернард тяжело плюхнулся на чашу весов – увы, не мою.
– Не-е-ыт, в туалете было куда повесить куртку, – оповестил он собравшихся. – Я сам видел крючок на дверях кабинки.
– А-а… наверное, я его не заметил.
В приступе смеха некоторые осели на землю. У всех по щекам текли слезы, женщина из межбиблиотечного абонемента упала в объятия подруги, охая: «Воздуха не хватает, воздуха…»
Я так и не узнал, какая сволочь вызвала газетчиков, но репортер и фотограф из местной ежедневной газетки прибыли на место куда быстрее, чем завхоз придумал, как меня освободить из капкана. Завхозу пришлось выбивать оконную раму. Он сказал, что с удовольствием вытащил бы меня, применив грубую силу, если старший по должности возьмет на себя ответственность за возможное повреждение позвоночника. Бернард не согласился. Когда меня опустили вниз, на мне, словно балетная пачка, красовалась деревянная оконная рама. Пришлось ее распиливать.
Урсула сидела за столом в окружении орущих детей и брокколи. Когда я в полном изнеможении ввалился в дверь, она немедленно вскочила.
– Разберись с детьми, – потребовала она, топая в другую комнату. – С меня на сегодня хватит. На работе выдался просто кошмарный денек.
И не забудь почистить сортир, прежде чем уйдешь!
Воспользовавшись чудесной возможностью самому себе поставить диагноз, я взял больничный на несколько дней, сославшись на «боль в мышцах живота». Обычно в заявке на больничный безбожно врут, однако мой диагноз не был полностью надуманным. Хотя, конечно, в основном мной руководило желание «спрятаться», резкие движения и вправду отзывались болью в животе, отчего я невольно морщился. Я не стал разубеждать тех, кто считал, что мой живот пострадал, когда я застрял в окне, но про себя полагал, что переборщил со стимулятором мышц (и не только – неотвязная тревога из-за триады тоже отрицательно сказалась на моих кишках).
Тем не менее, утром я одевался как на работу и бродил по городу почти до вечера, возвращаясь домой в обычное время. Понятно, я не желал, чтобы Урсула знала о больничном, иначе она мигом придумала бы кучу нудных обязанностей. Приближался последний этап переезда, она как пить дать поручила бы мне паковать вещи или заниматься еще какой-нибудь ерундой. Урсула не проявила сочувствия, увидев мое фото в газете.
– Скажи, ты расходуешь всю свою энергию на то, чтобы ставить меня в дурацкое положение?
– Знаешь, не всю.
– У тебя несомненный талант.
– Слушай, ты ведь не в курсе условий труда в университете – любой на моем месте мог бы застрять в этом окне, просто мне не повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39