Девушки, заметь, не москвички. Провинциалки. Может быть, это ничего не значащий факт, а может... Но есть обстоятельства, которые выглядят весьма подозрительными. Первое - "охота" на уважаемых старичков открывалась только в том случае, если они были не обремененными близкими родственниками. То есть хлопоты по дороге к алтарю оказывались почти сведенными к нулю. Второе - новоиспеченные мужья недолго наслаждались супружеским счастьем. Максимум полгода, год. Смерть была от разных причин, но... уголовное дело не пришьешь. То передозировка лекарств, то инфаркт, то, сам понимаешь, от чего, - Вячеслав Артемьевич бросил выразительный взгляд на Алексея, - то есть поводов придраться нет. Вдова стоит и хлопает ресницами. "Я хотела доставить удовольствие бедному Мишеньке, Коленьке и так далее, кто же знал, что так все получится". Короче, ситуация щекотливая. Потом - казалось бы, получила квартиру, наследство, так сиди и наслаждайся привалившим богатством, ан нет, почему-то вдовушки спешат быстро расстаться со всем этим и продают квартиры. Срочно. И исчезают в неизвестном направлении. Но самое страшное вот. - Шеф швырнул Алексею пачку фотографий. На них были изображены мертвые девушки с обезображенными лицами. - Это они. Удалось найти три трупа, а всего таких случаев четырнадцать. Где остальные?
- Понял, - откликнулся Алексей.
- В общем, изучи дело. Потом доложишь, что и как.
Вячеслав Артемьевич махнул рукой, как бы говоря, что время беседы истекло, и Алексей, поднявшись со стула, направился к выходу.
И вот сейчас, внимательно просматривая собранные материалы, листая записи разговоров со свидетелями, Алексей испытывал тягостное чувство недоумения. Слишком случайными выглядели все эти смерти. Если бы они не были собраны в одно дело, то на первый взгляд между ними не было ничего общего. И все же тут прослеживалась определенная логика...
Вечером Алексею позвонили из "Белого грифа" и сообщили, что произошло еще одно убийство из этой "серии". Умер академик Сакальский, крупный специалист в области термоядерной физики. По ошибке принял не то лекарство. Полгода назад он женился на молодой женщине. В агентство обратилась его сестра, которой скоропостижная смерть брата показалась подозрительной. Алексей быстро записал продиктованный ему телефон сестры Сакальского Татьяны Львовны Артюновой - и через десять минут связался с ней. Во время короткого телефонного разговора одно обстоятельство насторожило его: Татьяна Львовна сказала, что ее брат последние годы активно участвовал в работе театрального фонда "Мольер".
Утром Алексей позвонил Кате, и они договорились, что он заедет за ней через полчаса.
После того как Алексей кратко ознакомил Катю со своим новым делом, она отвернулась и, прикусив губу, выдавила:
- Ты думаешь, это как-то связано с моим рас-следованием?
- Нет, но, возможно, эти дела пересекаются, и, расследуя одно, можно прийти к разгадке другого. Так иногда и бывает. Ты знаешь, что меня поразило, когда я листал дело? Ну, как бы сказать... свидетели описывают этих вдовушек как-то одинаково: блондинки, большие глаза, полноватые губы и никаких особых примет, словно их всех в одном инкубаторе выращивали.
- А фотографии?
- Нет их, - вздохнул Алексей.
- Почему?
- Видимо, сбегая, с собой прихватывали, чтобы никто разыскать впоследствии не мог. До замужества ничем не занимались. Двое или трое из них поступали в театральные училища, но провалились. Между прочим, Сакальский участвовал в работе "Мольера", ну, там, где ты была, - в театральном фонде.
- Странные люди там работают, - Катя вспомнила секретаршу, которая, закрыв глаза, печатала так, словно играла на рояле, и директора фонда, поджарого, энергичного человека. И секретарша, и директор упорно отрицали, что видели Юлию Миронову.
Татьяна Львовна Артюнова принадлежала к числу тех бойких дамочек, возраст которых определить нелегко. С равным успехом ей можно было дать и сорок пять, и пятьдесят пять лет. Когда она говорила, ее губы вытягивались, и со стороны могло показаться, что она что-то терпеливо, по слогам втолковывает неразумному ребенку.
Квартира Татьяны Львовны была наполнена ароматом свежего хлеба, кофе и сладких цветочных духов. Алексей не любил такого назойливого запаха, но приходилось с ним мириться, как и выслушивать горестные восклицания Татьяны Львовны по поводу растяпистости и непрактичности ее брата, которые и привели к такому ужасному финалу.
- А как вы думаете, это серьезно - взять и жениться почти что на своей дочери?! Неужели они (под словом "они", видимо, подразумевалась вся худшая половина человечества, то есть мужчины) не понимают, что этим молоденьким акулам что-то от них нужно? Где мозги? Был светилом в науке, а в жизни... Как умерла Карина, жена, так и сдал мужик. Надо было мне переехать к нему жить, присмотреть за ним повнимательней. Думалось, что справится с горем, найдет забвение в своих симпозиумах и ученых советах, так нет. Берите конфеты. Чаю еще подлить?
Комната Татьяны Львовны выглядела так, словно хозяева завтра же готовились переехать на новое место и поэтому принялись спешно паковать вещи.
Коробки разного размера стояли по углам небольшой квадратной комнаты, сумки с одеждой лежали на диване, а под ногами Кати валялся какой-то кирпич, который при ближайшем рассмотрении оказался словарем новогреческого языка.
- Жарко, - Татьяна Львовна, протянув руку, сняла с полки большую салфетку и принялась медленно обмахиваться ею. - Анэля, - обратилась она к пушистой белоснежной болонке, бодро вбежавшей в комнату, - сядь на коврике, у меня люди.
Болонка, чья челка почти закрывала ей глаза, с любопытством посмотрела на Алексея и потрусила в единственный свободный от хлама угол.
- Значит, новая жена была э... не совсем приятной женщиной?
Татьяна Львовна в ответ так энергично затрясла головой, что казалось, она скатится с плеч наподобие перезревшей дыни. - Естественно, - процедила она сквозь зубы, - просто интриганка, вот и все.
- Она не москвичка? - вставила Катя.
- Нет - то ли Брянск, то ли Рязань.
- А как к ней относился Игорь Васильевич?
Она пожала плечами:
- Как глупый мальчишка. Я, скажу честно, не испытывала особого желания общаться с его новой супругой, как и она со мной. Я видела ее всего раза три. Жеманная, сильно накрашенная, с большими руками.
Портрет Колосовой Веры Николаевны, в замужестве Сакальской, рисовался густой сажей, без малейших проблесков жизнерадостных красок. Алексей почувствовал досаду на выжившего из ума академика, который женился на свистушке из провинции и поэтому угодил в переплет.
- Вы что-нибудь подозреваете? - Алексей дипломатично кашлянул в кулак.
- Да она его и убила, а теперь остается в шикарной трехкомнатной квартире, еще дача есть в сорока километрах от Москвы, хорошая, двухэтажная, с паровым отоплением. Я там каждый клочок земли возделывала. Мы ведь с Игорем выросли на ней. Старое товарищество, давали землю в тридцатые годы, кто попало там не селился, только интеллигенция. Наш папа был очень известным цирюльником, обслуживал таких людей... Рассказать - не поверите просто! А теперь что будет с дачей - не знаю. Я от своих прав не отступлюсь ни за что. Буду проходить суды до победного конца. Я... - Как бы в подтверждение своих слов Татьяна Львовна энергично взмахнула рукой, сжавшейся в маленький, но твердый кулак.
- Понимаю... А вообще, Игорь Васильевич интересовался женщинами, простите за нескромный вопрос? - Алексей посмотрел на Анэлю, которая лежала в углу.
- Ну как сказать, время от времени, не без этого, но все в рамках пристойности, никаких скандалов, так, легкие увлечения.
- Вы живете одна?
- Нет, с сыном. Очень способный мальчик, учится в МГИМО, будет переводчиком испанского языка. Знаете, сейчас финансисты и переводчики требуются везде, выгодная специальность. Теперь другое время, чистые гуманитарии не в цене. Вот я кем только ни работала в своей жизни, Татьяна Львовна едва заметно вздохнула, - а в последние годы вернулась к старой профессии - перевожу с греческого и преподаю на курсах, на жизнь хватает и ладно.
Маленькие черные глазки Татьяны Львовны смотрели на Алексея с выражением досады и грусти. Алексея охватила легкая печаль. Как он мечтал в юности стать историком, как он грезил еще с детства подвигами спартанцев и рыцарскими турнирами! И где та, почти неземная, тишина библиотек, в которых он любил бывать?
- Анэля, - резкий голос Татьяны Львовны вернул Алексея к действительности, - ты чего лезешь к гостю?
Тут Алексей обнаружил лохматое существо у себя на коленях. Болонка, уютно свернувшись калачиком, явно намеревалась вздремнуть на его брюках.
- Пусть лежит, - тихо сказал Алексей.
- А театральный фонд "Мольер"? - Катя протянула руку к Анэле и погладила ее.
- Мой брат любил разностороннюю деятельность, в том числе увлекался историей театра. Он, по-моему, и со своей будущей женой в этом "Мольере" познакомился.
- Что?! - хором воскликнули Алексей и Катя и переглянулись.
- Во всяком случае, одна моя знакомая забирала внука из живого уголка и видела, как Вера выходила из этого фонда. А Игорь в последнее время бывал там на всяких вечерах и заседаниях.
- А больше он вам ничего не рассказывал? - Катя сосредоточенно грызла большой палец, забыв о всяких правилах приличия.
- Да нет, в последнее время мы не так уж часто с ним общались. Не очень хотелось нарываться на эту...
- Понимаем. - Алексей встал. - А Вера Николаевна сейчас дома?
- Откуда я знаю, раньше все по магазинам бегала в первой половине дня, во второй - валялась на диване. Ничего не могу вам сказать.
- Спасибо, мы вам позвоним, если возникнет необходимость.
- Да... Анэля, не путайся под ногами, иди на место!
- Вы переезжаете? - Катя подобрала платье, чтобы не задевать коробки.
- Все ремонт не соберусь сделать, второй год уже...
Проблема была понятной и родной. Катя с ужасом представила, как ей тоже надо будет все паковать, где-то доставать картонные коробки.
Она чуть не упала в узком коридоре, заставленном угрожающими железками, напоминающими водосточные трубы. К счастью, Алексей предупредительно подхватил ее под локоть:
- Осторожно.
Облегченно вздохнув, они вышли на улицу, где только что прошел дождь и в воздухе была разлита летняя свежесть.
Вера Николаевна Сакальская упорно не хотела открывать. Катя с Алексеем дружно барабанили в дверь. В ответ - ни звука. Выглянула соседка. Ее лицо блестело от толстого слоя крема.
- Она с утра уехала.
- Куда? - поинтересовалась Катя.
- Не знаю, взяла большую сумку, - соседка разговаривала с ними через дверь, закрытую на цепочку.
- А она что-нибудь сказала? - Алексей отряхивал свои брюки, покрытые пылью.
- Да она высокомерная такая, никогда особенно и не разговаривала, цацу из себя строила. - На лестнице раздались шаги, и женщина быстро захлопнула дверь.
- Что-то здесь не так, - Алексей сел прямо на ступеньки лестницы и устало махнул рукой. - Нет, что-то здесь не так, - повторил он.
***
С утра было пасмурно. Катя решила прилечь на диван и разобраться со своими блокнотными записями, часто сделанными бессистемно и впопыхах. Прежде чем, вырвав листки, развесить их на стене (так Катя обычно делала, когда готовилась к экзаменам в университете), она принесла из кухни табуретку и, придвинув ее вплотную к шкафу, достала сверху рулон бумаги. Это была географическая карта мира, лежавшая здесь с незапамятных времен. Катя раскатала ее на полу и, сев на Африке, задумалась. Она любила карту мира, как своего самого лучшего и близкого друга. Часто, когда у нее было плохое настроение, она разворачивала карту и медленно рассматривала ее, скользя глазами по материкам и городам. В такие минуты ей казалось, что она находится не в московской квартире, а где-то там, в водах Индийского океана или в дебрях Амазонки.
- Театр "Саломея", - Катя легла на пол и прижалась щекой к карте, что я знаю о нем? Маленькая труппа, недружные актеры, хотя клянутся, что между ними нет никаких разногласий. Талантливый режиссер...
Что-то главное ускользало от Кати, но что? Московские театры, как в капле воды, отражали суматошное время. Старые придерживались классического репертуара, у них была своя публика, традиции, новые - стремились эпатировать, сделать шумную постановку, спекулируя на "голубой" тематике или запредельном сексе.
Но "Саломея"... Этот театр был похож на призрачный город, Фата-Моргану, которая иногда появлялась перед зрителями издали, переливаясь несуществующими огнями и блеском. Но когда к театру подходили ближе, он словно уходил под землю, его окутывала непроницаемая завеса молчания, недомолвок, а актеры мгновенно превращались в маленьких человечков, которые разбегались врассыпную при появлении чуждого им гостя. Театр жил по своим законам, невидимым постороннему взгляду. Катя вдруг вспомнила, как давно, еще в детстве, она однажды искала спрятанные от нее конфеты. Взрослые в доме - папа, мама, бабушка - знали, где они находятся, но в ответ на ее отчаянные расспросы отрицательно качали головами и заговорщицки переглядывались улыбаясь. Сейчас эта картина ожила перед ней... От нее явно что-то скрывали в театре, но скрывали ВСЕ! Поэтому нащупать крупицы правды в этих беседах и расспросах было трудно, почти невозможно!
И как гибель Мироновой и Касьянникова связана с убийством в партере?
Что же ей известно? Итак, Элла Гурдина родилась в Алупке, с малолетним сыном покинула город, судя по ее рассказам, скиталась по России. Перед тем как перебраться в Москву, работала в Твери. Гурдину называют диктатором, царицей, талантливым режиссером. Все это так. Но Катю с самого начала ее знакомства с Гурдиной не покидало ощущение, что эти слова не касаются ее сути, они слишком поверхностны - как скорлупа, которая не позволяет проникнуть в сердцевину. Никто не сказал о ней ничего такого, что высветило бы ее жизнь и поступки с иной стороны, показало бы Кате другую Гурдину. Можно было опять обратиться к Переверзенцеву или Мануйлиной, но Катя уже поняла, что они не скажут ничего, ни-че-го, они связаны негласной порукой молчания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32