А как это случилось, я не видела.
— Причин и поводов, конечно, для такого конца ей хватало, — задумчиво, как это делают артисты в театре, проговорил Феликс, по-моему, он вообще, после того как выделил деньги на постановку спектакля, стал считать себя великим актером, скорее всего трагиком.
— Ты хорошо ее знал, Феликс? — спросила я.
— Конечно, мы были друзьями.
— А пять минут назад ты сказал, что разных Мишель много.
— Маша, как ты можешь, в такую минуту.
— В какую минуту, Феликс? Я не знала эту женщину. А знаешь, сколько каждую такую минуту умирает на земле людей, которых я не знаю?
— Твой цинизм… Он сейчас не уместен, — Зато уместно мое желание узнать о моем близком человеке.
— Маша, извини, я не могу сейчас с тобой разговаривать.
— Можно подумать, что она была твоей тайной любовницей.
— Мы были с ней знакомы, этого достаточно.
Я не стала повторять, что только что он не хотел признавать, что вообще знает женщину с таким именем. Я уже поняла, что поступила глупо, сказав о смерти Мишель, теперь у Феликса хороший повод уйти от разговора со мной. А разговаривать со мной он очень не хочет, это видно сразу.
Вообще-то у меня и самой не было особого желания разговаривать с ним, у меня было совсем другое желание: взять какой-нибудь тупой тяжелый предмет и колотить им Феликса, пока он мне всего не расскажет. Но здесь Коля, который охраняет дом и его самого. Вдвоем они сильнее меня.
Впрочем, и каждый в отдельности тоже.
— Феля! — услышала я вдруг женский голос и посмотрела туда, откуда он раздался. На верху лестницы стояла женщина лет тридцати пяти с рыжеватыми волосами, на ней был накинут розовый пеньюар. — Феля, ты куда пропал? Я проснулась, а тебя нет.
— Иди, Тусенька, я скоро. Я сейчас, — отозвался Феля.
— Ладно, Феликс, — сказала я, — я ухожу. Но только когда я найду Сережку, я ему все расскажу, пусть он меня убьет, но я умру с чувством выполненного долга, потому что буду знать, что потом он убьет и тебя. Потому что таких, как ты, нужно убивать без суда и следствия.
— Какой бред.
Я не стала с ним прощаться и пошла к выходу.
Несколько минут я возилась с замком на воротах и уже подумала, что мне придется перелезать через забор, когда вышел Коля и открыл мне дверь в воротах.
* * *
Начинало уже рассветать, когда я подъехала к Сережкиному дому. Я зашла в его квартиру. Его не было, Я набрала номер своего домашнего телефона. Послушала длинные гудки. Набрала номер его,; мобильного. Послушала женщину-автомат.
Ничего не изменилось, кроме того, что я теперь была совсем растерянная и волновалась за него больше прежнего.
— Я, не раздеваясь, легла на диван, только сбросила обувь.
Сначала я лежала и думала, но мысли мои были нехорошие, я постаралась не думать ни о чем, но это слишком сложно, может, кто-то и может, но у меня так не получается. Так я и лежала: думала и пыталась не думать, до тех пор, пока сама не заметила, как уснула.
* * *
Было часов двенадцать, когда я подъехала к своему дому.
День был снова жаркий, температура — чуть ли не под тридцать, и на небе ни одного облачка.
Я вошла в квартиру, сбросила с себя одежду, подошла к телефону и позвонила в магазин.
Там было все нормально, только Леночка очень волновалась и спрашивала, когда я найду Сережку и когда появлюсь сама, потому что нужно, чтобы я подписала какие-то бумаги.
Первый вопрос мне очень понравился, но что я могла не ответить? Я только посоветовала ей выпить чашку кофе и посмотреть потом на дно, может, она что-нибудь там увидит и тогда сама мне скажет. А что касается моей подписи, то достаточно будет и моей факсимильной печати, но, наверное, скоро я и сама там буду.
Я пошла в ванную и стала под душ.
Минут пятнадцать я стояла под прохладной водой. Телу стало легче, а вот на душе ничего не изменилось, а еще говорят, что в здоровом теле — здоровый дух. На здоровье своего тела мне жаловаться нечего, а вот на душе у меня все время что-то, болит уже несколько дней подряд.
Я вышла из ванной и только успела одеться, как раздался звонок в дверь.
Голодная пантера не спешила бы так за кроликом, как я: спешила открыть дверь. Только что толку, когда я ее открыла, там стоял совершенно не тот человек, которого я представила в своем воображении за этой дверью.
— Климова Мария Григорьевна? — спросил он очень официальным тоном.
— Для кого как, — ответила я, — для некоторых Григорьевна, для некоторых Георгиевна. А вам что больше нравится?
— Вы одна дома?
— Одна, — говорю я. — Некоторое время, правда, здесь жила кошка, ее тоже Муркой звали, но месяца два назад она вышла погулять и не вернулась. Так что теперь совсем одна.
А вы, может быть, ее нашли, она была такая: пушистая, белая и с рыжими пятнами.
Я стала болтливой, потому что мне очень не понравился его официальный тон, почему-то вдруг мелькнула мысль, что он возьмет и скажет мне сейчас что-то нехорошее, что с Сережкой что-то случилось.
Но он ничего не сказал про Сережку, а только сказал:
— Собирайтесь. Пройдемте со мной.
— А я уже собрана, — сказала я, — и уже собиралась выходить.
— Тогда пойдемте. — И он кивнул в сторону лифта.
— Сейчас, — согласилась я, — только сумочку возьму.
Я быстро пошла в комнату, взяла со стола сумочку, там лежали водительские права, ключи, ну и некоторые другие вещи. Я вынула из сумочки пистолет, положила его на стол, а сумку повесила на плечо. Когда я обернулась назад, то мужчина стоял за моей спиной, видимо, ему интересно было посмотреть, зачем это я пошла в комнату.
Он быстро шагнул к столу, взял пистолет, осмотрел его, и ему сразу стало неинтересно, потому что он сразу понял, что пистолет не настоящий.
Я ничего не сказала и даже не возмутилась, что он прошел в квартиру без разрешения и еще хватает мои личные вещи. Я не возмутилась, потому что в голове у меня мелькнула очень страшная мысль: иногда знакомых людей возят посмотреть на тех, с кем что-то случилось, они это называют «опознание».
Мы спустились на лифте вниз. Когда вышли из подъезда мужчина сразу, чуть придерживая меня за локоть, повел к стоявшей рядом черной «Волге». В ней, когда мы подошли я увидела еще двоих мужчин — один сидел за рулем, а второй рядом с ним.
Я, не говоря ни слова, послушно уселась на заднее сиденье, тот, который привел меня, сел рядом со мной. «Волга» сразу тронулась с места.
Минуты две мы ехали молча.
— Куда мы едем? — наконец спросила я.
— Увидите, — ответил тот, который сидел рядом со мной.
— А почему я не могу от вас узнать?
— Всему свое время.
— Можно и сказать. — Тот, который сидел рядом с водителем, повернулся ко мне:
— Вы подозреваетесь в убийстве, девушка.
— Что?! — не поняла я.
— Как она возмущается, — сказал тот, который сидел рядом с водителем, и отвернулся.
Только он был не прав, потому что никакого возмущения, ни благородного, ни обыкновенного у меня не было, было только удивление, да и оно сразу прошло, потому что я сразу поняла, кого, по их мнению, я убила.
— Ну, что скажешь? — спросил тот, который сидел рядом.
Я молчала, потому что пока еще не знала, что мне можно по этому поводу сказать.
— Будем молчать? — снова повернулся тот, который сидел рядом с водителем.
Мне еще не пришло в голову ничего, что можно ответить, сказать, что я никого не убивала, было бы по меньшей мере глупо.
— Язык проглотила, — вставил свое мудрое слово водитель.
Я его не рассмотрела, когда садилась в машину, мельком заметила только, что он в темных очках. Не видела его и сейчас за высокой спинкой сиденья, но вот его голос сразу показался мне знакомым.
Чуть наклонившись вперед, я протянула левую руку мимо подголовника. Тот, который сидел рядом, схватил меня за плечо, но только поздно, я уже взялась пальцами за очки, закрывавшие глаза водителя (наверное, очень некрасиво я поступила, но уж больно мне хотелось на него посмотреть), я сдернула с него очки. Он слишком поздно сообразил, что с ним происходит, и, отпустив одну руку от руля, хотел удержать эти очки, но только шлепнул себя по лбу.
— Ну ты че, ты! — возмутился он и взглянул на меня в зеркало, висевшее у лобового стекла.
Я тоже посмотрела в это зеркало и увидела его глаза и сразу их узнала. Еще бы мне их не узнать, но если быть точной, то я увидела только один совсем маленький, как у носорога, глаз, а второго не было видно, потому что на этом месте был большой черный синяк.
— Я только посмотрела, прошел у тебя синяк или нет. — И я бросила очки ему на колени.
Он схватил их и судорожно, одной рукой нацепил их на свой маленький нос.
— Куда вы меня везете? — спросила я.
— Увидишь, — ответил тот, который сидел рядом со мной.
Больше они ничего не сказали, настроение допрашивать меня у них, видимо, прошло.
В это время Жека-носорог затормозил на светофоре.
Машин вокруг было много: и перед нами, и по бокам, и сзади остановились машины.
Я не всегда знаю, но сейчас я знала, что мне нужно — мне не нужно ехать с ними, и у меня был только один способ от них отделаться.
Один мой знакомый как-то обо мне сказал, что мой голос — это высокочастотное акустическое оружие. Нет, когда я говорю нормально, он у меня самый обычный, но при желании он может стать именно таким, как сказал этот мой знакомый.
Я завизжала. Завизжала так, как я умею, не скрывая ни капельки возможностей своих связок.
Тот, который сидел рядом, даже пригнулся и зажмурил глаза как будто внутри машины взорвалась бомба, а не про" сто закричала испуганная женщина. Хотя, может, я и не была настолько испугана, но все равно.
А потом они с трех сторон набросились на меня, им очень хотелось, чтобы этот визг прекратился. Но не так просто было это сделать: двоим мешали спинки сидений, а я сама отбивалась от них, как дикая сиамская кошка (позже оказалось, что у меня сломался один ноготь, когда я вцепилась в кого-то из них, — и я им этого не прощу так просто), и визжала.
Один попытался закрыть мне рот рукой — я укусила его так, что он тоже, наверное, закричал, только это не точно, потому что трудно судить, кричит кто-то или нет, когда рядом кричу я.
И вот получилось то, чего я и добивалась: сначала из одной машины рядом вышел мужчина (такие иногда встречаются, которые заступаются за женщин, на это я и рассчитывала), он дернул за ручку двери «Волги». Потом вылезли из своих машин еще несколько человек. И все они начали благородно возмущаться и вытаскивать этих, в машине которых я сидела.
Теперь и мне стало нетрудно выскочить из машины. И я, конечно, из нее выскочила, решив не дожидаться, что кто-то подаст мне руку и поможет выйти.
Я пробежала мимо стоявших на светофоре других машин — хоть и загорелся уже зеленый свет, но они стояли, и получилась даже небольшая пробка — проскочила тротуар и забежала за угол ближайшего дома.
Уже шагом, но быстро, иногда чуть пробегая, я обошла дом вокруг и, прячась за кустами, посмотрела, что происходит на дороге.
Машины уже начали разъезжаться, потому что больше ничего интересного не происходило, тем более их разгонял милиционер в форме ДПС. Он же и не отпускал тех троих из «Волги». Но только я знала, что их долго не станут задерживать: они скажут, что кто-то из них поссорился со своей женой, и поедут дальше. Но для меня главное, что дальше, они поедут уже без меня.
Я повернулась и пошла во дворы. Метров через двести, я знала, проходит параллельная улица. Я вышла на нее, поймала частника и поехала обратно к себе домой, за своей машиной. Хорошо сумочка у меня с длинным ремешком и висела на плече, она осталась со мной. А потом, когда уже подъезжала к дому, я и увидела, что у меня сломался один ноготь, и очень расстроилась и обозлилась, и я уже говорила, что прощу им этот ноготь не раньше, чем он у меня; снова отрастет.
* * *
Я поехала в свой магазин, но только не для того, чтобы работать — нет, я чувствую, какое-то время Леночке придется полностью заменить меня, но она в курсе всего, и она справится, тем более сейчас не сезон, как я уже говорила, и: многие наши клиенты, да и партнеры, отдыхают где-нибудь у теплых морей, а не ездят по магазинам.
…Вот и мне бы сейчас отдыхать где-нибудь, у какого-нибудь теплого моря, купаться, бегать по песку, и загорать, и получать удовольствие от того, как на тебя смотрят мужчины, и немножко ревновать, когда Сережка смотрит на какую-нибудь девушку или какая-нибудь девушка на него. Но немного ревновать — это нормально и даже хорошо и правильно.
Я приехала в магазин, затащила Леночку в наш кабинет и закрыла дверь.
— Мне нужно кое-что узнать у тебя, ты ведь все знаешь, — Не преувеличивай, всего не знает никто, — сказала Леночка, не скромничая.
— Не философствуй. Кто такая Мишель?
— Мишель?! Ну ты меня удивила. Да ее любой ребенок знает.
— Я не ребенок, поэтому мне простительно.
— В общем-то она проститутка.
— Тогда понятно, почему ее дети; — знают.
— Но такая, что проституткой ее считать тоже нельзя, потому что, когда женщине так много платят, она уже перестает быть проституткой.
— Учту на будущее.
— Да она была у нас.
— Почему-то я этого не помню.
— А тебя, кажется, тогда не было. Да, тебя вообще не было в Москве. Она любит старые французские фирмы, она и купила белье — гарнитур от Диор, цвет — ярко-пурпурный, и кое-что из парфюмерии.
— Что ты еще о ней знаешь: ее мужья, дети, любовники?
— Ну, Маш, ты много хочешь, я не сижу со свечкой у нее под кроватью.
— Правильно делаешь, так и до пожара недалеко.
— Подожди. Кажется, у нее есть муж с кем-то напополам.
— Не поняла.
— Я тоже. И потом, это не точно.
— Что не точно?
— Ну, насчет мужа.
— Да, не точно, она говорила о нем в прошедшем времени.
— Может, и так. Так ты, значит, ее все-таки знаешь?
— Вчера познакомилась.
— А что с ее мужем?
— С мужем не знаю что, а вот она умерла.
— Да?! Жаль. Она осенью собиралась у нас платье вечернее заказать. А отчего она умерла? Ей не больше сорока было.
А выглядела.., хотела б я в сорок быть такой же.
— Я думаю, что ее убили.
— Ты не шутишь?
— Какие шутки, Ленка, когда это могут списать на меня!
— Чего?! Повесить на тебя ее убийство?
— Правильно.
— Машка, что у тебя происходит? То Сережка пропал, теперь еще эта Мишель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38