— Да, — тихо сказал он.
— Я не хочу этого видеть, — сказала она, пытаясь отвести глаза.
Его рука схватила ее за локоть с такой силой, что боль отдалась в плече.
— Ты будешь стоять, женщина, и смотреть.
Закрыв глаза, она отвернула голову. Его пальцы стальной хваткой ухватили ее подбородок, повернув голову к экрану.
— Ты будешь, смотреть, — холодно сказал он. — Все до конца. Весь свой позор. Как пришлось мне.
Она молча подчинилась ему, пока лента не кончилась. Казалось, она будет идти вечно. Она чувствовала тошноту. Это было сумасшествием. Все, что происходило. Все это время на них смотрела камера, и Сюлливан лично включил ее.
Теперь она все поняла. Он включил камеру. И то, как он старался удержать ее в верхней части гигантской постели. Камера фиксировала только этот участок. Он, должно быть, болен, он хуже всех, кого она знала.
Внезапно все кончилось. Экран почернел, и Бадр выключил плейер. Она повернулась к нему.
На лице его не отражалось никаких эмоций.
— Я просил тебя проявить благоразумие. Ты не проявила его. Я специально предупредил тебя, чтобы ты избегала евреев. Этот человек — еврей.
— Нет! — вспыхнула она. — Это актер по имени Рик Сюлливан.
— Я знаю, как его зовут. Его настоящее имя Израиль Соломон.
— Я этого не знала.
Он не ответил. Но было видно, что он ей не верит.
Внезапно она вспомнила. На той вечеринке был и Юсеф.
— Это он принес пленку?
— Да.
— Это было больше трех месяцев тому назад. Почему он ждал так долго, чтобы принести ее тебе?
Он не ответил.
— Должно быть, он был в чем-то виноват, — догадалась она. — И решил, что, выложив ее на стол, обелит себя.
— Он сказал, что тот, кто доставил ему кассету, вынудил его. И сказал, что если он не будет выполнять его распоряжений, ее широко распространят.
— Я не верю! Он был там единственным, кого она интересовала. Он лгал!
Он снова не ответил. Все, что она говорила, подкрепляло его собственное убеждение.
— Есть ли другие копии?
— Ради моих сыновей, да и тебя, надеюсь, что нет. Я не хотел бы, чтобы они знали, как их мать развратничала с евреем.
В первый раз боль, которую он таил в себе, прорвалась в его голосе.
— Ты понимаешь, что ты сотворила, женщина? Если это станет известно, Мухаммед никогда не будет наследником принца. Когда мы воюем с Израилем, как могут арабы поверить своему вождю и духовному лидеру, чья мать прелюбодействовала с евреем? Даже законность его права на трон будет подвергнута сомнению. Своими действиями ты не только лишила своего сына наследства, для которого он был рожден, но и подвергла угрозе все, ради чего мы с отцом боролись всю жизнь.
— Я виновата, Бадр, — сказала она. — Но мы так отдалились друг от друга, что я решила — ничто меж нами уже не имеет значения. Я знала о твоих женщинах. Я даже не обращала на это внимания. А теперь я вижу, что у меня не было возможности пользоваться теми правами, которые ты мне дал. Может, будь я арабской женщиной, я бы приняла такое положение. Но я не принадлежу к ним. И я никогда не смогу вести такую жизнь, которая предначертана им, когда они глядят и ничего не видят, и верят словам, за которыми ничего нет.
— Теперь слишком поздно. Я отдал распоряжение, что ты с детьми послезавтра вернешься в Бейрут. Ты будешь жить, никуда не выходя за пределы дома. И до января, когда Мухаммед будет официально объявлен принцем и наследником трона, ты не будешь покидать дома, ты никого не будешь видеть, ты никому не будешь писать или говорить с кем-либо по телефону, кроме членов вашей семьи и слуг.
— А потом?
— На следующий день после введения Мухаммеда в свои права, тебе будет разрешено навестить в Америке своих родителей. И там ты будешь жить тихо и незаметно, пока не получишь документы на наш развод.
— Что будет с детьми?
Его синие глаза были холодны как лед.
— Ты никогда больше не увидишь их.
Сердце сжал резкий приступ боли.
— Что, если я откажусь? — осмелилась она спросить.
Бадр говорил с жесткой непреклонностью, которую она никогда ранее не встречала у него.
— У тебя нет выбора. По законам ислама женщину, виновную в прелюбодеянии, забивают камнями. Ты хочешь, чтобы твои дети увидели это?
— Ты не сделаешь этого! — в ужасе воскликнула она.
Он твердо посмотрел на нее.
— Сделаю.
Внезапно она поняла, что произошло.
— Юсеф! Ты убил его!
— Он сам убил себя, — презрительно сказал Бадр, указывая на плейер с кассетой. — Вот этим.
Силы ее кончились. Не в силах сдерживать слезы, не в состоянии больше смотреть на него, она опустилась на колени и закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий. Он стоял, глядя на нее сверху вниз, и только пульсирующая на виске, вена говорила, каких усилий ему стоило держать себя в руках.
Слезы прекратились, и она посмотрела на него. Глаза ее опухли, лицо было искажено приступом муки.
— Что мне делать? — прошептала она хриплым усталым голосом. — Зачем мне жить, если их не будет со мной?
Он не ответил.
Медленно поднявшись, она побрела к дверям. На полпути она повернулась.
— Бадр, — сказала она, выражением глаз и тоном голоса моля его о снисхождении.
С той же холодной непреклонностью он повернулся к ней.
— Не трать время, женщина, вымаливая у меня прощение. Вместо этого иди и моли Аллаха, чтобы он оказал тебе милость.
На краткое мгновение их взгляды встретились и она опустила глаза. Сил для борьбы у нее не осталось. Медленно она вышла из комнаты.
Закрыв за ней дверь, он вернулся к столу, где надолго остановился, глядя на плейер. Затем, протянув руку, он нажал на клавишу с надписью «Стереть».
Пленка прокручивалась с десятикратным ускорением и сорок минут превратились в четыре. После щелчка он остановил плейер и, нажав клавишу старта, снова пропустил ее. На этот раз экран оставался пустым. Запись была стерта начисто.
Бадр нажал клавишу остановки. Как просто все получается у этой машинки. Если бы только существовала такая кнопка, нажав которую, можно было стереть кусок жизни и начать все сначала.
Глава 10
Поднявшись на борт самолета, Иордана была удивлена, обнаружив тут Лейлу с двумя молодыми людьми. Одетые в плохо сидящие пиджаки с оттопыренными карманами, которые обычно носят чиновники с Ближнего Востока, они вежливо поднялись.
— Я и не знала, что вы летите с нами, — сказала Иордана.
Голос Лейлы прозвучал со странным вызовом.
— Неужто? — сказала она по-арабски.
Иордана была поражена. Лейла обычно говорила с ней по-английски или по-французски. Но, может быть, дело было в том, что ее друзья не владели настолько свободно этими языками. Отбросив эти мысли, она тоже ответила по-арабски.
— Я очень рада, что вы летите с нами. Просто я удивилась. Твой отец не упоминал об этом.
— Он мог забыть, — сказала Лейла.
Он ничего не забывает, подумала Иордана. После утреннего разговора, когда он сказал ей, что они должны расстаться, Иордана его больше не видела. Позже, днем, он вернулся в Женеву, успев лишь попрощаться с детьми.
— Ему есть о чем думать, — сказала она по-прежнему по-арабски, поворачиваясь к двум молодым людям.
Поняв намек, Лейла представила их.
— Это мадам Аль Фей, вторая жена моего отца, а это Фуад Азиз и Рамадан Сидки. Они присоединились ко мне, чтобы провести дома уик-энд.
— Ахлан, — сказала Иордана.
— Ахлан фики, — неловко ответили они, неуклюже кланяясь, словно это движение не было им знакомо.
По трапу поднялись двое детей, их шотландская гувернантка Энн и Магда, ее личная горничная. Дети со счастливыми воплями кинулись к своей сестре.
— Лейла! Лейла! — кричали они, обнимая ее.
Она встретила их с какой-то холодностью, хотя когда они впервые встретились, Лейла произвела на них большое впечатление и большую часть тех дней, что дети были дома перед отъездом в Гштаадт, они провели в совместных играх.
Иордана подумала, что сдержанность Лейлы объясняется присутствием ее друзей.
— Садитесь, дети, — сказала она. — И не забудьте пристегнуть ремни Мы взлетим через несколько минут.
— Можно сесть рядом с Лейлой? — спросил Самир. — Можно?
Она посмотрела на Лейлу.
— Если ваша сестра ничего не имеет против.
— Не имею, — сказала Лейла, и Иордана снова отметила раздраженную нотку в ее голосе.
— Ладно. Но вы должны хорошо вести себя.
— Мама, — спросил Мухаммед, — почему и ты говоришь по-арабски?
Иордана улыбнулась.
— Наверно потому, что приятели твоей сестры не владеют английским так свободно, как ты. И в таком случае приятно говорить на языке, который присутствующие понимают.
— Мы говорим по-английски, мадам, — без акцента сказал тот молодой человек, которого звали Рамадан.
— Ах вот как, — она взглянула на Лейлу, которая сидела с бесстрастным лицом. — Тогда прошу прощения за это недоразумение.
Рауль, стюард, вошел в салон.
— Капитан Хайатт хотел бы знать, готовы ли вы к взлету?
— Как только все рассядутся, мы будем совершенно готовы, — сказала она, направляясь к круглому столику, в задней части салона, за которым обычно сидел Бадр.
Рауль и вторая стюардесса, симпатичная американка Маргарет, быстро оглядели салон, проверяя, все ли застегнули ремни. Через несколько минут огромный лайнер двинулся по взлетной дорожке.
Когда они взлетели и можно было отстегнуть привязные ремни, Иордана поднялась со своего места и жестом подозвала Рауля.
— Будьте любезны, приготовьте постель в салоне мистера Аль Фея. Мне бы хотелось прилечь отдохнуть.
— Да, мадам. — Легким движением головы он послал стюардессу выполнить указание.
Ребята крутились вокруг Лейлы, которая, казалось, еле выдерживала их присутствие, с трудом сдерживая нервное возбуждение.
— Не приставайте к вашей сестре, — строго сказала Иордана. — Наверно, она устала.
Ребята послушно вернулись на свои места.
— Я не очень хорошо себя чувствую, — объяснила Иордана, — и думаю, что мне лучше немного прилечь.
Лейла кивнула, не произнося ни слова. Она смотрела вслед Иордане, как та шла в хвост самолета, в то помещение, которое служило кабинетом Бадра. В сущности, она не могла понять, что ее отец нашел в ней. В свете дня она казалась не такой красивой, как ей показалось с первого взгляда. Без грима у нее были мешки под глазами, темные круги вокруг них, а волосы секлись по концам и не были такими светлыми, какими она увидела их при первой встрече. Иордана идет спать. Значит, все становится проще.
Она посмотрела через проход на Фуада и Рамадана. Бросив взгляд на свои часы, Рамодан тоже посмотрел на нее.
— Еще полчаса, — сказал он.
Кивнув, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Полчаса ожидания — не так много, по сравнению с тем временем, которое она провела, готовясь к этому дню.
* * *
Когда Иордана услышала плач детей, ей казалось, что она только что прикрыла глаза. Она устало повернулась на бок, надеясь, что звуки утихнут. Но этого не произошло, и постепенно ей стало ясно, что плачет один из мальчиков. Она резко села на кровати, прислушиваясь.
Плакал Самир. Но это не было похоже на его обычное хныканье. В его голосе было что-то странное. В нем был страх.
Вскочив, она потянулась за одеждой, и, открыв дверь, прошла по узкому проходу к переднему салону. Но у дверей она внезапно остановилась, прикованная ужасом к месту. Она не могла воспринять то, что предстало ее взгляду. Она в страшном сне, подумала Иордана. Но это был не сон.
Сгрудившись в дальнем конце салона, в том месте, которое Карьяж обычно использовал для работы, когда он был на борту, стояли дети, их гувернантка, горничная и Рауль с Маргарет. Одной рукой Рауль придерживался за переборку, стараясь удержаться на ногах, и из рассеченной скулы по лицу его текла кровь. Перед ними стояла Лейла и два ее приятеля.
Но это была не та Лейла, которую она привыкла видеть. В руках у нее был тяжелый автоматический пистолет, а с пояса из-под джинсовой куртки свисали две гранаты. Остальные двое мужчин были вооружены еще основательнее. В дополнение к гранатам, также висевшим у них на поясе, в руках они держали скорострельные пистолеты-пулеметы.
Самир первым увидел ее.
— Мамочка! Мамочка! — закричал он, вырвавшись из рук гувернантки и бросившись к ней.
Лейла попыталась схватить его, но он оказался проворнее. Иордана нагнулась, и ребенок оказался у нее на руках. По щекам у него текли слезы.
— Они ударили Рауля и у него течет кровь! — плакал он.
— Все в порядке, все в порядке, — мягко сказала она, крепко прижимая его к себе.
Лейла взмахнула стволом пистолета.
— Отправляйся к остальным!
Вместо этого Иордана, резко повернувшись, кинулась по коридору в тот салон, где она только что была. Но Лейла двигалась столь стремительно, что Иордана не успела уловить ее движение, и лишь когда сильный удар рукояткой пистолета в спину опрокинул ее на пол, она выпустила ребенка из рук.
Самир сразу же стал снова плакать. Сжав кулачки, он бросился на свою сестру.
— Не смей бить мою маму, ты плохая девчонка!
Лейла равнодушно отпустила ему пощечину. Малыш упал рядом с матерью, и та сразу же снова прижала его к себе.
Заплакал и Мухаммед в дальнем конце салона. Вырвавшись от гувернантки, он тоже бросился к ней и упал на колени рядом с матерью. Иордана обеими руками обняла детей.
— Эти дети — твои братья, — сказала она, пытаясь сесть и не обращая внимания на режущую боль в спине. Она посмотрела на Лейлу. — Ты ответишь перед Богом за свои грехи.
— Сука! — выплюнула Лейла. — Они не мои братья. Они дети американской шлюхи!
— Сказано в Коране, что братья и сестры считаются по отцу, — сказала Иордана.
— Кончай цитировать мне Святую книгу, сука! — фыркнула Лейла. — Считаются подлинные братья и сестры, а не те, которые, как ты хотела уверить отца, якобы его. Я все знаю от своей матери.
— Но ты совершаешь преступление против своего отца, — сказала Иордана.
Лейла расхохоталась.
— Мой отец предал ту верность, которую я могла к нему испытывать. Он предал свои собственный народ и стал сообщником и игрушкой в руках евреев и империалистов.
Иордана с удивлением почувствовала, что не испытывает страха за себя, а только за детей.
— Все будет хорошо, — шепнула она им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43