Они ожидают наших, чтобы очистить небо для бомбардировщиков. Не вышло. Мы оказались в тылу противника.
— Вижу более сотни Ю-87 с истребителями, — информирую Василяку. — Занимаю позицию для атаки.
— Действуй! — одобряет комполка.
Обстановка ясна. Враг хочет двумя волнами нанести массированный удар по нашей обороне. Истребителей у него порядочно. Они легко могут сковать нашу шестерку «яков» боем и преградить путь к бомбардировщикам. Главная опасность — истребители противника, охраняющие «юнкерсов» в голове колонны. Пока они не обнаружили нас — немедленно действовать. Здесь у нас явное преимущество — внезапность и высота. Но этого превосходства хватит только для разгрома одной группы. А как быть с остальными тремя? Силой тут не возьмешь…
Головная группа «юнкерсов» уже на боевом курсе и вот-вот начнет бомбить. Атаковать! Но старая формула боя — четверка ударяет по флагманской группе, а пара Лазарева прикрывает от истребителей противника сверху — сейчас не годится.
— Где ты? Почему молчишь? Сейчас нас начнут бомбить! — раздался в наушниках тревожный голос Василяки. Я в предельном напряжении. Отвечать некогда, но надо.
— Иду в атаку!
Наши «яки» действительно на курсе атаки и сближаются с «юнкерсами» первой волны. По какой из двух групп выгоднее нанести удар? По головной: она уже почти на боевом курсе. Но ведь вторая группа, пока мы разгоним первую, может успеть отбомбиться.
— Атакуем все сразу. Лазарев — по правому флангу, Коваленко — по левому, Я бью по ведущему, — передал я летчикам.
— Атакуй первую группу! И атакуй немедленно! — скомандовал Василяка.
Занятый своими мыслями, я ответил механически:
— Вас понял! Выполняю!
Это приказ, но он расходится с уже намеченным планом боя. Как быть? Мне здесь лучше видна воздушная обстановка, чем Василяке на земле. Выполнить его приказ — значит отказаться от удара по второй группе и, минуя ее, идти на первую. Для этого нужно немедленно выходить из пикирования. Это липший маневр. Потеря времени. К тому же, добираясь до головной группы, наши летчики должны пройти над второй, буквально подставляя животы своих «яков» под огонь «юнкерсов». Истребители противника наверняка заметят нас, свяжут боем, и тогда уж не прорваться к головным «юнкерсам».
Теперь абсолютно очевидно: Василяка опоздал со своим приказом. И хорошо, что опоздал. На земле все ему можно объяснить. Он поймет. Так лучше для дела.
Сверху у «юнкерсов» мощный защитный огонь стрелков. Однако наши так внезапно свалились на них, что противник, должно быть, даже не успел опомниться, как мы, окатив его огнем, скрылись в дымке. Отсюда и вперед, и вверх прекрасный обзор. Первая группа бомбардировщиков и четверка «фоккеров» непосредственного сопровождения летят в прежнем порядке. Значит, они еще ничего не заметили. А что стало с только что атакованными «юнкерсами»? Потом разберемся: оглядываться сейчас некогда.
— Атакуем в прежнем порядке! — передал я.
Теперь мы под строем «юнкерсов». Те идут крыло в крыло и кажутся сплошной серой массой металла, размалеванной черными крестами. Они уже вписываются в прицелы. Не шелохнутся. Значит, не подозревают об опасности.
Мощная огненная струя снарядов и пуль, точно раскаленные копья, врезается в серую массу «юнкерсов». Вижу, как из чрева ведущего, которого я атаковал, тут же брызнул огонь. Зная, что от бомбардировщика могут полететь обломки, я быстро отскакиваю в сторону, о чем предупреждаю своего ведомого. Но предупреждение излишне: Хохлов уже рядом. Успешны были также атаки Коваленко с Султановым и Лазарева с Рудько.
Но по-прежнему наших не трогают вражеские истребители. Они в смятении кружатся вверху, очевидно все еще не поняв, кто же бьет их подзащитных.
Первую волну «лапотников» буквально ошеломила наша атака. Потеряв строй, они торопились освободиться от бомб, вот развернулись назад. Трое из них загорелись. В воздухе повисли парашюты.
Видимость по горизонту и вниз очень плохая. Пары Коваленко и Лазарева, чтобы не потерять из виду меня, летят ниже. Все готовы к новой атаке, но вот беда: не видно второй волны «юнкерсов», а она где-то рядом. Мы наугад в дымке разворачиваемся навстречу ей. Нет, так не годится. Нужно подняться выше дымки и точно определить, где она. Однако это опасно: можно привлечь на себя истребителей противника. Но иного выхода нет. И медлить нельзя. В быстроте — успех.
Прыжок к синеве, и тут же на нас сверху посыпались «фоккеры». Досадно: ведь бомбардировщики оказались совсем рядом. Теперь боя с истребителями противника не избежать. К тому же в боевых порядках Ю-87 — четверка «мессеров».
— Сережа! Возьми на себя истребителей, а мы с Коваленко — «лапотников»! — быстро командую Лазареву, а сам снова четверкой ухожу в дымку.
Нелегко будет паре Лазарева отвлечь «фоккеров» и «мессершмиттов». Да и нам четверым теперь уже не так просто снова стать невидимыми. Надежда — на сизую окраску «яков». Не поможет это — придется напролом пробиваться к бомбардировщикам.
Лазарев и Рудько разворотом в сторону Карпат оторвались от основной группы и в открытую взмыли вверх. «Фоккеры» клюнули на эту приманку, ринулись за ними. Нашим это и надо. Сережа ловко купил тупоносых, а от «мессеров» мы сами отобьемся. Летя в дымке, я вижу вторую волну «лапотников». Они идут в том же порядке, как и первая, однако их строй не такой плотный и спокойный. Очевидно, фрицы уже знают о судьбе первого своего эшелона и встревожены. Неожиданно для нас «мессершмитты» тоже отвернули от своих бомбардировщиков и помчались туда, куда ушел Лазарев. Наверное, заметили бой «фоккеров» с «яками» и хотели помочь своим. Лучшего для нашей четверки и желать не надо. Теперь бомбардировщики совсем без охраны.
— Коваленко, бей заднюю группу «лапотников», мы с Хохловьш — переднюю, — передал я, разворачиваясь для удара.
Вот и «юнкерсы». Их беззащитные животы вновь над кабинами наших «яков».
— Иван! — командую Хохлову. — Бей левое крыло, я — правое! — И ловлю в прицел заднего «лапотника»: он ближе всех, но раскачивается, как бревно в воде при шторме.
Хохлов уже бьет. Один бомбардировщик опрокидывается вниз. Меня осеняет мысль — стрелять по всему крылу: оно как раз в створе прицела. Такой огонь наверняка кого-нибудь да подкосит. Одна длинная очередь, вторая, третья… и закоптил еще один «лапотник». Теперь нужно поберечь боеприпасы для боя с истребителями. В этот момент я вижу, как один горящий бомбардировщик, очевидно, из первого эшелона, точно комета с длинным огненным хвостом, мчится в лоб стаи своих собратьев. Они, уже потрепанные мною и Хохловым, опасаются столкнуться со своими же самолетами и, как испуганное стадо, шарахнулись врассыпную, сбрасывая бомбы.
А как дела у Коваленко с Султановым? Я круто разворачиваю свой «як». «Мессеры» мчатся на Коваленко. Значит, не клюнули на приманку? Но нет, вот разворачиваются все четверо: два на Хохлова и два на меня. По два носа, а в каждом по три пушки и но два пулемета. Я уверен, что у них большая угловая скорость вращения и им трудно прицелиться, а все же неприятный холодок ощущаю на спине. Вот белые нити трассы прошли рядом с крылом, но не зацепили. Я вращаю свой «як» еще резче. Нос противника отстает.
— «Фоккеры»! — резанул слух тревожный голос Хохлова.
Я ни о чем не успел подумать, а ноги и руки, точно автоматы, уже швырнули «як» в сторону. Откуда же взялись тупоносые? И где они?
Взглянул назад. Там черный, противный лоб «Фокке-Вульф-190». Он уже открыл огонь по мне. Еще секунда, нет, доля секунды промедления, и роковой исход был бы неизбежен. Как вовремя предупредил об опасности Иван Андреевич! Спасибо, друг!
Я торопливо перезаряжаю оружие. Но боезапас иссяк. Понимаю, для врага я сейчас безопасен, но фашисты-то об этом пока не догадываются.
«Фоккер» все еще пытается взять меня на мушку. Нет, теперь это напрасное усердие. Жаль, кончились снаряды! Продолжая пилотажный поединок с «фоккером», я оглядываюсь. Что же произошло?
Последняя группа «юнкерсов» сбрасывает бомбы и, уже развернувшись, уходит на запад. Мы с Хохловым находимся в объятиях четырех «мессершмиттов» и двух «фоккеров». Рядом пара «яков» крутится с двумя «фоккерами». Видно, это Коваленко и Султанов. А где же Лазарев с Рудько?
Хотя противник и крепко зажал меня с Хохловым, это не тревожит. Я уверен, мы сумеем отбиться от гитлеровцев. А тут еще, к счастью, через какую-то минуту подоспела пара Коваленко. Клещи противника ослабли. Их окончательно разомкнул Лазарев, ударом сверху сбив «мессершмитт». Вражеские истребители, оставив наших в покое, отвалили.
Все теперь вновь были в сборе. Ласково сияет солнце. Небо чисто, и дымчатое половодье внизу искрится, как бы радуясь нашему успеху. Однако на душе неспокойно. Мне кажется, что первая группа «юнкерсов», сбрасывая бомы, все же задела наши войска.
Чтобы узнать обстановку на земле, докладываю командиру полка:
— Задачу выполнили. Какие будут указания?
Молчание. Долгое молчание. Беспокойство усиливается тем, что на глаза попалась дымовая завеса, поставленная над Днестром. Ветер несет дым на восток.
Молчание Василяки уже раздражает. Я вновь нажимаю на кнопку передатчика.
— Минуточку подожди. — Голос торопливый и, как показалось мне, недовольный.
Ох, уж эта «минуточка»! Наконец слышу:
— Ждите своей смены.
Смены? Смотрю на часы. Над полем боя мы находимся всего двенадцать минут. Значит, ждать еще двадцать восемь.
— Вас понял.
И после посадки беспокойство не проходит. Теперь слова Василяки «Атакуй первую группу» набатом раздавались в голове. Мы атаковали вторую. Так, я считал, правильнее. Рискнул. Но разве не бывает, что принятое решение кажется лучшим, хотя на самом деле не все учтено? Не так ли случилось и в этом полете?
Конечно, проще было бы применить установившийся порядок атаки: одна группа «яков» (Лазарев и Рудько) сковывает боем вражеские истребители, а другая — наша четверка — нападет на «юнкерсов». Но тогда мы сразу выдали бы себя, и «фоккеры» с «мессершмиттами» незамедлительно навалились бы на нас, и нам бы не добраться до бомбардировщиков. На это враг, видимо, и рассчитывал, посылая своих истребителей несколькими группами.
Установившиеся приемы боя, если их использовать без учета конкретных условий, могут оказаться союзниками противника.
Сейчас мы применили необычную тактику. И она была разумной. Но это еще надо доказать. А доказать правильность нового приема борьбы, когда бомбы накрыли наши войска, тяжело. Правда, если бы мы действовали по команде с земли, тогда удар по нашим войскам был бы нанесен в несколько раз мощнее, чем сейчас. Зато все было бы по закону, и я ни в чем не был бы обвинен. Какой парадокс!
Впрочем, любой риск на войне, хотя и основан на растете, не может быть без сомнений и тревог.
— Ну а сколько же все-таки вы завалили самолетов? — спрашивает нас капитан Плясун.
Тут же пробуем подсчитать. Оказывается, летчики видели только четыре падающие машины.
— Пусть земля сама подобьет бабки, — советую Плясуну. Он удивленно разводит руками:
— Но ведь земля дает сведения только о тех самолетах, которые упали на нашей территории или недалеко от передовой. А как быть с другими? Ведь вы провели весь бой над территорией противника.
Я понимал, огонь истребителей иногда действует как отравленные стрелы: разом, бывает, не сразит, а только поранит, смерть наступает позднее и часто далеко за линией фронта. Такую смерть наши наземные войска могут и не видеть. Ее могут заметить только летчики, и то не всегда. Минувший же бой был такой скоротечный, что мы едва успевали выбирать мишени и стрелять по ним. Где уж тут проследить за сбитыми!
— К сожалению, больше дополнить ничего не могу, — говорю Плясуну. — Подождем командира полка. Он видел бой и должен знать о нем больше. Конечно, через густую дымку он не мог узреть падение всех самолетов, но те, которые упали близко, наверняка отметил у себя на карте.
У начальника оперативного отделения свои заботы.
— Что я буду докладывать в дивизию? Придется дать только предварительные итоги, а вечером все уточним, и тогда доложу окончательно.
Наверное, никто так не ждал прибытия Василяки с передовой, как я. Прилетел он рано, еще до захода солнца. Посеревшее лицо с нахмуренными густыми бровями не сулило добра. И все же не хотелось верить в плохое. Вид Василяки я объяснил по-своему: устал без привычки на передовой. Только он вылез из связного самолета По-2, как оказался в окружении летчиков. Я не стал скрывать своего нетерпения, сразу спросил о бое. Владимир Степанович вместо ответа взял в руки планшет, висевший у него на боку, вынул из него бумагу и дал мне.
Сколько тревожных мыслей промелькнуло у меня, пока я разворачивал сложенный вдвое лист! Это был документ, подтверждающий, сколько сбитых нами в этом бою самолетов видели наземные войска. И даже указаны места их падения.
— А не опоздали мы с атакой? — спросил я.
— Нет, как раз вовремя. Командование наземных войск передало вам благодарность. Вы и представить себе не можете, как на земле все ликовали, когда бомбы с «лапотников» посыпались на немецкие войска…
Далее Василяка сообщил, что двух летчиков с «юнкерсов», выпрыгнувших с парашютом, ветром снесло на нашу территорию и они попали в плен. Эти фашисты рассказали, что на каждую группу бомбардировщиков одновременно нападало множество каких-то истребителей-невидимок. От них просто невозможно было обороняться.
— У страха глаза велики! — рассмеялся Лазарев.
— Совершенно верно, — согласился Василяка. — Когда имеешь перевес в силах на полторы сотни самолетов, разбить их не просто мастерство — это искусство.
— А как с боем над Бучачем, выяснили? — спросил я.
— Вы дрались прекрасно. КП все видел: бой проходил почти над головами управленцев. — Василяка махнул рукой; — Радиолокаторы подвели: они показали, что «лапотники» ушли к себе. А на самом деле они снизились и улетели на юг. Там без всяких помех и разгрузились.
После беседы Владимир Степанович отозвал меня в сторону и извинился, что подал мне неудачную команду — атаковать головную группу «юнкерсов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50