Уцелела только коза, которая паслась на склоне холма. У одного разбойника от сифилиса провалился нос, у другого был шрам через все лицо, и не проходило ни дня, чтобы несчастная женщина не проклинала их и не призывала на их головы возмездие. У нее не было никого, кроме дочери, которую женщина привязывала к стулу, чтобы дурочка не поранилась. В убогом жилище из камней и глины, тесном, душном и без единого окна, жили мать, дочь и целая свора собак. Крестьянке самой было нечего есть, она устала принимать у себя нищих, но все же не посмела выставить паломников. Злые люди не пустили под свой кров Марию с Иосифом, и потому младенец Иисус родился в хлеву. Женщина верила, что тому, кто прогонит паломника, уготовано много веков мучений в чистилище. Путники отдыхали на земляном полу в окружении любопытных собак, пока крестьянка жарила картошку с салом и ходила на свой убогий огород за двумя луковицами.
— Это все, что у меня есть. Мы с дочкой уже много месяцев ничего другого не ели, но потом можно будет подоить козу, — сказала она.
— Да воздаст вам Господь, сеньора, — пробормотал Диего.
Лачугу освещали лишь дневной свет из дверного проема, завешенного конской шкурой, и горящие угли в очаге, на котором жарились картошка и сало. Пока паломники ели, хозяйка исподлобья рассматривала их. Она обратила внимание на мягкие белые руки, тонкие черты, величавую осанку, припомнила, что они привели двух лошадей, и без усилий пришла к однозначному выводу. Женщина не стала задавать вопросов: чем меньше знаешь, тем меньше бед; чтобы допытываться правды, время было неподходящее. Когда гости поужинали, хозяйка выдала им пару плохо выдубленных овечьих шкур и проводила в сарай, где держала дрова и солому. Там путники устроились на ночь. Нурия заметила, что в сарае куда уютнее, чем в хижине, пропитанной запахом псины и наполненной стонами сумасшедшей. Расстелив на полу шкуры, путешественники приготовились коротать долгую ночь. Они уже укладывались, когда в сарай заглянула хозяйка с горшочком жира, чтобы смазать стертые ступни. Она разглядывала странную компанию с любопытством и недоверием.
— Как же, паломники. Вы по всему благородные господа. Я не хочу знать, от кого вы бежите, но вот вам добрый совет. Вокруг полно бандитов. Доверять нельзя никому. Девушкам на дороге делать нечего. По крайней мере, пусть прячут лица, — сказала женщина, прежде чем уйти.
Диего не знал, как облегчить положение женщин, в особенности Хулианы. Томас де Ромеу доверил ему своих дочерей и просил сделать так, чтобы они ни в чем не нуждались. А теперь дамы, привыкшие к пуховым одеялам и шелковым простыням, ворочались на жесткой соломе и чесались от блошиных укусов. Хулиана держалась великолепно, за весь длинный тяжелый день она ни разу ни на что не пожаловалась и, не поморщившись, ела на ужин горький лук. Справедливости ради нужно добавить, что и Нурия вела себя вполне достойно, а Исабель наслаждалась захватывающим приключением. Диего все больше проникался нежностью к своим спутницам, таким отважным и стойким. Он бесконечно жалел измученных женщин, страстно желал исцелить их, спасти от холода, защитить от любой опасности. Однако ни Исабель, выносливая и резвая, словно жеребенок, ни Нурия, утешавшаяся глоточками ликера, не беспокоили его так сильно, как Хулиана. Грубые сандалии до крови стерли ее ноги, ступни девушки покрылись волдырями, несмотря на шерстяные чулки. А что же сама Хулиана? Я не знаю, о чем она думала, но, должно быть, в угасающем свете дня Диего показался ей красавцем. Юноша не брился уже два дня, и темная щетина придавала ему мужественный вид. Он больше не был тем нескладным мальчишкой, тощим и лопоухим, который переступил порог дома ее отца четыре года назад. Через несколько месяцев Диего должно было исполниться двадцать лет, и он стал настоящим мужчиной. К тому же юноша был чертовски хорош собой и предан своей возлюбленной, словно верный пес. Нужно было обладать каменным сердцем, чтобы не оценить такую преданность. Диего приложил к ступням девушки целебный компресс и постарался отвлечься от тяжких раздумий. Осмелев, он предложил Хулиане помассировать ей ноги.
— Не забывайся, Диего, — насмешливо предупредила Исабель, разрушая чудесную близость, которая возникла было между молодыми людьми.
Сестры заснули, а к Диего вернулись все его тревоги и сомнения. Единственным приятным обстоятельством во всей этой истории была возможность проводить время с Хулианой, в остальном его затея не сулила ничего, кроме опасностей и лишений. Рафаэль Монкада и другие поклонники девушки сошли со сцены, и у Диего наконец появился уникальный шанс: ему предстояло провести несколько месяцев почти наедине со своей любимой. Она была рядом, в двух шагах, измученная, грязная, несчастная и хрупкая. Юноша мог протянуть руку и коснуться ее раскрасневшейся во сне щеки, но не решался. Они будут спать рядом каждую ночь, словно целомудренные супруги, и проводить вместе целые дни. У Хулианы не осталось в этом мире защитников, кроме Диего, а значит, он мог рассчитывать на ее расположение. Диего ни за что на свете не воспользовался бы этим — он был настоящий кабальеро, — однако он чувствовал, что и Хулиана смотрит на него особенно. Холод заставил девушку с головой закутаться в овечью шкуру, но во сне она согрелась и высунула голову, стараясь поудобнее устроиться на соломенной подстилке. Голубоватый лунный свет, пробивавшийся сквозь дыры в потолке, освещал тонкое лицо спящей. О, если бы это паломничество никогда не кончилось. Диего был так близко к своей любимой, что мог услышать ее дыхание и ощутить запах черных кудрей. Добрая крестьянка была права: такую красоту лучше спрятать от недобрых глаз. В одиночку он вряд ли сумел бы защитить Хулиану от разбойников — ведь у него теперь не было даже шпаги. Чтобы прогнать мрачные мысли, Диего принялся воображать, как отважный Зорро спасает красавицу от тысячи разных опасностей.
— Если и теперь она в меня не влюбится, я безнадежный олух, — заключил он.
С первым криком петуха Нурия разбудила Хулиану и Исабель и протянула им кружку парного козьего молока. В отличие от девушек им с Диего так и не удалось выспаться в эту ночь. Нурия молилась часы напролет, охваченная страхом перед будущим, а Диего почти не сомкнул глаз, взволнованный близостью Хулианы, и, готовый защищать ее, сжимал рукоять кинжала, пока тусклый зимний рассвет не сменил бесконечную ночь. Путешественники решили немедленно выступить, но Хулиана и Нурия с трудом держались на ногах и едва смогли сделать несколько шагов. Исабель же чувствовала себя великолепно, занятия фехтованием не прошли даром. Диего решил, что ходьба поможет женщинам разогреть мышцы и преодолеть усталость, но боль только усилилась, и в конце концов Нурии с Хулианой пришлось сесть на лошадей, а Исабель и Диего понесли вещи. Лишь через неделю путники стали проходить по шесть лиг в день, как было решено сначала. А в тот день, перед уходом, они поблагодарили крестьянку за ночлег и дали ей несколько мараведи, которые женщина долго и недоверчиво рассматривала, будто никогда раньше не видела денег.
Их путь то пролегал по широкой дороге, то сворачивал на узенькую тропинку, едва видную в траве. С четырьмя мнимыми пилигримами произошла удивительная перемена. Тишина и покой научили их вслушиваться в окружающий мир, заставили по-новому смотреть на деревья и горы, читать сердцем следы тысяч путешественников, которые шли этой дорогой на протяжении девяти веков. Монахи научили их определять стороны света по звездам, как делали путники в Средние века, и находить на камнях и верстовых столбах изображение улитки — знак Сантьяго, оставленный другими паломниками. Кое-где они находили целые послания, вырезанные на древесных стволах или написанные на кусках пергамента, мольбы о сокровенном и пожелания удачи. Долгий путь к могиле апостола стал для них путешествием в глубины собственной души. Друзья шли молча, серьезные, усталые, но счастливые. Первоначальный страх прошел, и теперь они почти не вспоминали, что скрываются. По ночам они слушали волчий вой, а днем оглядывались по сторонам, ожидая появления бандитов, но продолжали путь, живые и невредимые, словно хранимые высшими силами. Нурия начала примиряться с Сантьяго, которого прокляла после смерти Томаса де Ромеу. Путешественники проходили дремучие леса, бескрайние равнины и одинокие холмы, пейзаж постоянно менялся, оставаясь неизменно красивым. Никто не отказывал пилигримам в гостеприимстве. Им приходилось ночевать в крестьянских хижинах, монастырях и аббатствах. Незнакомые люди всегда были готовы поделиться с паломниками хлебом и супом. Однажды друзья заночевали в церкви и, проснувшись под григорианские гимны, увидели, что все вокруг затянуто густым голубым туманом, словно пришедшим из другого мира. В другой раз они отдыхали среди развалин часовни, в которых гнездились тысячи белых голубок, которых Нурия назвала посланницами Святого Духа. Следуя совету доброй крестьянки, девушки прятали лица, приближаясь к человеческому жилью. В деревеньках и ночлежках Исабель и Хулиана прятались за спинами Нурии и Диего, которых все принимали за мать и сына. Девушки выдавали себя за мальчиков и говорили, что их лица обезображены оспой, чтобы отпугнуть многочисленных разбойников и дезертиров, наводнивших окрестные дороги с самого начала войны.
Диего мысленно прикидывал расстояние и время, оставшиеся до Ла-Коруньи, и пытался соотнести свои расчеты с успехом у Хулианы, не слишком впечатляющим, но все же заметным: по крайней мере, в его компании девушка чувствовала себя уверенно и смотрела на него не так равнодушно, как прежде, даже с тенью кокетства; она опиралась на руку Диего, позволяла ему лечить свои израненные ступни и стелить себе постель, даже кормить себя супом с ложки, когда слишком сильно уставала. По ночам Диего дожидался, пока все уснут, и старался придвинуться к девушке так близко, как только можно. Юноша видел любимую во сне и просыпался, держа ее в объятиях. Хулиана не подавала вида, что замечает их сближение, и днем вела себя так, будто ничего не происходит, однако в ночной мгле она сама старалась приблизиться к молодому человеку — то ли от холода, то ли от страха, то ли по тем же причинам, по которым он искал близости с ней. Диего с нетерпением ждал наступления ночи и отчаянно боялся упустить хоть одно мгновение целомудренной близости с возлюбленной. Исабель все замечала и отпускала колкие шутки. Откуда она знала об этом, оставалось тайной, ведь девочка засыпала первой и просыпалась позже всех. В тот день путники прошагали без остановки несколько часов и едва не падали от усталости, к тому же одна из лошадей повредила ногу и теперь хромала. Солнце село, а до монастыря, в котором друзья собирались переночевать, было еще далеко. Приметив дымок над крышей хижины, они решили постучаться. Дом казался вполне зажиточным, по крайней мере в сравнении с остальными, и Диего подумал, что их ждет радушный прием. Прежде чем постучать, он велел девушкам прикрыть лица, несмотря на вечернюю мглу. Те натянули на себя бурые от пыли маски с прорезями для глаз, которые делали их похожими на прокаженных. На стук вышел здоровенный малый, напоминавший орангутанга. Лица хозяина не было видно, однако, судя по его жестам и неприветливому тону, он вовсе не был рад гостям. Прямо с порога он заявил, что никого не пустит, потому что не обязан принимать паломников, это дело попов и монашек, на то у них и деньги есть. Да вон сами они путешествуют на лошадях, а стало быть, люди не бедные и вполне могут заплатить за ночлег. Диего начал торговаться, и в конце концов крестьянин согласился предоставить им ужин и ночлег, если ему заплатят вперед. Он проводил путников в стойло, занятое коровой и двумя першеронами. Предоставив гостям располагаться на куче соломы, хозяин удалился, чтобы принести поесть. Через полчаса, когда друзья уже распрощались с надеждой на ужин, он вернулся в сопровождении товарища. В стойле было темно, как в склепе, но хозяева захватили фонарь. Они принесли несколько мисок с крепким деревенским супом, краюху хлеба и полдюжины яиц. В свете фонаря Диего и женщины смогли разглядеть, что щеку одного крестьянина от подбородка до глаза пересекал шрам, а у другого не было носа. Оба были низкорослые, коренастые, с толстыми, будто поленья, ручищами и выглядели настолько устрашающе, что Диего невольно нащупал свои ножи, а Исабель потянулась к пистолету. Пока гости хлебали суп и делили хлеб, зловещие типы не двигались с места, с любопытством разглядывая Хулиану и Исабель.
— Что это с ними? — поинтересовался один, указывая на девушек.
— Желтая лихорадка, — ответила Нурия, которая слышала об этом недуге от Диего, но не знала, как он протекает.
— Это тропическая болезнь, от которой кожа слезает слоями, а еще гниют язык и глаза. Они должны были умереть, но выжили благодаря апостолу. Потому мы и отправились к святыне, поблагодарить его, — сообщил Диего, выдумывая на ходу.
— Это заразно? — встревожился хозяин.
— Издалека не заразно, только от прикосновения. Не нужно их трогать, — пояснил Диего.
Молодчики не слишком поверили в страшную болезнь, ведь у девушек были здоровые руки и стройные молодые тела, которые не могли скрыть даже рубища паломниц. К тому же бандиты заподозрили, что у их постояльцев больше денег, чем обычно бывает у пилигримов, да и лошади их были хороши. Одна из них прихрамывала, но все равно это были прекрасные породистые животные, которых можно было выгодно продать. Наконец хозяева ушли, прихватив фонарь, и путники остались в полной темноте.
— Нужно убираться отсюда, эти просто чудовища какие-то, — прошептала Исабель.
— Мы не можем идти ночью, к тому же вам нужно отдохнуть, я посторожу, — ответил Диего, тоже понизив голос.
— Я посплю пару часов и сменю тебя, — предложила Исабель.
У них еще оставались сырые яйца, Нурия отобрала четыре, сделала в скорлупе дырочки, чтобы их можно было выпить, а два отложила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52