— Полагаю, мы слышали ее в последний раз. Сегодня, по крайней мере.
— А для чего, вы думаете, она приходила? — спросил мистер Квомби.
Миссис Мэдкрофт с надеждой посмотрела на Эглантину и Винни.
— Конечно, она хотела назвать убийцу, — высказала медиум свое мнение.
— Наоборот, — возразил Эдмонд. — Лили любила провоцировать и ссорить людей. Она не закончит своего спектакля, пока не будет уверена, что до капли испила то наслаждение, которое может получить здесь, создавая среди нас обстановку взаимной подозрительности.
— Но она должна назвать, — твердо стояла на своем миссис Мэдкрофт. — Она просто обязана это сделать теперь. Не могу же я поддерживать с ней связь бесконечно. Может быть, она уже прервалась.
Левой рукой миссис Мэдкрофт машинально поглаживала висевший у нее на шее янтарь.
— Мы не будем терять надежду на будущее, — с издевкой сказала Урсула. — Кто-нибудь хочет чашку чая?
В эту ночь мы разошлись опять уже под утро.
Перед тем, как расстаться, мистер Ллевелин посмотрел на меня задумчиво, словно надеялся поговорить со мной наедине, но миссис Мэдкрофт поспешно повела меня наверх. Мне ничего не оставалось делать, как следовать молча за ней. Единственное, что я могла позволить себе, так это оглянуться на Эдмонда через плечо.
Наши взгляды встретились, и я сердцем почувствовала существующую между нами неразрывную связь. Да, мы были связаны единым устремлением, единым желанием, единым чувством. Мое сердце сжалось и непривычно защемило. Я ощутила дуновение отчаяния. Мне захотелось окликнуть Эдмонда и что-то сказать ему, что-то услышать от него. Но вокруг было полно людей.
Но если бы мы оказались одни, что бы я сказала ему? Что я благодарна ему за спасение моей жизни? Это он уже знал. Что мне не хочется называть его мистером Ллевелином, а хочется Эдмондом? Что мы после всего того, что произошло в пещере, уже немного больше, чем чужие друг другу? Что я пытаюсь заставить себя относиться к нему так же, как относилась раньше, но у меня ничего из этого не получается? Конечно, я могла бы сказать ему все это. Но я боялась его ответа. Боялась тех жестких слов, которые умел произносить мистер Ллевелин и которые теперь превратили бы меня в ничто. Пусть мои чувства и переживания будут при мне. Пока.
Миссис Мэдкрофт прислонилась к моей двери, теребя жемчужные бусы.
— Ты даже не представляешь, как я полюбила тебя за то короткое время, что мы вместе, — произнесла она с пафосом. — Потерять тебя для меня все равно, что было потерять твою мать. Я боюсь, что мое сердце не выдержит этого.
— Я еще не приняла никакого решения, — напомнила я. — И нет никакой необходимости расставаться навсегда, раз уж мы встретились.
Я поцеловала ее в щеку. Кожа на ее лице оказалась тонкой и пахла лавандой. И сама миссис Мэдкрофт была похожа на сухой цветок. Необычный цветок, шуршащий розовато-лиловой мантильей, намеренно и бережно сам себя законсервировавший на многие годы. Внезапно я подумала о том, что она, пожалуй, старше, чем утверждает и выглядит. Скорее всего, ей далеко за пятьдесят. Она обычно говорит, что ей за сорок. Это что, женское кокетство или же ее внутреннее самочувствие? Если кокетничает, то перед кем? Перед мистером Квомби? Но он знает, вероятно, возраст своей милой леди так же хорошо, как она сама, если не лучше. Уменьшая свой возраст для друга сердца, она должна быть готова к тому, чтобы оправдывать его. В общем, сплошные вопросы. Ответ получу на них, скорее всего, тогда, когда сама достигну возраста миссис Мэдкрофт.
Я поцеловала ее второй раз, вложив в этот поцелуй все свое сочувствие ей, на которое только была способна. Я не обиделась на нее за то, что она цепляется за меня. У нее впереди старость и, наверное, одиночество. От старости не уйти, а от одиночества избавь ее Господь.
Наверное, миссис Мэдкрофт в какой-то степени повяла мои переживания, догадалась о моих мыслях. Она заставила себя бодро улыбнуться. И уронила ожерелье.
— Я помолюсь за твою мать и попрошу дать тебе необходимые наставления, — пообещала миссис Мэдкрофт. — Я знаю, что именно такую жизнь она тебе и пожелала бы.
Пожелав мне спокойной ночи, она удалилась в свою комнату.
Хотелось бы мне разделить ее уверенность в отношении мамы и ее желания.
Уснула я быстро. И мне приснился странный сон. События происходили одновременно как бы в двух измерениях, то совершенно разделяясь, то налагаясь друг на друга. Я знала, что лежу в постели и, тем не менее, я шла по коридору. Мои голые подошвы мягко ступали по грубому ковру, а ночная сорочка легонько колыхалась, задевая мои колени. Но это была не та фланелевая сорочка, которую я обычно надевала на ночь, а какая-то неизвестная мне, шелковая, богато отделанная кружевами. Шелк был очень тонкий, просвечивающий, почти прозрачный.
Сорочка плотно облегала мое тело, подчеркивая те его части, которые скрывала ткань. Шея оставалась открытой до неприличия.
Меня окружала темнота. Двери по обе стороны коридора были плотно закрыты, из-за них не пробивался ни единый лучик света. Тем не менее, я шла уверенно, будто ходила по этому коридору много раз и помнила каждый его дюйм. Сейчас мне не нужно было думать о дороге, меня безошибочно вела память.
Кажется, я боялась. Кромешная тьма. Узкий сковывающий коридор. Чувство полного одиночества. Этот коридор и это одиночество казались мне бесконечными.
Одновременно с этим я испытывала другие, прямо противоположные переживания. Это были переживания полного, невыразимого счастья, такого безоблачного, лучезарного, какого я не испытывала никогда в жизни. Я чувствовала в себе необъятную энергию, которая придавала мне уверенность, что я все могу, мне все по силам. Я могу сделать все, иметь все. Могу иметь любого.
Если бы я проснулась с этим ощущением, то, конечно, поняла бы всю его нереальность. Никто на земле не мог обладать такой силой, энергией и властью.
Но я не пробуждалась.
Я спала.
А во сне все возможно.
Удары сердца становились все чаще и одновременно нарастало волнение. Сначала оно походило на пламя спички, потом — свечи, и наконец на пламя костра, который уже нельзя погасить. В моем сознании что-то произошло, сработал какой-то механизм, распахнулась какая-то дверь, и за этой дверью я совершенно ясно увидела себя и окружающую обстановку. Я осознала свои действия. Я поняла, куда я иду, к кому я иду.
К Эдмонду.
О, Эдмонд.
Красивый желанный Эдмонд.
Единственный человек, который сопротивлялся мне.
Который упорно отказывался взять то, что я ему предлагала. Глупо было думать, что он сдастся с первого поцелуя. Распустить локоны, чтобы сломить его сопротивление? Мало. Нужно гораздо большее, чем это. Да, нужно гораздо большее.
И у него будет это большее. Сегодня ночью. В этот раз он не оттолкнет меня от себя, как это сделал на поляне. В этот раз он примет меня в свои руки.
В свою постель.
Я дрожала от счастья и представляла его удивление, когда он увидит меня рядом с собой. Видела его радостную улыбку, его руки, тянущиеся ко мне, чтобы обнять и привлечь меня. к себе. Я отчетливо представляла вкус его губ, я наслаждалась ими, его полными, пьянящими губами. Я вспомнила линию его верхней губы, прильнула к ложбинке около носа, чтобы ощутить воздух, который он выдыхал, пусть он коснется моего лица.
Я испустила легкий вздох предвкушения.
Какое это было бы наслаждение, взять его руки и прижать к моей обнаженной груди. Пусть мои груди ощущают это поглаживание, мои соски твердеют под его пальцами. Ему не хватит сил устоять под натиском этих теплых холмов плоти, которые созданы для того, чтобы он ласкал их, ласкал меня.
Какое это будет острое, разжигающее ощущение. Я вся трепетала от его приближения.
Шелковая ночная сорочка дрожала на моем теле. Она касалась моих бедер и мне казалось, что их касались кончики мужских пальцев. Кончики пальцев Эдмонда. Милый, милый Эдмонд. Я была почти рада, что он заставил меня ждать, заставил меня ждать ту радость, которая будет нашей.
А когда я узнаю, что Эдмонд мой, действительно и полностью мой, я уйду от него. Это будет ему наказанием за то, что заставил меня ждать. За то, что заставил меня просить его близости со мной.
Я откинула голову назад, угадывая без всякого зеркала, что моя шея смотрится на фоне темноты очень привлекательно. Непрошенный смех стал подниматься из моего горла. Густым медовым потоком он проплыл передо мной, ударившись о дверь Эдмонда.
Я поспешила за ним. Эдмонд! О, я уже ощущала его. Радостное ощущение мужчины. Соленое, словно морские брызги, слегка сухое, как дорогое шампанское. И одинаково пьянящее. Мысленно я провела кончиком языка по его подбородку, затем вниз, к горлу. Я ощущала, как сокращаются мускулы его шеи, я услышала стон, который он издал, и я почувствовала, как его руки крепко сжали меня.
Сегодня он не отпустит меня.
Сказочный мир ощущений и образов возник в моем сознании. Вот руки Эдмонда страстно скользили по моей обнаженной спине к талии. Они обнимали меня всю. Мои глаза наслаждались моим изящным совершенством. Я ощутила на себе вес его сильного тела, его мощные сокрушающие движения. Его ноги соединились с моими и разъединили их. Сладостное, обжигающее наслаждение оттого, что он обладает мной, и я обладаю им. Обхватить его ногами и стиснуть, завладеть им, взять от него то, что он немилосердно держал при себе. Поработить его, как он поработил меня.
Голова кружилась. Я была пьяна от ожидания и желания. Мои руки сами поднялись, коснулись дверной ручки и повернули ее. Дверь оказалась незапертой и бесшумно открылась.
Легко.
Неужели к нему всегда было так легко войти?
Лунный свет проникал через открытое окно, и портьеры качались от легкого летнего бриза. Эдмонд спокойно спал в постели, темные очертания его головы выделялись на светлой подушке. Его грудь равномерно поднималась и опускалась, и в комнате был слышен только звук его мягкого, ровного дыхания.
Я смотрела на него, смакуя, что сейчас он был моим…
Я расстегнула по порядку все жемчужные пуговицы на своей ночной сорочке и нетерпеливо сбросила ее с плеч. Она упала к моим ногам, и я тут же забыла о ней.
Я вздохнула и наклонилась к нему. Я вытянула руки и почувствовала, что мои пальцы коснулись его щеки.
Он пошевелился и открыл глаза. Его взгляд упал на меня. Я радостно ожидала, когда он протянет ко мне руки. В течение минуты он изумленно смотрел на меня. Да, да, он желал меня так же, как я его. Эдмонд шумно вздохнул.
— Господи, Хилари, что ты делаешь? — произнес он…
От его вопроса я пришла в полное сознание. Очнулась. Я стояла у кровати Эдмонда. Обнаженная.
Полностью и унизительно обнаженная.
Мне не хватало воздуха. Комната предательски поплыла перед мной. И я упала.
Проснулась сконфуженная и сбитая с толку. Я ясно представляла, что я в постели, и что еще ночь. В комнате было темно, и серебристый свет луны струился на мое одеяло.
Но мои застекленные створчатые двери почему-то стали окнами и переместились на стену напротив. И почему-то в комнате чувствовался запах мужского крема для бритья.
С трудом пыталась я осмыслить, где я и что со мной происходит. Остатки странного сна эхом отзывались во мне, и его отголоски еще не совсем пропали. Медленно возвращалась память, и вместе с нею опустошенность.
Задыхаясь от охвативших меня чувств, я попыталась сесть. Сильные руки уложили меня обратно в постель. Эдмонд. Боже милостивый, что я совершила!? Но что натворил Эдмонд! А чего мне следовало ждать от него? И что, собственно, может ожидать женщину, пришедшую в полночь к мужчине в спальню? Для чего она к нему шла?
Я застонала и, обхватив голову руками, уткнулась лицом в подушку.
— Хилари! — позвал он охрипшим голосом, который можно было с трудом узнать. — С тобой все в порядке?
Ничего хорошего между нами уже не будет. Что он подумает обо мне, если не поверит в мой лунатизм? В его глазах я буду не лучше, чем Салли Причард, или любая другая женщина, соблазняющая богатого и красивого мужчину. А по сравнению с моим поведением Салли была образцом целомудрия и благоразумия.
— Хилари! Ради Бога, ответь мне, — настаивал он, и в его голосе чувствовался страх. Я прохрипела пересохшим ртом:
— Прости меня! Я… Я…
Он взял мою руку, прижал мои пальцы к своим губам и долго держал их так. Он не желал отпускать, а я не сопротивлялась и не настаивала. Мы долго молчали.
— Ты сможешь одеться? — наконец спросил он. Одеться? Он хочет уйти? Или хочет, чтобы я ушла? Кто из нас где находится? И что было? Я погубила себя навсегда, а он даже не хотел меня. Или все уже было? Сколько раз я засыпала и сколько раз пробуждалась? Когда был сон, а когда явь? Все смешалось. Я не могла разобраться, что было во сне, а что в реальности. И я разразилась нервным смехом.
Он прикрыл мой рот своей рукой.
— Прости, дорогая, — тихо произнес он. — Стоит только кому-нибудь догадаться, что ты была здесь…
Ах, вот как? Могущественный мистер Ллевелин в некоторых ситуациях оказывается совсем не таким могущественным. Сейчас он боится всех. Почему? Что они смогут ему сделать? Да ничего. Они и не будут ничего делать. Они будут просто ждать. Как он поступит? Женится на девушке, с которой побывал наедине в спальне ночью или нет? Он боится этого ожидания? Или необходимости принимать решение? Решение, которое может круто изменить всю его жизнь, его положение в обществе. Он не из тех мужчин, которые хотят обременять себя женой с риском для своего общественного положения. Осуждение общества для него равносильно смерти. Насколько я в этом отношении представляю для него опасность? Пока он не может знать.
Но почему он назвал меня дорогой? Или я услышала только то, что хотела?
— Я смогу одеться, — ответила я на вопрос, который очень волновал его. — Пожалуйста, оставь меня на одну минуту.
Мне с трудом удалось сдержать еще один приступ истерического смеха. Конечно, поздно было думать о скромности или приличии, но я просто не могла надевать сорочку под его пристальным взглядом. А попытка одеться под одеялом рассмешила бы меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55