– Уф! Какое облегчение. – Она принялась расстегивать блузку. – Если с ювелиром все пройдет успешно, то мы сможем уже завтра с утра начать укладывать вещи. Моей новой одеждой можно будет заняться и в деревне. Улыбка неподдельной радости преобразила простоватое лицо Мари, сделав его почти очаровательным.
– Назад, в Мезон де Корбей! Ой, как хорошо!
Энни знала, почему Мари с таким нетерпением стремится вернуться в Мезон де Корбей: из-за Пьера, старшего сына Сюзанны. Она, не удержавшись, поддразнила девушку:
– А вообще, если подумать, может быть, будет лучше, если ты останешься здесь, присмотреть за домом.
– Но… но… разве не нужнее я буду в деревне? Я хочу сказать, если тут никого не останется, что мне здесь делать? Перед тем, как мы уедем, я могу все прикрыть чехлами от пыли, а Поль проверит, чтобы дом был надежно заперт.
– Не связано ли твое нежелание оставаться в Париже с одним молодым лакеем? Как, кстати, его зовут?
Мари сильно покраснела.
– Пьер, госпожа, то есть, я хочу сказать, ваша милость. Его зовут Пьер.
Когда долговязый сын Сюзанны и Мари увидели друг друга, их как громом поразило. Но их очевидное счастье было лишь одной из причин, по которым Энни была довольна, что послала за многочисленным потомством Сюзанны и Жака. После отъезда Филиппа Мезон де Корбей стал казаться ей таким унылым и пустым. На тот месяц, который она задержалась в поместье, чтобы привести там все в порядок, дети Сюзанны скрасили ее жизнь, внеся в дом буйную суматоху и веселый шум голосов.
Энни, шагнув вперед, высвободилась из юбок.
– Я знаю, что его зовут Пьер. Я просто тебя дразнила. – Она задумчиво улыбнулась. – Он хороший парень, работящий и смышленый, и, ясно видно, обожает тебя. Я благословляю вас. – Она подняла бровь. – И, конечно, тебе не найти свекрови лучше, чем Сюзанна.
Все замешательство Мари куда-то исчезло. Она пробурчала:
– Я в этом совсем не уверена, мадам. В Париже было так мило и спокойно без ее поучений и распоряжений.
– Ой, да ты не меньше моего без нее скучала. И не пытайся притворяться. – Кухарке, которую Энни наняла в Париже, явно недоставало непочтительного остроумия Сюзанны и ее таланта делать самые нехитрые блюда удивительно вкусными. Впрочем, Энни нисколько не жалела о своем решении отправить Сюзанну с Жаком в Мезон де Корбей. Нужно совсем не иметь сердца, чтобы разлучить только что воссоединившуюся семью. – Приятно будет снова увидеть их. И их детей. – Ее голос упал до шепота: – И вообще, хорошо вернуться домой.
Просветлев, она положила юбки к Мари на руки.
– Не беспокойся о Сюзанне. Она любит тебя так же сильно, как и я. Знаю, она одобрит этот брак, как бы ни шумела поначалу. – Ее горло сжалось, когда она заметила выражение признательности в глазах Мари.
– Благослови вас бог, мадам. Благодарю вас.
Энни подтолкнула ее к двери.
– Ну а теперь беги заканчивай мое платье. И не забудь послать за ювелиром. – Когда она увидела, что Мари ушла, ее улыбка увяла. Бедная девочка. Вскоре она узнает, что любовь неизменно приносит боль.
Единственным внешним свидетельством раздражения Филиппа была некоторая натянутость улыбки, которую он терпеливо сохранял, стоя рядом с герцогиней де Бресси, которая безостановочно жужжала совершенно ни о чем. Они уже двадцать минут ожидали того, чтобы быть представленными, а впереди них в нетерпении томилось еще полдюжины пар.
Несмотря на старательную улыбку, его зубы были так крепко стиснуты, что заболела челюсть. Проклятье! Какого черта он позволил Генриху пристроить его сопровождать на бал сестру Патриции? Филипп не выносил подобных изматывающих развлечений. Он повнимательнее посмотрел на свою соседку и решил, что эта пышная блондинка, болтающая с ним, более привлекательна, чем ее сестра, раздражительная жена Генриха.
И она явно готова на все. По тому, как она погладила его ладонь, он понял, что она незаметно дает ему знать, что, если он захочет, то за балом и ужином последуют и ночные восторги. Только Филипп этого не хотел.
Раньше он бы ухватился за эту возможность, но не сейчас. Сейчас кратковременные, ничего не значащие развлечения стали для него пустыми и унизительными. И виной была Анна-Мария. Их любовь – какой бы непродолжительной и беспокойной она ни была – изменила его, сделала просто тенью все, что происходило у него прежде и могло бы происходить теперь.
Филипп нахмурился. Он добился неустойчивого перемирия с отцом, но не с женой. Даже спустя месяцы после того, как она отказалась выслушать его объяснения и попросила его уехать, он все еще не мог освободиться от ее власти. Эта женщина околдовала его.
Единственная компания, которая устраивала бы его сегодня вечером, – это добрая бутылочка коньяка, и он, безусловно, предпочел бы уединение своего кабинета всем будуарам Парижа. Если ему повезет, герцогиня де Бресси найдет себе на балу спутника посговорчивей. А пока он вынужден прикидываться, будто отлично проводит время.
За эти дни Филипп прекрасно научился притворяться. Притворяться, что не скучает по Мезон де Корбей. Притворяться, что не чувствует себя одиноким в Сен-Жермене, лишенный даже успокаивающего присутствия Жака и Сюзанны. Притворяться, что не томится каждую ночь по своей жене, вне зависимости от того, сколько он выпил и скольких женщин целовал, а потом оставлял за ненадобностью.
Герцог де Вериньи нежно пожал руку Энни, поднимаясь с ней по большой лестнице королевского дворца.
– Прошу простить меня, моя дорогая. Я забыл, что эти длинные ноги иной раз делают чересчур широкие шаги.
Задыхаясь, Энни улыбнулась в ответ и кивнула. Святые угодники, до чего же давит платье, и сердце стучит чаще, чем молоток сапожника. Может быть, съеденная днем еда и удержится в ней, но в этом тесном, несмотря на все старания Мари, платье она за ужином не сможет съесть даже чашки бульона.
Она тяжело оперлась на руку спутника в попытке хоть как-то прийти в себя. Вспышка похоти в его глазах показала ей, что он ошибочно принял этот ее жест за призыв. Энни пришла в ужас. Едва ли она будет в состоянии пресечь его домогательства в экипаже, по дороге домой. Правда, герцог не славился сексуальной доблестью, но он был одним из самых постоянных – и несдержанных – ее поклонников. Стоит дать повод, и едва ли она будет в безопасности.
Сегодня вечером ей было лучше с ним не ехать. Она думала об этом, но ей не хотелось обижать герцога. Он был влиятельным человеком, который любил выпить и прихвастнуть. Выпивший и разгоряченный, он мог выболтать интересные и весьма полезные пикантные новости. Энни попробовала отделаться извиняющейся улыбкой.
– Извините мне мою медлительность, но я берегу силы на наш первый танец.
Выше их, на лестничной площадке, Филипп рассеянно кивнул в ответ на замечание шепотом герцогини де Бресси относительно той пары, что была перед ними. При других обстоятельствах он нашел бы ее остроумие забавным, но в нынешнем настроении она лишь утомляла его. Впрочем, ее следующее замечание тут же привлекло его внимание. Она, изогнув густую бровь, мурлыкала за веером:
– Ах. Взгляните, кто идет вместе с герцогом де Вериньи. Это ваша жена, не так ли? Мне кажется, в последнее время о них много говорят.
Помимо своей воли Филипп обернулся. Великолепные фамильные изумруды красовались на грациозной шее Анны-Марии. Они сияли глубоким зеленым огнем, и окаймляющие их бриллианты подчеркивали их изысканность. Как обычно, Анна-Мария вела себя с достоинством, но без высокомерия. И, как обычно, Филипп смотрел не столько на драгоценности, сколько на их владелицу.
О господи! Зачем он мучает себя, любуясь ею? Она была прекраснее, чем когда-либо, ее щеки пылали, тело звало к ласкам. Очевидно, жизнь без него пошла ей на пользу.
Он перевел взгляд на мужчину, который вел ее под руку. Де Вериньи никогда не был осторожным человеком, он был подлым хвастуном, пустобрехом, рассказывающим всем сказки о своих любовных похождениях. Увидев, что он касается Анны-Марии, Филипп разъярился, желчь подступила к горлу. Неужели она – предмет последних хвастливых россказней де Вериньи? Филипп поклялся, что выяснит это. У него были друзья в гвардии, которые расскажут ему всю правду. Если де Вериньи запятнал честь Анны-Марии, имея основания или нет, то он – мертвец.
Энни решительно продвигалась к лестничной площадке, где блестящая толпа придворных дожидалась, чтобы быть представленной.
Внезапно благоухающая атмосфера стала душной и тяжелой, гудение голосов сначала словно исчезло, а потом вдруг стало неестественно громким. Когда она добралась до верхней ступеньки, у нее в глазах потемнело. Она, задыхаясь, произнесла:
– Простите, сир, но мне необходимо присесть. У меня кружится голова.
Герцогиня де Бресси положила тщательно наманикюренную ладонь на руку Филиппа.
– Как прекрасно для вас обоих, что ваша жена нашла себе друга. И притом такого великолепного.
Лукавое замечание взбесило Филиппа. Ему припомнились байки де Вериньи о не совсем приличных приключениях с самой герцогиней. Он, повернувшись к ней, улыбнулся:
– В самом деле великолепного. Де Вериньи известен как неплохой рассказчик. Мне, например, вспоминаются истории о нем и некоей герцогине. – Герцогиня побледнела. – В казармах он немало ночей рассказывал о своих… подвигах.
Покраснев, она, чтобы успокоиться, обмахивалась веером, нервно глядя, как Анна-Мария и де Вериньи добираются до верхней площадки. Ее веер вдруг остановился.
– Филипп, ваша жена только что навзничь рухнула на руки своего великолепного спутника.
Он круто развернулся и увидел, что де Вериньи поднял на руки неподвижную Анну-Марию. Филипп коротко поклонился герцогине.
– Прошу прощения, мадам.
Она вздохнула.
– Конечно. Вам надо идти к ней. – Заметив неподалеку мужчину без спутницы, она отпустила Филиппа. – Уверена, что виконт Нанси будет счастлив сопровождать меня, пока вы отсутствуете.
Виконт был молод, беден и амбициозен. Он, без сомнения, с радостью примет ее предложение. Филипп быстро пересек площадку. Хотя придворные делали вид, что ничего не замечают, он-то знал, что они не спускают с него глаз. Его искреннее беспокойство о жене смешивалось с раздражением, которое вызвал ее обморок. Теперь на ближайшие недели они оба будут предметом пересудов.
Но прилив страха все-таки пересилил его досаду. А что, если она и в самом деле больна? Он, заторопившись, миновал любопытствующих придворных и наконец добрался до де Вериньи. Филипп весьма сухо поклонился:
– Благодарю вас, сир, что уделили внимание моей жене, но теперь я сам о ней позабочусь. – Когда де Вериньи передал жену ему на руки, Филипп с облегчением заметил, что цвет лица у нее здоровый и дышит она легко.
Де Вериньи шагнул назад и сказал игриво:
– Мне приходилось видеть достаточно притворных обмороков, чтобы отличить их от настоящих. Я буду молиться, чтобы мадам Корбей не заболела.
– Не стоит беспокоиться, сир. – Стремясь избежать взглядов присутствующих, он повернул назад и понес Энни в ближайший кабинет. Внутри стояла высокая ширма, надежно укрывшая их от любопытных глаз.
Филипп с удовольствием не спускал бы жену с рук, однако положил ее на обтянутый атласом диван и присел рядом, сжимая ее руку. Как хорошо быть возле нее, прикасаться к ней, упиваться ее ароматом! Он лишь об одном молился – чтобы обморок не был вызван болезнью.
– Анна-Мария? Вы меня слышите?
Ее ресницы дрогнули, и глаза открылись.
– Филипп? Откуда вы здесь? Каким образом…
Он мягко перебил ее:
– Вы упали в обморок. Вы не больны? Что-нибудь случилось?
Она вдруг покраснела и села, выдернув руку.
– О, простите. Как неудобно все вышло. – Она подняла на него огромные темные глаза. – Мне совсем не хотелось, чтобы вы узнали об этом таким странным способом. На той неделе я посылала за вами Поля, но вы были где-то за городом на вечеринке…
У Филиппа сжалось что-то внутри.
– Вы больны!
– Нет. – Казалось, она подыскивает слова, внимательно глядя на него. – Я не больна. Я жду ребенка.
Не больна! Филипп притянул ее к себе и крепко сжал.
– Господи, благодарю тебя. – И только тут до него дошел смысл ее слов.
Его сердце радостно забилось, и он прошептал, зарывшись в ее волосы:
– Наше дитя. Разве вы не видите? Это еще один шанс для нас. Нам предначертано быть вместе.
Филипп взглянул на нее.
В ее глазах не было гнева, лишь скорбь.
Энни подняла взгляд на мужа.
– О Филипп, как мне хотелось бы, чтобы все было так просто, но, к сожалению, это не так. – После бесконечной лжи она не хотела ничего, кроме правды. – Я пока еще не разобралась для себя, чему я верю во всех последних событиях. Я ни в чем по-настоящему не уверена, вот в чем беда. – Ее голос слегка дрожал. – Я вас люблю, но я не могу быть вашей женой. Как бы вы ни хотели, сейчас не могу. Нет… пока.
Как она может объяснить ему свои чувства? У Энни не было ни желания, ни необходимости причинять ему боль, но она прекрасно видела, что ее слова задели его. Она коснулась лайковой перчатки, закрывавшей ее искалеченную руку.
– Когда после ранения я впервые пришла в себя, я подумала, что навсегда потеряла руку. Я ошибалась. Процесс излечения был долгим и болезненным, но сейчас я вновь могу пользоваться своей рукой. Она хоть и покрыта шрамами, но действует. – Она глубоко вздохнула, ее взгляд был прикован к нему. – Может быть, и с нашим браком получится то же самое. Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что пока я не хочу быть ни с вами, ни с кем-либо другим. Мне еще нужно время, чтобы все встало на свои места. Вот о чем я сейчас вас прошу.
Филипп был беззащитен против ее тихой мольбы. Он понимал, почему она отталкивает его. Но сколько времени ей потребуется, чтобы осознать то, что уже понял он? Как бы любой из них ни противился, судьба их прочно связала. И ему нужно было лишь набраться терпения. Волна гнева и обиды вновь поднялась внутри его, но он сумел сохранить внешнее спокойствие.
– Время не изменит главное: я люблю вас, а вы – меня. – Филипп вздохнул. – Успокойтесь. Если вы хотите, чтобы у вас было время для раздумий, оно будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46