– Нет, не пора.
Она ласкала языком самые потаенные части его тела, настойчиво разыскивая те точки, на которые его тело отзывалось страстной дрожью. Его губы были раскрыты в томительной мольбе, но она ни разу не поцеловала его.
– Развяжите меня. С меня достаточно этой игры.
Она жестко бросила:
– Но мне недостаточно. – Она легла еще ниже и покусывала мочку его уха, ее груди небрежно касались его тела. Она шептала:
– Неужели вы не наслаждаетесь моей радостью? Ведь вы учили меня наслаждаться вашим удовольствием.
– Я не связывал вас так крепко и отпустил, как только вы попросили.
Она села, напряженно улыбнувшись.
– Отпущу, но только когда я решу.
Он теперь всерьез пытался высвободиться, на скулах выступил гневный румянец.
– Развяжите меня немедленно.
Спинка кровати затрещала, но узлы держались крепко. Филипп свирепо смотрел на Энни, вены на его руках набухли, все мускулы напружинились.
Энни никак не ожидала, что может справиться так надолго с таким мощным мужчиной. Теперь, ясно видя, что он не может освободиться, она сползала все ниже по его животу, все еще не позволяя ему ворваться в ее тело, удерживая его трепещущую плоть.
Филипп откинулся назад, уже не стремясь высвободиться.
Тело Энни молило не медлить дальше, слиться с ним в огне страсти. Желание грозило сжечь ее. Она не могла больше ждать. Она скользнула вперед, потом назад, выискивая самое удобное положение, и, найдя его, отпустила на волю всю силу своей страсти, так долго таившейся внутри.
Она овладела им, двигаясь сначала медленно, потом все быстрее и быстрее – каждое движение было местью за предательство, за скрытность, за командирский тон и силу, которая заставляла ее собственное тело предавать ее.
– Ну, как вам нравится быть беспомощным и зависимым? – прошептала она.
Энни откинулась назад, допустив его еще глубже, каждое прикосновение вызывало взрыв эротического наслаждения. Она не остановилась, даже услышав его сдавленный, гортанный стон освобождения. Злость и восторг овладели ею, отчаяние и страсть слились воедино, и она, обессиленная, в слезах упала ему на грудь.
Когда наконец рыдания утихли, он сказал:
– Развяжите меня.
Хотя он говорил тихо, Энни услышала в его словах приказ. Не просьбу.
Энни приподнялась, грива волос рассыпалась, как шаль, по плечам. Она надеялась увидеть в его глазах хотя бы намек на нежность, но в них была только злость. Она встала и направилась в гардеробную.
– Куда вы уходите? Развяжите меня, я сказал!
Филипп, упершись ногами в постель, тщетно пытался освободиться от пут. Стена дрожала от его бесплодных усилий.
– Вернитесь назад. Сейчас же!
Энни оглянулась назад, представляя, что он сделает с ней, если она его освободит. Лицо Филиппа было багровым от ярости, гнев исказил его черты. Нет, она не рискнет сейчас развязать его.
Боже, как она устала. Так устала!
Она закрыла за собой дверь.
16
Энни очнулась от беспокойного сна совсем не отдохнувшей. Кровать ночью казалась ей очень жесткой, и ее все время мучил какой-то сырой, затхлый запах.
Потянувшись, она больно стукнулась рукой о грязные доски, с трех сторон окружавшие маленькую, узкую кровать. Моргая в полутьме, она отдернула занавески, закрывающие кровать.
За ней оказалась гардеробная. Полоска бледного рассвета пробивалась из-под двери спальни и освещала ванну, в которой она недавно купалась, и темное пятно сырости на полу.
Тревога мгновенно охватила ее. Она заснула на месте Мари! Энни спустила ноги на пол и бессмысленно уставилась на узкий луч из ее спальни.
Из ее спальни… Она сразу все вспомнила.
Филипп. О боже! Она оставила его связанным на всю ночь!
Она, дрожа, встала и, осторожно подойдя к двери, приложила к ней ухо. Не слышно было ни храпа, ни тяжелого дыхания, ни движения. Он все еще там? Что ей теперь делать?
Энни заглянула в щелочку.
Все еще связанный, Филипп приподнял голову и, не отрываясь, смотрел куда-то мимо нее. Его глаза были темными от гнева, а лицо казалось изможденной маской. Даже через комнату было видно, что его запястья сильно натерты шелковым шнуром. Холодная ярость его взгляда заставила Энни опустить глаза.
Ее сердце бешено заколотилось, она прикрыла дверь и прислонилась к ней. Он свернет ей шею, если она попробует сама развязать его. Да и кто может его осудить после того, как он пролежал связанный, как скотина, всю ночь?
Наверно, безопаснее поручить кому-нибудь развязать Филиппа. Лучше всего Жаку.
Найдя его в огороде, Энни нерешительно посмотреть ему в глаза. Как ему объяснить?
– Мой бедный муж! Мне так стыдно. Жак встревожился.
– Что случилось? Вы не убили его?
– Нет, конечно, нет! Как ты мог подумать? – Энни совсем невоспитанно вытерла рукавом кончик носа.
– Простите, ваша милость. Вы так спешили, что я испугался… – Он спросил с надеждой: – Так его милость в порядке?
Она не знала, как ему сказать, но от правды не отвертеться. Жак и сам вскоре все увидит. Она покраснела до корней волос и, приняв горделивую позу королевы, отдающей приказ, произнесла:
– Я нечаянно привязала его милость к моей кровати на всю ночь. Он все еще там, и в глазах у него жажда крови. Я не рискую развязать его сама, но тебе, я думаю, он ничего не сделает. – Энни потянула Жака к дому.
Он сделал только шаг и остановился. На его лице вновь появилась тревога.
– Хозяин не жестокий человек, но его характер… Если он так зол, как вы говорите, лучше вашей милости не попадаться ему на глаза.
– О, конечно, ты прав, но куда я денусь? Он сразу же найдет меня, если я останусь в доме, а на лошади я едва держусь. Мне от него не ускакать.
– Надо что-то придумать… – Жак щелкнул пальцами. – Нашел! Старая мельница у моста. – Он показал на каштан, растущий в конце сада. – Видите куст сирени возле этого дерева? – Он заговорил почти шепотом: – Прямо за ним есть тропинка. Идите по ней, пока не дойдете до ручья. Дальше, вверх по течению, будет мельница. Я однажды набрел на нее, когда меня на охоте застигла буря. Там есть сарайчик.
Энни прикусила губу, раздумывая, что может с ней сделать Филипп, если найдет ее там одну, так далеко от людей и без слуг, которые могли бы ее защитить.
Жак постарался успокоить ее:
– Это совершенно безопасное место, его милость о нем ничего не знает. И не беспокойтесь, я не пойду к дому, пока вы не скроетесь из вида.
План показался ей разумным.
– Спасибо за помощь. Я этого не забуду. – Подобрав юбки, она помчалась к лесу так быстро, как только могла.
Жак крикнул вслед:
– Когда хозяин поостынет, я приду и скажу, – и пробормотал себе под нос: – Если он сразу не пристукнет меня.
Энни прошла по узкой лесной тропинке уже больше полумили, когда острая боль в боку заставила ее остановиться. Согнувшись вдвое, она подождала, пока пройдет боль и успокоится дыхание. Она прислушалась, боясь услышать звуки преследования. Но, кроме шума бегущего ручья, не было слышно ничего.
Пока ей удалось спастись от гнева Филиппа, но Энни знала, что ей придется вернуться и встретиться с ним лицом к лицу. И что же тогда? Сказав себе, что будет время подумать, когда она доберется до мельницы, Энни выпрямилась и двинулась дальше.
Вскоре она вышла из зарослей к развалинам мельницы на тенистой поляне, заросшей папоротником. Крыши не было, одни каменные стены выступали из огромных, покрытых мхом глыб, закрывающих дневной свет. Несмотря на свою встревоженность, Энни не смогла не отметить мрачного очарования пейзажа.
Легкий порыв ветерка пронесся над вершинами старых деревьев, заставив их листья затрепетать в веселой пляске света и тени, нарушившей тишину этого сонного царства. Беспокойно озираясь, Энни нашла наконец незаметный вход в убежище за огромным рододендроном в самом дальнем углу за мельницей. Там она обнаружила низкую дверь.
Пригнувшись, она нырнула внутрь. Запах известки и навоза смешивался со смолистым запахом сухого сена, покрывающего земляной пол. Заброшенная комнатка оказалась достаточно сухой и надежно защищала от прохладного майского ветерка. Убедившись, что здесь нет никакой лесной живности, Энни села в уголок, прикрыла ноги юбкой и стала ждать.
Неужели мир в ее душе потерян ею навсегда?
Прошлой ночью она дала волю гордыне, вожделению и мести и ввергла себя в пучину хаоса. Она мучилась сознанием вины и не могла себя простить.
Она связала Филиппа в тщетной попытке взять над ним верх, думая, что это даст ей ощущение власти и над своей жизнью, и над своим телом. Но в конечном итоге потеряла власть над собой. Неудивительно, что в ее душе нет покоя. Они с Филиппом стоят друг друга. Их необузданные желания могут привести и того, и другого к гибели.
Воздух был теплым, но Энни не могла остановить дрожь. Она не могла без ужаса подумать, что сказал бы отец Жюль или господь – неважно, узнав, что она связала своего мужа и забыла развязать его.
Ближе к вечеру острое чувство вины притупилось, но Энни чувствовала себя совсем обессилевшей. В желудке ворчало, икры стянуло судорогой, плечи болели. Она с трудом встала и осторожно вышла из своего, теперь уже прохладного, убежища, встала под теплые, янтарные лучи солнца, еще пробивающиеся сквозь деревья, и потянулась, чтобы хоть немного размяться после долгого сидения.
Услышав шаги, Энни замерла. Шорох сухих листьев был осторожным – так неуверенно мог идти только тот, кто не очень хорошо знал дорогу, да и шаги были не такие, как у Жака.
Энни нырнула в свое убежище и стояла там, едва дыша, с отчаянно бьющимся сердцем, пока не услышала обеспокоенный голос Мари:
– Ваша милость! Где вы? Ваша милость!
Энни облегченно вздохнула, в душе произнося благодарственную молитву, и откликнулась:
– Я здесь, Мари. – Она вышла на поляну.
Мари радостно всплеснула руками, забыв даже поклониться.
– Слава богу и благословенным святым угодникам! Я так боялась, что с вашей милостью что-нибудь случилось!
– Где Жак? Он говорил, что придет за мной.
Мари, широко открыв глаза, покачала головой:
– Он уехал в Париж с монсеньором герцогом.
Энни почувствовала и боль, и облегчение с равной силой. Да, теперь она в безопасности, но ее молодой супруг всего две недели пробыл с ней. А почему это ее так огорчает? В пылу вчерашней перепалки она сама предложила ему вернуться в Париж.
Она постаралась говорить спокойно:
– Монсеньор говорил, когда вернется?
Мари покраснела.
– Он сказал, что с него достаточно и Мезон де Корбей, и вашей милости… ну… он сказал, что вы теперь можете делать что хотите.
Энни, помертвев, села на ближайший валун. Брошена. Опять брошена.
Святые угодники! Сколько же можно делать глупости! Чувство вины с новой силой охватило ее.
Мари весело хихикнула.
– Его милость был утром страшно зол. – Она подмигнула госпоже. – Связан был как надо.
Энни поморщилась:
– А что было, когда Жак… освободил его?
– Хозяин носился по дому в одних штанах, кулаком открывал двери и звал вас. – Мари покачала головой. – Вдребезги разбил ту красивую вазу, которую вы нашли на чердаке.
– Бог с ней, с вазой. Что было дальше?
– Его милость приказал всем слугам осмотреть дом, от подвалов до чердака, а конюхов и садовников послал искать вас в саду. – Явно довольная, что принесла такие интересные новости, Мари уселась рядом с Энни и стала рассказывать дальше: – Просто не могу сказать, ваша милость, как я боялась, что кто-нибудь разыщет вас. Не дай бог, это была бы я. Но я бы вас ни за что не выдала, даже если бы нашла. Его милость был в ярости.
– Спасибо за заботу, но я была в безопасности. Жак это знал.
Мари улыбнулась:
– Жак и Сюзанна любят вашу милость, почти как я.
– А что делал мой муж, когда не нашел меня?
– Он приказал Жаку собираться, а сам влетел в библиотеку и захлопнул за собой дверь. – Мари доверительно нагнулась к Энни: – Жак выпросил на сборы побольше времени. Он надеялся, что хозяин остынет. Был уже полдень, когда вещи были уложены и подана карета.
Все обошлось. Бог внял молитвам. Но отъезд Филиппа ничего не решал. Это всего только еще одна оттяжка.
Энни встала и уныло сказала:
– Можно возвращаться. Я очень замерзла и устала. – Теперь она мечтала только о горячей еде и мягкой, уютной постели.
– Не огорчайтесь, ваша милость, – утешала ее Мари, поддерживая за локоть. – Все, что ни делается, к лучшему. Мезон де Корбей теперь большой и красивый дом. Ваша милость будет счастлива здесь.
Эти слова были слабым утешением для Энни, стоящей на обломках разрушенной ею самой семейной жизни. Но в самом деле Мезон де Корбей был домом, о котором она мечтала. Теперь, когда Филипп уехал, она будет спокойно трудиться.
– Наверное, ты права, Мари. Надеюсь, я сумею стать счастливой в Мезон де Корбей.
17
Сидя у окна в кабинете, Великая Мадемуазель услышала за спиной знакомый звук шагов своего секретаря.
Префонтейн приблизился и низко поклонился.
– Вы посылали за мной, ваше высочество?
Не отрывая глаз от зелени за окном, она указала ему на письменный стол.
– Да. Займись письмом к его милости герцогу Корбею. Он сейчас в Сен-Жермене вместе с гвардией.
Как только она узнала, что Филипп все еще во Франции, Луиза использовала все свое влияние, чтобы услать его как можно дальше от Парижа. Но королева упорно отказывала в его переводе, утверждая, что сейчас каждый гвардеец необходим для защиты ее и юного короля.
Объяснение выглядело убедительно, но ей до смерти было любопытно, знает ли Мазарини, что за всем этим стоит она. Луиза надеялась, что нет. Ей не хотелось даже думать о том, как торжествуют Мазарини с королевой, отказывая ей.
– Я готов, ваше высочество.
– Хорошо. – Луиза обернулась и начала диктовать: – Вначале – обычные приветствия. Затем… До меня дошли сведения, что ваша молодая жена без всякой охраны проживает в деревне, в то время как вы отважно защищаете нашу королеву и его величество в Сен-Жермене. Позвольте мне вновь предложить вашей дорогой жене гостеприимство и безопасность в моем доме. Как я и обещала, место в моей свите я храню для нее. Не сомневаюсь, вы оба согласитесь, что она должна вернуться в Париж как можно скорее, учитывая опасность нынешнего положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46