Протирая глаза и выплевывая грязь, он усмехнулся:
– Я всегда подозревал, что под скромным видом монахини скрывается буйный характер. Но вашей монастырской образованности для подобных случаев недостаточно. Напомните позже, я вас научу некоторым выражениям, которыми пользуются в казармах.
– Как, как вы… – Он еще и издевается!
Губы Энни задрожали, и она ринулась вперед, чтобы стереть с его лица эту мерзкую ухмылку. Несмотря на намокшие юбки, она с такой скоростью обрушилась на него, что он свалился как подкошенный.
Прежде чем он успел подняться, она села ему на ноги и кулаками размазала по его лицу ком земли, стараясь нажимать побольнее.
– Как смели вы смеяться надо мной , вы, недотепа? Ваша миленькая шутка чуть не убила меня!
Филипп покорно переносил все, но, когда она костяшками пальцев ударила его под глаз, заставив вскрикнуть от боли, он легко, словно надоевшего котенка, отбросил ее на спину.
– Довольно! – Грязными пальцами он осторожно ощупал место удара. – Дьявол! Я одним глазом ничего не вижу!
Энни растирала костяшки пальцев.
– Какая жалость, я надеялась – не видят оба. – Отнюдь не смирившись, она вскочила на ноги и двинулась к нему. – Ну, сир! Покажите, что вы сможете со мной сделать здесь, на сухом берегу. Я не боюсь вас!
После взаимного обмена легкими ударами они стали кружить по траве, он – настороженно наблюдая, она – с откровенной агрессивностью. Вскоре Филипп почувствовал, что его напряжение спало и в горле заклокотал смех.
Руки Энни снова сжались в кулаки.
– Негодяй! Вы считаете забавным унижать собственную жену?
Филипп покачал головой:
– Нет, мадам. Но взгляните на нас. Как вам это нравится?
Негодование Энни утихло, когда она посмотрела на себя. Она попыталась расправить грязные складки своей юбки.
– Господи, ну и вид. – Она взглянула на него. – А теперь посмотрите на себя!
Они дружно расхохотались.
Тяжело дыша, Энни отдирала от бедер прилипший мокрый шелк.
– Ваш большой палец торчит из носка, а в волосах запутались водоросли.
Филипп стал вытаскивать комья земли, торчащие из волос. Он бросил в нее маленький комочек.
– Как вы прекрасны, герцогиня, с грязью вокруг рта и водяными лилиями в корсаже.
– И вы неотразимы, герцог, с грязью на лице и синяком под глазом.
Он потряс головой, словно собака, отряхивающаяся после дождя. Водяная пыль облаком повисла в воздухе.
Филипп подошел поближе, нагнулся и взял ее на руки.
– Пойдемте. Нужно поскорее переодеть мокрое платье, пока вы не замерзли.
Она с трепетом ощутила тепло его тела, пока он нес ее через лужайку. Внезапно в ее воображении возникла картина – два тела, лежащие на мягком ковре спутанной травы, и Филипп, снимающий с нее мокрую одежду. Энни, закрыв глаза, представила себе, как она будет медленно стаскивать рубашку с его широких мускулистых плеч…
С каждым широким шагом его длинных ног Энни все острее ощущала плавное движение его мускулов, силу и мощь его тела, смешанный запах тины и едкого мужского пота. Там, где ее мокрое платье было плотно прижато к его не менее сырой одежде, ее кожа казалась ей раскаленной. Она была уверена, что Филипп тоже чувствует обжигающий жар этих прикосновений.
Филипп обогнул террасу, поднялся по ступенькам и прошел дальше, словно ничего не случилось. Он, казалось, не замечал удивленного перешептывания работников и слуг.
Энни слышала ровное биение его сердца, слегка ускорившееся, когда он начал подниматься по главной лестнице к их покоям. Ее собственное сердце также забилось сильнее.
Неожиданно всплыли воспоминания об их первой ночи, вызвав сладкое томление.
– Не надо было устраивать такое зрелище, проявлять излишнюю заботу. Я отлично могла бы дойти и сама.
– Ваше предложение очень любезно, мадам. Особенно сейчас, когда мы уже почти у вашей двери.
Поднявшись наверх, Филипп повернулся и громко крикнул служанкам, перешептывающимся внизу:
– Ванну! Живо!
Оставляя на полу грязные следы, Филипп подошел и открыл дверь ее спальни.
– Мадам, – он бережно опустил ее на ковер, – прошу простить, но, наверно, вам следует привести себя в порядок.
Он успел закрыть дверь, прежде чем ее грязная туфля попала туда, где только что было его лицо.
Она повернулась, моргая темными ресницами, и увидела Филиппа, застывшего на полпути между дверью в его комнату и ее ванной.
Извечно женским жестом она одной рукой прикрыла грудь, другой – темнеющий под водой треугольник.
– Вы давно здесь? Где Мари?
Он подошел ближе. От бокала в его руке и еще сильнее от его дыхания шел запах коньяка.
– Я отправил Мари на кухню и сказал, что сегодня вечером мы будем обедать у себя. Она не придет, пока я ее не позову.
Филипп, скрывая смущение, выпил еще глоток коньяку. Видит бог, он вовсе не хотел причинить какой-либо вред своей жене, когда бросил ее в неглубокий пруд. Но при всем желании, даже после трех изрядных порций коньяку, он не мог выбросить из памяти страх в ее глазах.
Он пододвинул стул к ванне и сел на него верхом.
– Мне жаль, Анна-Мария, что так получилось. Надеюсь, что горячая ванна помогла вам согреться.
Как бы моля о прощении, он опустил пальцы в воду и погладил качающуюся волну золотисто-каштановых волос. Его взгляд скользнул по гладким блестящим плечам вниз, жадно впитывая дразнящие очертания ее обнаженного тела. Один взгляд на нее заставил его мучительно захотеть получить то, что ему принадлежало по праву.
Энни отстранилась, передернув плечами.
– До сих пор горячая ванна была одним из немногих удовольствий в моей жизни. Ваша детская выходка лишила меня и этой маленькой радости. Даже полоская волосы, я заново переживаю тот ужас, который я испытала в пруду под водой.
– Лучше представьте, как нам будет хорошо в объятиях друг друга.
Энни, несмотря на негодование, готова была сдаться соблазняющей неге его голоса. Рука Филиппа, скользнув под воду, коснулась груди Энни, и ее пронзила дрожь желания.
– Мы слишком долго не были вместе, – сказал он, пробираясь рукой ниже.
Энни чувствовала, что тело предает ее, и была бессильна себя остановить. Все было не так, как она представляла. Она клялась, что в следующий раз они будут вместе тогда, когда она захочет, и так, как она захочет.
Голос Филиппа был теплым, как подогретое вино.
– Мы одни. Слугам приказано не беспокоить нас, пока я не позову их.
Энни погрузилась в воду поглубже.
– Я прекрасно обойдусь без ужина. После всего случившегося у меня нет аппетита.
Ноздри Филиппа чуть вздрогнули.
– Я тоже не очень голоден, только если… – Зачерпнув немного теплой воды, он обрызгал ее плечи.
Боясь выдать ответное желание, Энни отвела взгляд.
– Вода стынет. Я хочу выйти из ванны. Позвоните, пожалуйста, Мари.
Он встал и резко поставил стул на место. – Не нужно беспокоить Мари. К тому же вспомните, звонок отсоединен. Здесь…
Он отставил в сторону бокал с коньяком и вытащил из сундука огромную простыню из льняного полотна.
– Я помогу вам.
Энни старалась не замечать беспокойный стук сердца. Поднявшись с достоинством, которого она вовсе не ощущала, она взяла простыню и закуталась толстой белой тканью. Отойдя от ванны, она гордо произнесла:
– Если вы соблаговолите оставить меня, то я наконец смогу отправиться спать.
– Лечь спать пораньше – отличная идея. Но не в одиночестве.
Филипп подошел ближе. Она плотнее завернулась в простыню, и на груди, животе и между бедрами проступили темные мокрые пятна. Нетерпеливый огонек зажегся в глазах Филиппа.
Жена она или нет, но в угол ее не загнать, решила Энни. Волоча за собой один конец простыни, она быстро повернулась и направилась к своей комнате.
Он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.
– Я вежливо просила оставить меня, Филипп. Как можно выразиться яснее?
– Я все понял, но я не хочу уходить. – Он взял ее за руку. В глазах его была настойчивая решимость.
Энни держала себя в руках.
– Это моя комната, сир. Воспитанный дворянин не останется там, где его не хотят видеть.
– И мадам не должна отказывать мужу в его супружеских привилегиях.
Она презрительно взглянула на Филиппа:
– Вы намерены применить силу?
Филипп отпустил ее.
– Ваша сдержанность, Анна-Мария, впечатляет, но мы оба знаем, что вы страстная женщина. Вы наслаждались нашей близостью так же, как и я.
Отчаянно борясь с собой, Энни сказала:
– Я снова прошу вас оставить меня.
Она решительно двинулась к двери, простыня соскользнула и упала на пол.
Энни по инерции сделала пару шагов и, повернувшись, увидела, что край простыни прижат сапогом Филиппа.
Изобразив удивление, он отодвинул ногу.
– О… Простите!
Филипп приблизился. Он стоял, не прикасаясь к ней, могучий и твердый, как башня. Пристальный взгляд его синих глаз светился откровенным желанием, настойчивым призывом. Он склонился к ней и прошептал на ухо:
– Вы так же прекрасны, как и тогда!
Энни закрыла глаза, стараясь не выдать своего яростного желания. Она почувствовала совсем близко тепло его лица, влажный жар его дыхания. Его губы коснулись ее век, задевая трепещущие ресницы.
Прохладный воздух комнаты вдруг стал раскаленным.
Энни не шевелилась. Его губы так же нежно, как и тогда, ласкали изгибы ее шеи, двигаясь к теплому плечу. Он прошептал:
– Как хорошо! Позвольте мне доставить вам радость.
Ни одного прикосновения, ни одного объятия, ни одного движения рук – только мучительная нежность его губ, скользящих по белоснежной коже, всегда прикрытой от солнца. Энни слышала шорох его одежды, когда он наклонялся все ниже.
Его волосы, касаясь ее груди, вызывали таинственный трепет где-то внутри. Губы касались ее уже почти у талии, и Филипп мягко прихватил зубами нежное тело. От неожиданного ощущения у нее закружилась голова, и Энни схватила его за плечи, чтобы удержать равновесие.
Ее прикосновение вызвало у Филиппа сдавленный стон. Энни открыла глаза и увидела, что он стоит перед ней на одном колене с закрытыми глазами и пылающим лицом.
Энни проклинала свою слабость, но ее пальцы, помимо ее воли, ласкали его волосы и притягивали его к себе.
Энни неожиданно для себя резко скомандовала:
– Снимите одежду!
Требование, казалось, лишило Филиппа последних остатков самообладания. Он встал, не отрывая от нее взгляда. Он сбросил сапоги, снял носки и быстро справился с застежками одежды.
Конечно, она, как жена, не имеет права отказаться от исполнения супружеских обязанностей. Но ничто не обязывает ее быть покорной и получать удовольствие так, как желает он, и столько, сколько хочет он.
А почему не наоборот?
Он нагнулся снять штаны, но она вновь заговорила изменившимся голосом:
– Нет. Позвольте, я сама сниму.
Филипп не смог скрыть удивления. Прикусив нижнюю губу, он согласно кивнул.
Она скользнула рукой в расстегнутые штаны и очень медленно стянула их. Они, шурша, свалились на пол, открыв явное доказательство его возбуждения и опалив ее тем острым, диким, мужским запахом, который она помнила с брачной ночи.
Энни немного отступила. Она прошлась взглядом по заросшей черными, как смоль, волосами дорожке от пояса до самого низа, где во всей красе стояла его мужская сила. Очарованная, она открыто рассматривала представившееся ей.
Ее смелость лишила Филиппа остатка терпения. Он застонал и прижал ее обнаженное тело к себе.
– Что вы за женщина? Сначала вы неделями не подпускаете меня к себе, прогоняете, как только я пытаюсь подступиться к вам, а теперь пожираете меня глазами. Клянусь небом, вы околдовали меня, и я схожу с ума от желания.
Он схватил и поднял ее.
– Нет. Не здесь. В постели. – Все будет по ее желанию: время, место, способ.
Все еще чувствуя возбуждение от соприкосновения с его жарким телом, она скользнула в постель и разгладила одеяло.
– Ложитесь сюда.
Его глаза потемнели от нетерпения, но он подчинился и, схватив ее запястья, притянул ее к себе.
– Идите ко мне!
Она вспорхнула и уселась сверху. В ответ Филипп только застонал и отпустил ее руки. Действия Энни в точности повторяли то, что происходило в их брачную ночь. Она потянулась вперед, схватила шелковый шнур от занавесей и привязала его к спинке кровати. Шнур был менее толстым, чем в Мезон д'Харкурт, но достаточно прочным.
Глаза Филиппа удивленно расширились. Он пробормотал:
– Что вы собираетесь делать с этим шнуром?
– Только то, что вы делали со мной.
Легкая тень подозрения мелькнула в глубине его глаз.
– Хотя я нахожу ваши выдумки вдохновляющими, не могу понять, зачем это.
Она сжала коленями его бедра.
– Вы сами говорили, что мы можем доставлять друг другу удовольствие, как захотим. Вот я и решила, что хочу так.
Филипп покорно вздохнул:
– Ну, если вы так хотите…
– Вот и хорошо, – промурлыкала Энни. – А теперь закройте глаза.
Когда он подчинился, Энни быстро сделала из шнура петлю, зацепила его запястья и завязала шнур вокруг тяжелой спинки кровати. Ее голос был ласковым и соблазняющим.
– Видите, мне не пришлось возиться долго, как вам тогда. И вы можете свободно двигать руками. – Она закрепила его запястья запутанными узлами и, завязав последний узел, проверила их прочность. – Готово.
Филипп открыл глаза.
– Подождите. Еще маленький узелок.
Он увидел, что она протягивает шелковый шнур, чтобы покрепче привязать его к широкой спинке, и повернул голову.
– Развяжите. Я едва могу двигаться.
– Еще рано. – Она соскользнула ниже, прикоснувшись нежным телом к его животу.
– О!.. – Шнуры были тут же забыты, он горел мучительным желанием соединения.
Томление Энни тоже росло, но она испытывала особую радость, оттягивая их полную близость. Собрав волосы в мягкое кольцо, она водила их мокрым холодным кончиком по его груди, чувствуя, как в ответ вздрагивает его тело. Она осыпала поцелуями его гладкий живот, ощущение силы, которое дала ей перемена их ролей, вдохновляло ее и росло с каждым биением сердца.
Наклонившись, она прижалась к блестящему кружеву шелковистых волос на груди Филиппа, чуть покусывая то один, то другой сосок, пахнущий солью. Он стонал от нежных прикосновений и извивался, стараясь проникнуть внутрь ее тела, но она не позволяла, шепча:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46