Филипп осторожно приложил ухо к груди Энни и услышал частое, слабое биение ее сердца.
– Она будет жить.
Филипп упал в кресло возле кровати. Губы его бессвязно шевелились в благодарственной молитве.
Осторожно, чтобы не побеспокоить Анну-Марию, Великая Мадемуазель поднялась с подушек и подошла к окну. Она посмотрела на бурлящий внизу хаос и вздохнула:
– Все еще не кончилось. После того, что произошло сегодня, ни один из моих приближенных не может чувствовать себя в безопасности. Вам надо ее спрятать, увезти в надежное место – до тех пор, пока я не узнаю, как Мазарини намерен отомстить.
Внезапный стук в дверь заставил их обоих подпрыгнуть от неожиданности.
– Кто там?
– Фронтеньяк, ваше высочество. Я принесла ящик с лекарствами. Вместе со мной пришли и слуги.
Прежде чем Филипп успел ответить, в комнату ворвался Жак, сжимая в руках гремящую коробку с медикаментами. Увидев распростертое тело на кровати, он остановился как вкопанный.
– Ох, господи! Она уме…
Вошедшая следом Мари залилась слезами при виде своей госпожи, но Сюзанна была совсем из другого теста. Домоправительница оттолкнула Мари за руку.
– Тсс, девчонка! Ты только мешаешь. – Сюзанна мимоходом удостоила принцессу и Филиппа реверансом и направилась к кровати. – Ваше высочество. Ваша милость. – Как обычно, деловитая, она тут же загородила собой раненую, словно львица-мать, оберегающая своего детеныша. Когда она приподняла повязку и увидела обугленную глубокую рану в груди своей госпожи, ее глаза наполнились слезами. Филипп молча смотрел на неподвижное тело на кровати.
Принцесса шагнула прямо к нему.
– Филипп, вы не можете здесь оставаться, равно как и она. Нельзя терять времени.
Он в оцепенении кивнул.
Принцесса повернулась:
– Фронтеньяк, спуститесь и передайте монсеньору принцу, что я иду к нему тотчас же. Я должна помочь разобраться с обозом и ранеными. Дайте мне знать, что решите делать дальше.
Но не успела она дойти до лестницы, как вбежал запыхавшийся курьер и упал на колени к ее ногам. Он протянул ей записку.
– Ваше высочество, срочное донесение из вражеского лагеря.
Принцесса взглянула на бумагу и сделала знак Жаку и Мари.
– Спуститесь вниз и готовьтесь. Не забудьте закрыть за собой дверь.
Жак заколебался, но Филипп кивнул, и он покорно увел Мари вниз.
Как быстро принцесса получает донесения от своих шпионов в лагере Мазарини. Он откинулся в кресле и прикрыл глаза, чтобы не выдать своего любопытства. Он различил слабый звук срываемой сургучной печати и шелест разворачиваемой бумаги. Что-то необычное в тишине, последовавшей за этим, заставило его открыть глаза.
Сидя в профиль, Великая Мадемуазель, явно близкая к истерике, смотрела на письмо невидящими глазами и бормотала одно и то же:
– Нет. Нет. Нет.
Лицо, которое увидел Филипп, выражало боль и озадаченность, как у записного дуэлянта, проколотого шпагой зеленого новичка.
Филипп встал.
– Что еще случилось?
Он услышал не ответ, а вырвавшиеся у принцессы мысли вслух:
– Я никогда не думала… не до того было, просто делала, что была должна. Никто не собирался вредить Людовику. Уверена, его величество поймет это. – Она в муке прикрыла глаза. – Но как он сможет понять? Он ведь еще ребенок. А эта испанская ведьма, его мать, все перевернет с ног на голову и восстановит его против меня. – Побледнев, она перечитала послание еще раз.
Филипп сделал шаг к ней, но она подняла руку, словно отражая атаку.
– Нет! – Смяв бумагу в кулаке, она перегнулась вперед, словно кукла, у которой сломали спину, бормоча: – Надо как-то убедить его… я просто хотела спасти свои войска… я… – Скупая слеза оставила полоску на ее нарумяненных щеках.
Она выпрямилась.
– Не иначе, сам бог на стороне кардинала. – Ее голос стал сухим и сдержанным. – С тех самых пор, как родился Людовик, я посвятила себя одной-единственной цели – занять мое законное место подле него, стать королевой. Все, что я ни делала, сводилось к этому, даже мое участие в Фронде.
Великая Мадемуазель расправила письмо и прочитала его снова, словно слова в нем могли измениться. Потом она посмотрела куда-то вдаль мимо Филиппа.
– Когда я увидела, что люди Тюренна атакуют, отрезая нашим войскам путь к отступлению, я поняла, что должна что-то сделать, чтобы остановить их. Я просто не могла стоять и смотреть, как погибают тысячи моих солдат. Поначалу Мазарини ошибочно принял огонь наших пушек за выстрелы собственных. – Выражение горького удовлетворения сменило мрачность ее лица. – Но, когда он разобрался в том, что произошло, и через подзорную трубу разглядел меня, он закричал: «Огнем из пушек она убила свой будущий трон!»
Ее глаза наполнились слезами.
– С опозданием оглядываясь назад, я вижу, что мой звездный час уже прошел. – Она снова посмотрела в окно. – Если бы только я смогла понять это, когда происходили все эти события… Я никогда не спустилась бы с бруствера. – Она простерла руки вверх. – Я бы приняла смерть, бросившись вниз, величественная смерть – достойное завершение жизни! А теперь мне остались одни проклятия.
Ее руки бессильно упали, голос превратился в шепот:
– Наверное, бог наказывает меня. Когда врач после оспы сказал мне, что я не могу иметь детей, я понимала, что не должна думать о браке с Людовиком, но я не смогла расстаться со своей мечтой. – Филипп увидел в ее глазах безнадежную тоску бесплодной пустыни. – И вот теперь бог наказывает меня за мое честолюбие. Самая жестокая кара на свете – жить, лишенной того положения, для которого я рождена.
Филипп попытался утешить ее:
– Франция все еще нуждается в вашей отваге. Вы не должны опускать руки, ваше высочество.
Ее ответный взгляд был полон достоинства и боли. Потом она мимо него посмотрела на неподвижную белую фигуру на кровати.
– А вы знаете про… – Она вдруг замолчала, словно утаивая что-то.
– Про что, ваше высочество?
– Неважно. Все в божьих руках. – Она коснулась щеки Анны-Марии. – Сколь многих мы уже потеряли; я молюсь, чтобы вы не потеряли ее. Ваша жена удивительная женщина и исключительно храбрая. Она завоевала мое уважение задолго до того, как спасла мне жизнь. Берегите ее.
Он кивнул.
Тоскливая улыбка сделала принцессу какой-то юной и трогательно-беззащитной. Прошло несколько минут, прежде чем она вновь заговорила. Ее голос был спокоен.
– Мне надо идти. Внизу ждут меня. Ваших слуг я пришлю.
Филипп встал и проводил ее до лестницы. На прощание он низко поклонился.
– Да не оставит вас бог, ваше высочество.
Лишь немое отчаяние в ее глазах выдавало то, что она потеряла все, на что рассчитывала. Чувство глубокого сопереживания перехватило горло Филиппа. Прежде чем дверь закрылась, он бросил последний взгляд на принцессу, печальную и очень одинокую.
Она закрыла лицо руками, плечи поникли, дыхание было таким тяжелым, словно весь мир обрушился на нее. Но она не уронила ни слезинки.
24
Филипп еле держался на ногах. Безмерная усталость сковывала тело, затуманивала мозг. Он опустился в кресло возле кровати Анны-Марии, потянулся и помассировал виски. Он не мог позволить себе ни капли отдыха. Надо было решать, что делать дальше.
Одно было очевидно: предостережение принцессы очень серьезно. Никто из тех, кто был с ней в Бастилии, не избежит жестокой мести со стороны Мазарини. Высокое положение Великой Мадемуазель сможет защитить ее от пыток и тюрьмы, но у Анны-Марии такой защиты нет. Мазарини, конечно, жаждет крови и не упустит шанса расправиться с мятежниками.
Просить маршала о помощи бесполезно. Разве он не снял Филиппа с командования и не отправил на передовую линию фронта, в первые ряды кавалерийской атаки? Ничего не оставалось, как только бежать, и возможно скорее. Однако, будучи столько лет солдатом, Филипп не привык отлучаться, не испросив разрешения командира. Но, с другой стороны, обратиться за разрешением – значит, наверняка раскрыть свои планы Мазарини. Единственная для Анны-Марии надежда на спасение – это бесследно исчезнуть.
Исчезнуть? А почему бы не назвать это более точно, как назвал бы Жютте, – «дезертировать»?
Голова у Филиппа заболела с новой силой. Не желая признать, что он уже сделал выбор, перешагнув порог штаба Конде, он мучился, продумывая дальнейшие действия.
Чем больше он пытался сосредоточиться, тем громче звучали в его нещадно гудящей голове противоречивые голоса. Стоило ли рисковать всем – карьерой, репутацией, имуществом, всей судьбой – ради попытки спасти женщину, столь близкую к смерти? Она так слаба. Любое передвижение легко может погубить ее. И что тогда с ним будет?
Он посмотрел на постель: Сюзанна и Мари озабоченно хлопотали возле своей госпожи. Анна-Мария лежала настолько неподвижно, что ее классический профиль казался вырезанным из мрамора, ниточка, связывающая ее с жизнью, казалась такой же тонкой, как едва заметный трепет ее дыхания. Почему он должен делать выбор между ней и всем, чего добился в жизни?
И все же он не может отдать ее на растерзание Мазарини. Филипп своими глазами видел, чем кончаются допросы у кардинала. Мазарини совершенно лишен совести и милосердия. Странно, что только теперь Филипп понял, какому злому и порочному человеку он служил последние два года.
Он вспомнил ужасную разруху парижских улиц, мертвого младенца в руках матери, и его охватила волна стыда. Если ему удастся бежать сейчас из Парижа, он избавится от разгула насилия, хаоса и разложения, затопившего всю Францию, втянувшего и его в зловещий вихрь. В любом случае, даже если он и останется на службе, его карьера кончена.
Один за другим внутренние скрипучие голоса противоречивых раздумий стихли. В наступившей тишине он спросил себя, есть ли в его жизни что-нибудь настолько ценное, ради чего стоит рисковать жизнью Анны-Марии?
Нет.
Убежденность ответа удивила его. Как будто где-то в потаенном уголке сердца Филипп просто закрыл одну дверцу и открыл другую. Странно, как легко он принял решение, которое навсегда изменит его жизнь. Странно также, что принятое решение оставило у него чувство душевного движения вперед. Теперь он не позволит себе жить в зависимости от обстоятельств или от чьих-то замыслов. С сегодняшнего дня он станет хозяином своей судьбы.
Он жестом подозвал Жака и тихо заговорил:
– Балтус привязан снаружи. Возвращайтесь с Мари в город, приготовьте припасы, чтобы хватило на две недели. Возьми золото из моего сейфа. Мы должны увезти отсюда герцогиню, и как можно скорее. Повозка маловата, но другой не найти. И остерегайся людей Мазарини. Возможно, они уже следят за герцогиней. – Он положил руку на плечо верного слуги. – Есть только одно место, где мы будем в безопасности. Если бы оно еще находилось поближе…
Жак озадаченно нахмурился, потом просветлел, явно в знак одобрения.
– Потайное место?
Радуясь, что не придется рисковать, произнося вслух названия их будущего убежища, Филипп молча кивнул.
Жак сложил все в медицинский сундучок.
– Мы должны вернуться с повозкой сюда?
Филипп покачал головой.
– Нет. Так будет гораздо легче нас выследить. – Он замолчал и поскреб щетину на подбородке. Он шепнул на ухо Жаку: – Помнишь место, куда я посылал тебя прошлой весной, чтобы подготовить пикник? Встречай нас там. Самый безопасный сейчас путь из города – это по Сене. Я где-нибудь достану лодку. А теперь не теряй времени, иди!
Филипп выглянул в окно и смотрел до тех пор, пока Жак, ведя Балтуса, на котором сидела Мари, не слился с отъезжающими повозками и не скрылся из вида.
Он вернулся к постели и осмотрел раны Анны-Марии. На повязках крови не проступало, на лице появился слабый румянец.
– Думаю, что сейчас ее можно переносить, не причинив вреда. Давай только избавим ее от этой перепачканной одежды. – В углу комнаты отыскалась свежая мужская ночная рубашка. Он протянул ее Сюзанне и вытащил свой кинжал. – Я хочу перевернуть ее на бок и разрезать корсаж. Придерживай ее и не своди глаз с раны на груди. Если появится кровь, сразу скажи.
– Да, ваша милость.
К счастью, кровотечение не возобновилось. После того, как Филипп помог Сюзанне снять с жены нижнюю сорочку, он занялся собой, пока домоправительница заканчивала отмывать и переодевать свою хозяйку.
Филипп критическим взглядом осмотрел свою перепачканную форму. В таком виде нельзя идти разыскивать лодку. Форма сразу же вызовет подозрения. Занятая госпожой, Сюзанна и не заметила, как он скинул сапоги, а потом стащил с себя окровавленную пропотевшую рубашку.
Воды в умывальнике едва хватило, чтобы смыть с рук кровь Анны-Марии и сажу с лица. Умывшись, он вернулся к куче вещей и подобрал себе пару холщовых штанов и полотняную рубашку.
Он вынул из своей грязной формы небольшой кожаный кошелек, вытащил из него две золотые монеты и положил на полочку.
– Это должно с лихвой покрыть стоимость одежды.
Он спрятал кошелек в карман рубашки и направился к двери.
– Никому не открывай до моего возвращения, разве что ее высочеству. Если к утру я не вернусь, разыщи Великую Мадемуазель. Она лучше всего сможет помочь, если меня убьют или возьмут в плен. К моему отцу обращайся только в самом крайнем случае.
Сюзанна побледнела.
– Вы бросаете нас?..
– Не беспокойся. Я вернусь.
Поиски лодки затянулись дольше, чем он ожидал. К тому времени, как он нашел наконец пониже пристани, у церкви Святого Людовика, плоскодонный ялик, на город спустилась темнота. Добравшись через двадцать минут до счетной палаты, Филипп обнаружил, что ее нижний этаж пуст. Тревожная дрожь пробежала по его телу. Он мигом добежал до двери в спальню и остановился, не решаясь повернуть ручку двери.
Великий боже, пусть они будут там, целы и невредимы.
Дверь была не заперта. Он потихоньку отворил ее. У дальней стены комнаты горела свеча, освещая постель. Слава богу. Поверх покрывала в белой ночной рубашке лежала Анна-Мария.
Филипп услышал сзади чье-то дыхание и резко повернулся. У двери притаилась Сюзанна с кочергой, угрожающе занесенной над головой. Признав его, она опустила свое оружие и шепотом принялась браниться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46