– Закрой глаза, сынок, и старайся дышать через рот. – Он и сам попытался отвести взгляд в сторону. Сколько бы раз ни приходилось ему наблюдать последствия сражений, он так и не сумел настолько ожесточиться, чтобы спокойно видеть эти ужасы.
К тому времени, как они пробрались сквозь эти дебри и оказались у стен Парижа, звон в ушах Филиппа заметно ослабел. Теперь его сознание стало яснее, острая головная боль перешла в тупое гудение в висках. Прошло меньше получаса с тех пор, как его разбудили в палатке госпиталя, а он уже беспрепятственно миновал городские ворота и направил Балтуса на Риволи.
То, что поджидало их внутри городских стен, было еще более ужасным, чем то, что они видели по дороге к городу. Знакомая когда-то часть веселого Парижа превратилась в обитель скорби. Вереницы раненых солдат и горожан, еле передвигая ноги, тащились по захламленным улицам. Кого-то несли на носилках, кого-то – на поломанных, обугленных досках или на руках. Повсюду на мостовой, прямо там, где упали, лежали недвижные изуродованные тела. Воздух был наполнен густым дымом и воплями горожан, пытающихся спасти немудреные пожитки из горящих домов и лавок.
Когда копыта Балтуса разъехались, попав в кровь солдата, простертого у сточной канавы, молодые, крепкие руки юноши так сильно сжали Филиппа, что он едва смог выдохнуть:
– Полегче, парень! Если ты сломаешь мне ребра, прежде чем мы туда доберемся, от меня не будет никакого проку.
– Простите, сир. Я просто испугался – я не хотел свалиться и испачкаться в крови.
– Никто не хочет пачкаться в крови, мальчик. – Услышав свои слова, Филипп вдруг понял, что именно это заставили его сделать регентша и ее честолюбивый любовник – испачкаться в крови.
Там, где прежде стояли чистые, красивые здания, теперь были сплошные развалины, не было ни одного дома, не тронутого, хотя бы частично, разрушением. Филипп потуже натянул поводья Балтуса, чтобы не задеть распростертые на раскаленной мостовой тела. Они миновали нишу, где, прислонившись к дверному косяку, сидела перепачканная в саже молодая женщина в цветастом шелке. Укрывшись от слепящего солнца, она невидящими глазами смотрела на недвижное тельце своего мертвого ребенка.
Горло Филиппа сжалось.
Дети. Теперь они уже убивают и детей. Когда же закончится это безумие?
Наконец паж показал пальцем налево:
– Это здесь, ваша милость, прямо на соседней улице.
Очевидно, в счетной палате расположился командный пункт отступившей Фронды. Обоз армии Конде загромождал весь квартал, и повсюду находились раненые солдаты в мундирах Фронды.
Вынужденный спешиться, Филипп вел своего коня через хаотическое скопище людей и подвод. Не обращая внимания на возбужденные и гневные выражения на лицах из-за его гвардейского мундира, он решительно пробирался среди вражеских войск. Наконец он остановился возле крыльца, охраняемого часовыми с вымпелами Фронды на пиках.
Один из них взглянул на форму Филиппа и преградил ему путь своей пикой. Паж шагнул вперед.
– Все в порядке, господа. За ним посылали. – Он вытащил из своего камзола кольцо с печаткой и протянул его часовым. – Это должно обеспечить нам свободный проход.
Один из охранников взял кольцо.
– Все в порядке. Входите.
Стены тесной прихожей сотрясались от беспорядочных приказов и криков раненых. Каждый кусочек пола был занят людьми. Все были перепачканы в крови и грязи.
Он пытался расспросить об Анне-Марии или о принцессе. Мрачные отрицательные ответы либо полнейшее безразличие. Казалось, в рядах Фронды полностью развалилась дисциплина. Ответственных просто не было. И как же, черт побери, он сможет отыскать свою жену в этом сумасшедшем доме? Точно такими же бесплодными оказались попытки пажа найти принцессу.
Невообразимый шум привлек все взгляды к закрытым дверям, за которыми, должно быть, находилась гостиная. Филипп узнал голос Конде, орущего во всю силу своих легких, и ответные гневные вопли монсеньора Гастона. О чем они? Филипп отдал бы месячное жалованье, чтобы подслушать их. Но голоса принцессы не было слышно, значит, ее здесь нет, и надо продолжать поиски. Лишь бы найти кого-нибудь, кто видел Великую Мадемуазель или Анну-Марию.
Неожиданно он услышал знакомый голос.
Он рванулся через комнату.
– Босарж! Где Великая Мадемуазель? Вы ее видели?
Седовласый капитан посмотрел на него ввалившимися глазами.
– А с чего это я буду перед вами отчитываться? Или вы наконец-то решили поменять свои взгляды? Если так, сейчас неудачное время. Я считал, вы умнее. Или вам хочется прокатиться на телеге палача?
Филипп дрался на дуэли и из-за меньших оскорблений, но сейчас он не мог себе позволить задерживаться.
– Мадемуазель послала за мной. Моя жена вместе с ее высочеством была в Бастилии, и там ее ранили. Вы не видели их?
Выражение сочувствия сменило озлобленность старого служаки.
– Так она – ваша жена? Простите, друг. Я сказал, не подумав. – Он показал на второй этаж. – Ее недавно принесли, всю в крови. Она наверху. – Босарж, собравшись с силами, встал на ноги и окликнул гвардейца, охранявшего вход на лестницу: – Пропусти капитана Корбея. Я за него ручаюсь.
Филипп прошел мимо часового и замер на месте, увидев следы крови, засохшей на дубовых ступенях, ведущих наверх. Как много крови! Крови Анны-Марии.
Он поднимался по ступенькам быстро, как только мог.
Самые худшие опасения не смогли подготовить Филиппа к тому ужасному зрелищу, которое ожидало его в спальне. Алый след тянулся через порог к высокой кровати красного дерева, рядом с которой расхаживала принцесса.
Великая Мадемуазель обернулась и бросилась к нему.
– Филипп! Слава богу, вы живы!
Филипп, едва заметив ее, прошел мимо к кровати, где лежала его жена. Бледная, как полотно, Анна-Мария застыла в неестественной позе, рука, вывернутая ладонью наружу, была приколота к груди стрелой из арбалета. Желтый корсаж ее шелкового платья отвердел от пропитавшей его крови. Внутри его все перевернулось.
– Великий боже! Она жива?
Вглядевшись, он увидел, что с каждым ударом сердца на ее ладонь вытекает тонкая струйка крови, и с каждым судорожным вздохом древко оперенной стрелы слегка колышется.
Принцесса упала в кресло возле кровати.
– Пока она жива, но я не знаю, надолго ли. Что мы можем сделать? Мы должны ей помочь, но здесь нет врачей. – В ее голосе, как и в бледно-голубых глазах, было заметно неподдельное волнение. – Она спасла мне жизнь, Филипп. Мы обязаны помочь ей.
У него вырвался мучительный стон. Анна-Мария рисковала своей жизнью, чтобы спасти принцессу – ту самую женщину, которая видела в ней соперницу, ту женщину, которая публично унижала ее, насмехалась над ней, и вот теперь каждый слабый вздох может стать последним. Нет, она не может умереть. Он должен попытаться спасти ее.
Филипп обратился к Фронтеньяк, съежившейся у двери.
– Спуститесь на кухню. Найдите что-нибудь металлическое, длинное, толщиной с мой палец – кочергу или заточенный прут. Положите его на угли, раздуйте огонь и раскалите металлический кончик докрасна. Принесите мне прут и угли. И еще – надо найти в доме хоть немного виски.
Фронтеньяк повиновалась лишь после того, как принцесса в знак согласия кивнула.
Филипп повернулся к принцессе.
– Где тот паж, который привел меня сюда? Отправьте его в мой дом, пусть приведет Сюзанну. Она должна взять мой ящик с медикаментами. В нем хватает лекарств, способных унять кровотечение и предотвратить загноение.
Он подошел к окну и глянул вниз.
– Ему нужна вооруженная охрана. На улицах сейчас – настоящий сумасшедший дом.
Он вернулся к кровати и, притронувшись к руке Анны-Марии, невольно отдернул руку, ощутив ледяной холод ее пальцев. Ее ногти от потери крови стали почти синими.
– Если нам удастся до его возвращения сохранить в ней жизнь, я, может быть, смогу спасти ее.
Принцесса шагнула к двери.
– Паж!
Когда он появился, она быстро дала ему указания и вернулась.
– Лекарства принесут через полчаса.
Филипп отошел к окну убедиться, что юноша уже в пути, но сразу вернулся, услышав, что дыхание Анны-Марии стало более судорожным.
Принцесса низко склонилась к ней:
– Не умирайте, Корбей. Вы слышите? Не сдавайтесь! – Страстность ее голоса поразила Филиппа. Что произошло между ними, что победило обычную сдержанность принцессы?
В дверь осторожно постучали, и в комнату вошла Фронтеньяк, неся перед собой на вытянутых руках железный поднос с пылающими углями и раскаленным острым прутом.
– Хорошо. Поставьте поднос на камин. – Он подошел к камину. Принцесса двинулась следом. Филипп раздул угли, помешал их кочергой и, вернувшись к кровати, безо всяких церемоний обратился к Великой Мадемуазель:
– Отошлите Фронтеньяк вниз, чтобы она дожидалась ящика с медикаментами, и закройте дверь.
В обычных обстоятельствах за такую наглость в обращении с принцессой не сносить бы ему головы. Но сейчас она покорно передала распоряжения Филиппа фрейлине и заняла место возле него.
– Чем я могу помочь?
– Мне действительно нужна ваша помощь, но я боюсь, что вы можете упасть в обморок. Если стрела задела артерию, то, стоит мне вытащить наконечник, хлынет кровь. Я не могу терять ни секунды, обрабатывая рану.
Она с вызовом ответила:
– Мне доводилось видеть кровопролитие не меньше вашего, сир, и еще ни разу я не падала в обморок. – Она указала на грудь Анны-Марии. – Эта стрела предназначалась мне. Ваша жена встала на ее пути, чтобы закрыть меня. Я сделаю все, что необходимо, чтобы помочь вам спасти ее. Вы можете положиться на меня.
Он кивнул:
– Хорошо. Оторвите от простыни несколько полос для перевязки, а потом держите ее покрепче.
Филипп нагнулся пониже, чтобы внимательно осмотреть изуродованную руку Анны-Марии. Он совершенно не был уверен, что его попытки не ухудшат положения, однако нельзя было терять времени. Он видел, что с каждым ударом сердца жизнь вытекает из нее.
Великая Мадемуазель быстро порвала на полосы две наволочки и сложила их на постель.
– Готово. – Она обогнула кровать и вытащила подушки из-под головы Анны-Марии. Нагнувшись вперед, она прижала плечи потерявшей сознание женщины и ухватилась за безжизненную неповрежденную руку.
Филипп вытащил раскаленную кочергу из углей.
– Начнем?
Она кивнула.
Сначала надо было избавиться от древка стрелы. Филипп поднес к нему красно-оранжевый кончик кочерги, и оно, потрескивая, сгорело, выпустив клубы ядовитого дыма.
– Рука пробита насквозь. Первым делом я освобожу ее от острия и прижгу рану. Держите ее крепко. Она может дернуться, когда я притронусь к телу кочергой.
Он подсунул пальцы под приколотую руку и резко дернул вверх. Кровь была скользкой и липкой, но рука легко высвободилась. Из дыры в ладони кровь алой струей хлынула ему на рубашку. Крепясь, Филипп ткнул раскаленный дымящийся прут глубоко, прямо в рану.
Неожиданно ее пальцы крепко обхватили кочергу. Глаза Анны-Марии мгновенно открылись, огромные и глубокие, само олицетворение страдания, губы разлепились, выпуская сдавленный хрип. Потом глаза закатились, и она обмякла. Запах опаленной плоти тошнотворно-сладкой волной распространился вокруг кровати, вызывая в его памяти знакомый запах сражений.
Принцесса сотрясалась в рыданиях, но не оставила свой пост.
Увидев, что кровь уже не течет из почерневшего места, он осторожно пощупал руку возле раны. Стрела задела кость и, очевидно, порвала артерию.
– Кровь здесь не течет. Но вы не накрывайте пока руку, чтобы я мог взглянуть на нее после того, как разберусь со стрелой.
Он подтянул к себе поднос с углями. Кочерга зашипела, когда он сунул ее в самую гущу пылающих углей.
Филипп сел в кресле, ожидая, пока кончик прута вновь раскалится докрасна. Несмотря на все сложности, которые Анна-Мария внесла в его жизнь, он с ужасом думал – неужели ему придется жить без нее? Вдруг его попытки помочь ей лишь ускорят ее смерть?
Поворачивая прут в углях, он откровенно сказал:
– Сейчас самое страшное. Я не могу точно сказать, застрял ли наконечник в ребрах или прошел глубже. Если наконечник стрелы проник в сердце, она умрет в ту же секунду, как я его вытащу. – Филипп отпустил прут и наклонился вперед. – Может быть, нам лучше подождать и не трогать ее. Я постараюсь найти врача.
Великая Мадемуазель подошла к Филиппу и почти спокойно заговорила:
– Мы оба знаем, что она не доживет до врача. – Ее голос стал почти нежен. – Не мучайте себя, Филипп. – Тут она вновь перешла на повелительный тон: – Вы должны вынуть стрелу. Это единственный шанс. Если у нее задето сердце, она в любом случае умрет. Но, во всяком случае, надо попытаться. Приступайте!
Он вытащил дымящийся инструмент из углей и, подойдя к кровати, протянул его принцессе.
– Возьмите это. Мне понадобятся обе руки, чтобы вытащить стрелу. Молите бога, чтобы наконечник не отломился.
Он стиснул древко стрелы и осторожно слегка его потянул. Из отверстия, в котором торчала стрела, выплеснулась кровь.
– Она слишком глубоко застряла, чтобы свободно выйти. Я попробую ее покрутить. – Он с усилием попытался повернуть стрелу, но та и не пошевельнулась. Другое, более мощное усилие слегка покачнуло стрелу. Теперь в ответ на его осторожный нажим стрела пошла чуть легче.
– Надо поворачивать и тащить одновременно. Держите кочергу наготове и правой рукой упритесь в ее плечо. Я дерну на счет «три». – Пальцы обеих рук сомкнулись вокруг коротенького древка, он начал считать вслух: – Один… два… три!
Все туловище Анны-Марии поднялось, когда он изо всех сил дернул вверх упрямую стрелу, повернув ее при этом. Ее спина оторвалась от кровати, прежде чем стрела уступила-таки их усилиям. Затем Анна-Мария обессиленно рухнула на кровать, а он бросил окровавленную стрелу рядом с ней и потянулся за раскаленным прутом. Тупой красный кончик зашипел, когда он опускал его в рану, но, уйдя вглубь, почти тут же остановился.
На этот раз Филипп не почувствовал отвратительного запаха.
– Стрела прошла неглубоко.
Слава богу, она жива, он не погубил ее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46