— Но я не хочу уезжать, не попрощавшись с Конни.
— Что ещё за Конни? — осведомился герцог, до сих пор не придя в себя при виде той непринужденности, с которой его дочь вела себя с какими-то простыми моряками.
— Это юнга с Морского Дракона, — объяснил Данте, — В плавании Рея очень привязалась к мальчику.
— Пора ехать, моя дорогая, — напомнил герцог.
Подавив разочарование, Рея молча кивнула. Она услышал, как несколько голосов произнесли тост в её честь и помахала им на прощанье. Зажав в кулачке драгоценную брошь — последнюю память о Морском Драконе, она позволила отцу увлечь её к выходу.
В коридоре она помедлила и её взгляд на одно долгое мгновение встретился с глазами Данте. Но только на мгновение, ведь они уже попрощались наедине.
Внезапно Рея почувствовала, как кто-то потянул её за полу накидки и, обернувшись, увидела маленькую, темноволосую головку. — Конни! — облегченно воскликнула она и, прежде чем он успел увернуться, Рея заключила мальчика в объятия. — А я уже было подумала, что мы так и не увидимся!
— Так вы взаправду уезжаете? — спросил он и девушка увидела слезы в широко распахнутых глазах.
— Да, Конни, мне надо ехать. Это мой отец, — сказала Рея, указывая на высокого человека рядом с ней, чья суровая фигура, казалось, отбрасывала темную тень на стоявших вокруг людей. — Он приехал сказать, что моя мать очень больна. Она ждет меня, Конни. Мне нужно ехать немедленно, но когда Данте через несколько дней приедет за мной, ты поедешь с ним? Мне бы так хотелось увидеть тебя в Камаре! Я познакомлю тебя со своей семьей.
— Вы и вправду этого хотите, леди Рея? — недоверчиво переспросил Конни, бросив исподлобья подозрительный взгляд на мрачное лицо незнакомца. — А он ничего не скажет? — спросил мальчуган, не в силах оторвать глаз от его изуродованной щеки.
— Отец!
Люсьен Доминик с раздражением почувствовал, что ситуация явно выходит из-под контроля. Теперь его дочь приглашает в замок какого-то оборванца, похожего на уличного воришку. Но что было делать?! — Конечно, мы будем очень рады принять вас, ах, простите, я не расслышал вашего имени …
— Бреди, ваша светлость, Констэнтайн Магнус Тайрон Бреди. Друзья зовут меня Конни, — дерзко отозвался мальчишка.
Губы Люсьена Доминика дрогнули, но он сдержался и ответил совершенно серьезно, — Благодарю вас, я постараюсь запомнить. — Заглянув в сиявшее гордостью мальчишеское лицо, он вдруг понял, почему Рея так привязалась к мальчику. Он чем-то сильно напоминал их Робина.
Взяв дочь под руку, герцог помог ей встать. Перехватив быстрый взгляд, которым обменялись Данте и Конни, Рея резко отвернулась, чтобы они не заметили слез, текущих у неё по лицу. Уже взявшись рукой за ручку двери, она внезапно вспомнила о чем-то и обернулась.
— Ах, Кирби, Ямайка остался где-то под кроватью, — спохватилась она, заметив, что старый слуга замер у дверей в настороженной позе. Он был огорчен, но явно не желая ни во что вмешиваться.
— О да, миледи. Я сейчас поищу его, — пообещал Кирби. Голос показался ей странно хриплым.
— Его примут в Камаре с радостью. Моя мать обожает кошек, — напомнила Рея. Затем, бросив долгий прощальный взгляд на три застывшие в немом отчаянии фигуры: старого слуги, юнги и капитана Морского Дракона, Рея вышла из гостиницы и исчезла в экипаже, который ждал наготове, чтобы отвезти её домой, в Камаре.
Упала ночь,
и черный плащ раскинул Велиал, беги скорей, спеши скорей!
Он молнии быстрей!
Джон Мильтон
Глава 5
Новая луна ещё только народилась. Все было окутано темной мглой, когда внезапно ночь прорезали две ослепительные вспышки света, затем ещё три, условный сигнал, что все в порядке. Шлюп контрабандистов, в эту минуту бесшумно скользивший вдоль берега с убранными уже парусами, чтобы войти в бухту Бишопс Крик[ 10], отозвался, послав к берегу яркий луч света. Очень скоро пузатые бочонки с бренди, до этого времени надежно укрытые под фальшивым днищем шлюпа, вытащили на палубу и осторожно перенесли в маленькие, проворные шлюпки, которые, словно мухи, мгновенно облепили борта.
До отказа нагруженные контрабандой, плоскодонки медленно двинулись в обратный путь к берегу, а шлюп снова лег на прежний курс и, распустив паруса, мгновенно растаял в темноте. Тяжело нагруженные лодки низко сидели на воде, но не смотря на это, проворно скользили над едва покрытыми водой подводными мелями, только изредка слышался шорох, когда днище слегка задевало нанесенную прибоем гальку.
Гребцы и носильщики, все — мужчины от тридцати до сорока, специально отобранные благодаря хорошо развитой мускулатуре, проворно разгрузили лодки. Взвалив на могучие плечи по два четырехгаллоновых бочонка, один спереди, другой сзади, люди в полной тишине начали карабкаться вверх по узкой тропе, которая вела на самую вершину горы. Слышно было только, как где-то глубоко внизу через вересковую пустошь несет свои воды быстрый ручеек, торопясь поскорее добежать до берега.
Вскарабкавшись на вершину, караван направился дальше по знакомой тропинке, пока не добрался до Мервест Кросс. Единственный огонек на много миль вокруг пробивался из-за ставень в трактире Бишопс Грэйв[ 11]. Здесь, на перекрестье дорог, процессия разделилась, часть людей с их грузом направилась на север, к сонной деревушке Мерлей, остальные двинулись на юг, к Вестли Эббот.
Сэм Лэскомб, хозяин трактира, с тревогой прислушивался, как большие часы на лестничной площадке пробили час. Он не мог заметить никаких признаков людей внизу, на тропе, хотя был совершенно уверен, что они сейчас именно там. Во главе как всегда Джек Шелби, а стража, вооруженная до зубов ножами и пистолетами, готова уничтожить любого, кто встанет у них на пути. И Сэм невольно пожалел о том несчастном, которого судьба в такую ночь поставит на дороге у Джека.
— Они ведь уже в пути, так? — хрипло проворчал кто-то за его спиной.
Сэм Лэскомб, который в эту минуту высунулся из окна, изо всех сил пытаясь хоть что-то разглядеть, подскочил от неожиданности и стукнулся затылком об оконную раму. — Проклятье, женщина! — прошипел он, потирая рукой ушибленное место. — Чего тебе неймется? Хочешь меня раньше времени в гроб загнать? Чего это тебе пришло в голову подкрадываться к человеку сзади, да ещё бесшумно, словно змея?! Не видишь, что ли, я хочу послушать, не идут ли они?
— Коль у человека совесть чище чистого, тогда ему нечего вздрагивать, если женушка подойдет сзади, — с простодушной логикой объяснила возникшая из темноты у него за спиной женщина. — Ничего не видать, ничего не слыхать, — сказала она, даже не позаботившись говорить потише.
Резко обернувшись, Сэм уставился на жену тяжелым взглядом. — Так тому и быть, Дора. В такую безлунную ночь, как нынче, тебе и не след что-то видеть или слышать. Видать, мало тебе пришлось поволноваться в то время, когда я уж и не чаял-то в живых остаться, не то что о делах думать, — Сэм Лэскомб сделал недовольную гримасу. Было уже очень поздно, он устал, а сделать предстояло много. До рассвета было ещё далеко.
— Бьюсь об заклад, опять уведут у нас лошадей! — сердито сказала женщина.
Сэм оглянулся, стараясь разглядеть в темноте лицо жены. Что она, в самом деле, шутки с ним шутит? — Ну, что ж, либо так, либо «Могилу Епископа» спалят вместе с нами обоими. Ты, поди, уже позабыла, что стряслось с Вебберами, когда старик Дэниел послал их к черту и сказал, чтобы не смели брать в другой раз его лошадей?!
В воздухе повисло тяжелое молчание, оба они слишком хорошо помнили, как всю ночь горела ферма Вебберов, а наутро от неё осталась лишь куча дымящихся головешек. Сама Мэри Веббер осталась вдовой, без крыши над головой, а её несчастного мужа нашли наутро у подножия скалы. Шея у него была сломана, но прежде, чем бросить в пропасть, его до смерти засекли кнутом.
Стояла такая тишина, что они оба услышали слабый шорох шагов на тропе далеко внизу. Шаги приближались и вскоре у них уже не сталось ни малейших сомнений в том, что их ночные гости уже близко. Внезапно шаги замерли и снова воцарилась тишина. Муж и жена затаили дыхание. Впрочем, оба они знали, что очень скоро раздастся приглушенный стук копыт, слабый скрип седел и контрабандисты продолжат свой опасный ночной подъем.
Когда вокруг вновь наступила тишина, Сэм Лэскомб тяжело перевел дыхание. Все было позади. Теперь он знал, что, спустившись вниз, найдет только пустые, притихшие стойла. Может быть, где-то в конюшне припрятаны бочонков двадцать превосходного французского бренди. Позже за ними придут, но и на долю Сэма перепадет парочка. А позже, когда он попотчует этим бренди кое-кого из постоянных посетителей, они принесут ему неплохой доход, что с лихвой окупит ночные страхи.
Дора Лэскомб устало опустилась на стул, — Боже, и когда же этому придет конец, Сэм? — в двадцатый раз спросила она, прекрасно зная, что и на этот раз ответом будет молчание.
Из груди Сэма вырвался тяжелый вздох. Он не сердился на жену. Она только высказала вслух ту же самую мысль, которая вот какую уже ночь подряд заставляла его беспокойно ворочаться с боку на бок на жесткой кровати, где они с женой мирно спали бок о бок вот уже почти тридцать лет.
— А поначалу все было совсем не так, — — продолжала она.
— Знаю, — устало сказал он, промокнув вспотевший лоб.
— Тед сказал, тут все пошло по-другому, как только за дело взялся Джек Шелби.
— Да уж, твой братец верно подметил. Это Джек Шелби привел чужих в наши места. А кто они — преступники, да бродяги! Одна грязь, вот что я тебе скажу. А потом, я слышал, кое-кого из них ищут за убийство в Бристоле!
— Ну, голову даю на отсечение, что всех нас ждет теперь петля за убийство, — напомнила Дора.
— Да уж. Знаешь, жена, мне и саму здорово было не по душе то, что случилось прошлой ночью в Пещере Дракона. В прежние-то времена мы бы этого королевского офицера просто-напросто стукнули, как следует по голове, или связали бы покрепче, да сунули бы подальше, чтоб не совал свой нос , куда не следует. Но чтоб вот так хладнокровно зарезать! Нет, это, брат, не одно и тоже! — покачал головой Сэм Лэскомб.
— Мыслимое ли это дело — убивать беззащитных людей, пусть они даже служат королю! — Дора в ужасе всплеснула руками, подтвердив его худшие опасения. — Только последний мерзавец пойдет на это, но самый страшный грех — убить одного из своих. Куда это годится — оставить людей без крыши над головой, жену — без мужа, детей — без отца. Куда им теперь, беднягам, податься — милостыню просить или на большой дороге грабить?! Большой грех лежит у них на душе, Сэм Лэскомб, а мне до слез стыдно, что и я тут руку приложила, если хочешь знать!
Сэм в бессильной ярости с грохотом опустил на стол могучий кулак. — Думаешь, мне это по душе?! Этот проклятый Джек Шелби со своими душегубами запугали всех в нашей округе. Никто не осмеливается рта открыть, не то, чтобы сказать «нет», особенно теперь, когда они подняли руку даже на королевских солдат! Знаешь, мне страшно, боюсь я, что их теперь и не остановишь! Неужто они испугаются горстки запуганных деревенских рыбаков да пастухов? Приходят сюда, как к себе домой, пьют, едят в три горло, да ещё ни за что не платят! У всех тащат, что плохо лежит! А знаешь, я слышал, что в ту проклятую ночь, что они убили Тома, да сожгли его ферму, убивцы не побрезговали да изнасиловали саму Мэри и их старшую дочку!
— Ох Боже милостивый! А я этого и не знала! — всхлипнула Дора, благодаря небеса за то, что она уже бабушка и с ужасом оглянулась. Она знала, что весь этот сброд, успешно переправив товары, теперь веселится внизу в пивной.
— Зовут себя сыновьями Велиала, — угрюмо процедил сквозь зубы Сэм Лэскомб, — А по мне, так они настоящие сучьи де …
— Замолчи, Бога ради, Сэм! — испуганно шикнула на него Дора. Никто не мог быть уверенным, что его не услышат. А вырвавшееся невзначай слово могло стоить человеку жизни.
— Дай Бог, чтобы у Теда хватило ума не болтать все, что в голову придет, — вздохнула она, сильно тревожась за брата и его семью, которые жили в деревушке Мерлей. — Ты ведь знаешь, какой он. Только выведи его из себя, так он в сердцах такого наговорит, что и сам рад не будет!
— Думаю, он уже сам это понял, — пожал плечами Сэм. — Не знаю, почему бы нашим деревенским не взяться за это самим? Помнишь, как в старые, добрые времена — ведь и тогда вовсю занимались контрабандой! — горестно махнул он рукой, — Я всегда говорил, что с этими нынешними налогами на все товары это единственный способ прожить, коль ты честный и порядочный человек. Как, спрошу я тебя, держать трактир, ежели не можешь подать своим клиентам ни чашки чаю, ни кофе?! А уж о рюмочке бренди и говорить нечего! Как тебе прикажешь печь свои пироги и пудинги, коли никаких денег на сахар не хватает?! А уж о том, чтобы одежку какую никакую своей женушке купить, и говорить нечего: даже дешевенькая шерстяная ткань мне не по карману, и уж если бы я не стащил рулон перкаля с одной из шлюпок, так тебе, того и гляди, не в чем и в церковь было бы пойти!
— Ах, Сэм, как это похоже на тебя! Всегда подумаешь, чем бы порадовать женушку, хотя в шерстяном платьице мне и теплее! — благодарно сказала Дора, совсем не желая, чтобы муж переживал ещё и из-за плачевного состояния её скудного гардероба.
— Говорю тебе, Дора, так они скоро додумаются и на навоз налоги ввести! Уж и не знаю, как и выжить тогда, — проворчал он, ломая голову, чем заплатить за овес для лошадей.
— А Тед давеча сказал, что он уже договорился кое с кем из местных, они бы и рады пойти за ним да взяться за старое, — тихо сказала Дора, испуганно оглядываясь через плечо, хотя и знала, что кроме их с мужем в комнате никого нет.
— Да уж, голову кладу на отсечение, что многие наши будут только рады пойти с ним и приняться опять за прежнее, как в старые, добрые времена. Даже не знаю, кому это пришла охота взять за главного этого душегуба Шелби. Меня, во всяком случае, никто не спрашивал. Только вот что странно: похоже, у него денег — куры не клюют. Да и почему-то всегда пронюхает, где засели драгуны. Не иначе, как он дружбу водит с кем-то из больших людей, вот помяни мое слово!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85