Если верить ей и старой монахине, она думала, что после приезда невесты вернется в монастырь и примет наконец постриг. Сестра Элоиза хотела быть монахиней. Он же хотел жену, а не сурового судью каждого дня его жизни!
— Сейчас вы это знаете и готовы принести себя в жертву на алтарь святого повиновения. Что ж, я благодарю настоятельницу, но не благодарю вас.
— О чем вы говорите?
— Я просил, и мне обещали невесту, преисполненную высочайшей добродетели. Может быть, вы соответствуете всем требованиям добродетели, однако у меня большие сомнения насчет вашей пригодности как невесты.
— Ноя… я…
— Вам известно, что значит быть женой? Нет, нет, разрешите мне угадать. Вы досконально изучили этот вопрос, и у вас есть точные стандарты? Я прав?
Она вскинула голову, словно ее ударили. Нескончаемый миг граф видел, как обида борется в ней с яростью. К его облегчению, ярость победила.
— Вы уже имели возможность изучить мой характер и способности, — процедила она.
— Я видел гордую, упрямую, всезнающую сестру Элоизу за работой. Она привыкла говорить, а потом делать по-своему. Но я никогда не видел ту Элоизу, которой велено стать моей женой.
Говоря это, он уже осознал, что не прав. Конечно, он видел и совсем другую женщину: той ночью в ее комнате, тогда днем в винном погребе…
— Это один и тот же человек. — Голос у нее дрогнул, глаза увлажнились.
— Вы уверены?
Граф окинул ее с головы до ног оценивающим взглядом, припоминая цвет волос, нежность губ. Только бы эти воспоминания не повлияли на его решение, которое сейчас ему необходимо принять. Он должен или жениться на ней, или нет — другого не дано.
— Станете ли вы добровольно исполнять все обязанности жены? Прежде чем ответить, знайте, что в своей постели я хочу иметь понимающую жену, и я хочу иметь детей. Вы сможете это выполнить?
Покраснев, Элоиза отвела глаза.
— Я не знаю, ваше сиятельство.
Такого честного ответа граф никогда еще не слышал.
— Но вы попытаетесь… будете стараться? — настаивал он.
— Я попытаюсь.
Черт побери! Во что он ввязывается?
— Я не религиозный человек и не намерен ежедневно ходить на мессу. И я не потерплю, чтобы вы падали на колени, рыдая на плече у Господа всякий раз, как я на вас косо посмотрю. Вы можете с этим жить?
Подумав, Элоиза спросила:
— А могу я праздновать святые дни? Такие, как Пасха или Рождество?
Теперь настала его очередь думать.
— Не возражаю. Никакого вреда тут нет.
— Тогда я научусь с этим жить.
— Приглядывайте за моим замком и землями, не надоедайте мне по мелочам. Каждое мое слово будет для вас законом, повинуйтесь мне… как вы повиновались своей драгоценной аббатисе. Сможете?
— Думаю, я смогу повиноваться вам, как если бы вы были моей аббатисой.
Граф заметил, что плечи у нее поникли от тяжести, которую он взвалил на них, и что-то остановило его от дальнейших требований. Ладно, она еще узнает о более приятных сторонах замужества, а сейчас ей предстояло очень важное испытание.
Он протянул руку к покрывалу, и она сразу отпрянула. Он нахмурился, давая понять, что ее обещание повиноваться уже вступило в силу. Она судорожно вздохнула и не сопротивлялась, пока он нащупывал шпильки и вынимал их.
Она видела, как покрывало соскальзывает на пол, однако даже не шелохнулась, чтобы его удержать. Когда он развязал тесемки апостольника и отбросил его в сторону, она лишь прикусила губу и уставилась на покрывало, лежавшее у ее ног. Когда он распустил ее волосы и они упали ей на спину, она напряглась. Он приподнял ей подбородок, чтобы увидеть ее реакцию, и был совершенно обезоружен слезами, блестевшими в ее глазах.
Существовал только один способ выяснить, чем вызваны эти слезы: печалью от расставания с прошлой жизнью или страхом перед будущим замужеством? И он поцеловал ее.
Элоиза пришла в смятение. Лишив ее привычной защиты, граф обнажил не только ее голову, но и ее израненную нежную душу. Теперь она стояла перед ним совершенно нагая и уязвимая. У нее больше нет ни монастырской поддержки и защиты, ни праведного образца для подражания, ни церковных предписаний, как вести себя с мужчиной, который скоро предъявит свои права на ее будущее, на ее жизнь и на ее тело.
Она просто Элоиза.
Женщина. Одинокая.
Он ее целовал, его руки обнимали ее, а тело отдавало ей свое тепло. Она впитывала его уверенность, его желание, потом тоже обняла его и почувствовала тихий вздох одобрения. Ее готовность к интимной близости нужна ему не меньше, чем ей ощущение, что он хочет ее. И пустота в ее сердце начала заполняться.
Да, она женщина. Но уже не одинокая.
Наконец он выпустил ее из объятий, и Элоиза чуть не упала, ослабев от его поцелуев. Когда туман у нее перед глазами рассеялся, она успела поймать такой взгляд, что лишилась дыхания. Потом он повернулся, оправил тунику, распахнул дверь и, взяв ее за руку, повел вниз по лестнице — в другую жизнь.
Браки в кругу знати, как правило, заключались после долгих переговоров, и в их основе лежали имущественные отношения. А при замужестве достойных, но бедных «добродетельных невест» предметом обсуждения было «соглашение», о чем и узнал Перил, когда, спустившись в зал, объявил:
— Я решил жениться на сест… на Элоизе.
Пока монахини приходили в себя от потрясения, вызванного распущенными волосами Элоизы, и суетились вокруг нее, сестра Арчибальд вынула из-под стихаря, похожего на фартук, небольшую связку документов.
— Превосходно. Просто чудесно. — Она устремила на графа повелительный взгляд. — Здесь достаточно людей, чтобы объявить о помолвке и засвидетельствовать соглашение.
— Какое соглашение? — Он почувствовал, что его опять собираются заманить в ловушку.
— О, маленькое соглашение о приданом Элоизы и вашем пожертвовании монастырю. — Сестра Арчибальд одарила его счастливой улыбкой. — Простая формальность, сэр.
— Но я уже дал слово, что…
— Мать-настоятельница взяла на себя смелость набросать соглашение. — Монахиня развернула пергамент. — Всего одна подпись или две.
— Какого рода соглашения аббатиса ждет от его сиятельства? — Элоиза бросилась к столу и внимательно прочла документы: одна треть его собственности и движимого имущества принадлежит ей, одна десятая от всех доходов поместья жертвуется монастырю в течение десяти лет! — Но это же…
— Не ваше дело. — Граф вырвал у нее пергамент.
— Но десятая часть доходов поместья в течение десяти лет… — Элоиза сердито взглянула на старую монахиню, затем на него. — Сумма должна быть уменьшена.
— Я сказал, это не ваше дело! Моя невеста должна научиться слушаться.
— Но разве ваша невеста, милорд, не обязана стоять на страже ваших интересов и следить, чтобы вы не платили таких непомерных налогов?
— Никакие налоги не будут чрезмерными, если я получу добродетельную и послушную невесту, — заявил он, взглядом приказывая ей прекратить спор.
Она поняла и смирилась. Ее чувство вины из-за того, что она стоит ему слишком дорого, было уничтожено его высокомерием. Ну что ж, если он не желает ее слушать, пусть сам расплачивается за последствия.
Прежде чем прочесть бумаги, которые он держал в руке, граф оценивающим взглядом окинул свою невесту.
— Будьте уверены, Элоиза, со временем я полностью компенсирую свои расходы. — Под смешки Майкла и Саймона он повернулся к сестре Арчибальд: — Где я должен поставить свою подпись, сестра?
После соблюдения необходимых формальностей они перешли к обсуждению обряда бракосочетания и времени его проведения.
— Когда, милорд?! — пробился сквозь оживленный шум изумленный голос отца Бассета. — Сейчас еще пост, затем Страстная неделя, затем Пасха. И разумеется, нужно время на…
— Два дня! — отрезал Перил.
— Два дня? Но, милорд, это невозможно, — заломил руки священник. — Церковь…
— … может пойти на уступки в особых случаях!
— В особых случаях? Да, конечно. — Отец Бассет потупил глаза. — Думаю, всегда найдется возможность получить разрешение на брак…
Сестра Арчибальд передала графу копии документов и с кроткой, прямо-таки ангельской улыбкой произнесла:
— Не знаю, милорд, вправе ли мы злоупотреблять вашей добротой, но…
Перил задержал дыхание.
— Что вам еще от меня нужно?
— Через день или два после бракосочетания мы отправляемся в Кентербери. Надеюсь, вы будете столь любезны и предоставите нам охрану?
— Чтобы ускорить ваш отъезд? — Граф нехорошо улыбнулся. — С превеликим удовольствием.
Мэри-Клематис и делегация во главе с сестрой Арчибальд, единственная семья Элоизы, рьяно взялись за подготовку свадебных торжеств. Придирчиво осмотрев кладовые, они распорядились приготовить тушеное мясо, пироги мясные и сладкие, специальный хлеб и пудинги, затем отправили работников убирать зал и готовить покои для новобрачных. Трудности возникли только со свадебным нарядом Элоизы. Не было ни подходящей материи, ни времени, чтобы сшить ей новое платье. Однако все благополучно разрешилось накануне свадьбы, когда мадам Флермор вышла из своей комнаты, держа в руках один из любимых нарядов леди Алисии: бледно-голубое бархатное платье, дополненное головным обручем из темно-голубого бархата с вышитой шелковой вуалью.
Перед сном монахини собрались в комнате Элоизы, чтобы подготовить невесту к завтрашнему утру: они вымыли ее в ароматной воде из лесных фиалок, а потом всхлипывающая Мэри-Клематис расчесывала ей волосы до тех пор, пока они не высохли и не заблестели.
— О, Элли, я не знаю, что стану без тебя делать.
— Все будет хорошо, Клемми, — успокоила подругу Элоиза, проглотив комок в горле. — Возможно, если мы попросим, аббатиса разрешит тебе остаться со мной.
Ночью она лежала без сна и думала, что это, наверное, как бдение послушницы, которая готовится принять утром постриг, Элоиза слышала похрапывание монахинь, спящих рядом на тюфяках, и горькие слезы текли у нее из глаз и скатывались к вискам.
Это последняя ночь Элоизы Арджент. К концу завтрашнего дня она станет Элоизой Уитмор и будет носить это имя, пока смерть не разлучит ее с земным господином и мужем.
На следующее утро Перил стоял в окружении рыцарей и священника посреди обновленного зала, ждал свою невесту, и его не покидало ощущение, что он забыл что-то важное. Он поддернул бархатные рукава, поправил отделанный золотом пояс и с трудом подавил желание пригладить влажные волосы. Черт побери, не имеет значения, как он выглядит, — его монастырская невеста вряд ли обратит на это внимание.
Но все же он продолжал охорашиваться, пока, глянув через плечо, не увидел понимающие улыбки своих друзей. Он быстро отвернулся и устремил взгляд на толпу вилланов и крестьян, собравшихся в зале.
Напрасно эти негодяи ухмыляются — предстоящая церемония его абсолютно не волнует. Он просто хочет, чтобы все поскорее закончилось.
Потом с лестницы башни послышалось женское пение, и вслед за ним появились идущие парами монахини. Они несли зажженные свечи и так благозвучно, с таким воодушевлением пели хвалу Деве Марии, что все в зале, даже те, кто успел изрядно хлебнуть эля, замерли затаив дыхание. И вот появилась она: в бледно-голубом платье, открывавшем большую часть шеи, в легкой шелковой вуали, столь прозрачной, будто ее сплели из паутины, на которую бросили охапку крошечных фиалок.
Пока она вместе с монахинями обходила зал, граф не мог оторвать взгляда от огненных волос, рекой стекающих с плеч на ее спину и вспыхивающих золотом при каждом шаге.
Когда она вышла в центр зала и остановилась перед ним, во рту у него пересохло. Ее глаза и платье были одинаковой небесной голубизны, кожа гладкой и чистой, щеки алели девичьим румянцем. Перил оцепенел, словно его поразил удар молнии.
Она была прекрасна!
Он не мог потом вспомнить, что говорил Бассет и что он сам обязался выполнять как ее муж. Он только смутно помнил ее обещание любить и почитать его, повиноваться ему, что в данный момент выглядело совсем неуместно. Но он всю жизнь будет помнить свою растерянность, когда Бассет попросил у него кольцо для невесты, и он только тогда вспомнил, что забыл именно эту вещь!
Сзади раздалось покашливание, и шагнувший вперед Майкл Даннолт вложил ему в руку золотое кольцо с бледным сапфиром. Униженный, граф сначала отказывался брать его, пока не вмешалась старая экономка мадам Флермор.
— Оно принадлежало вашей матери, сеньор. Это ее обручальное кольцо.
Благодарно кивнув француженке, Перил стал надевать его на каждый палец левой руки Элоизы, потом наконец выбрал средний. Когда она взглянула на него голубыми глазами, он вдруг ощутил, как что-то сдавило ему грудь, перекрыв доступ воздуха в легкие.
Кто она, черт побери?
Он никогда в жизни не видел эту женщину!
Наконец отец Бассет объявил их мужем и женой, благословив на долгую совместную жизнь и множество детей.
Зал взорвался приветственными криками, и граф со страхом осознал, что должен поцеловать ее. Здесь. Сейчас. В присутствии всех этих людей.
Элоиза, стоя к нему лицом на помосте, испытывала схожие чувства. Когда граф, которому она только что обещала свою любовь, уважение и покорность, который завладел ее умом, сердцем и будущим, наклонился поцеловать ее, она не смогла найти ни единой знакомой черты на его лице, хотя видела их ежедневно в течение нескольких недель.
Кто этот человек, ставший ее господином?
И как она собирается делить с ним жизнь и дом?
Но сегодня ночью ей предстояло разделить с ним не жизнь и дом, а постель. Во время празднования она специально выпила несколько кубков превосходного вина и все же была абсолютно трезвой, когда монахини и служанки повели ее в спальню новобрачных.
Комната графа оказалась намного больше и лучше обставлена, чем та, где они жили с Мэри-Клематис. В центре стояла огромная деревянная кровать, рядом с ней два кресла с подушками, дальше — тяжелый стол, заваленный бумагами и свитками пергамента, а также два обитых железом сундука для постельного белья и одежды. На стенах висели три недавно спасенных гобелена, кровать была накрыта покрывалом из тяжелого дамасского шелка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39