https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/
— Все, — кивнул он. — Кроме серых разводов.
— Что? — Элоиза попыталась разглядеть свое отражение в воде.
— Дайте сюда.
Граф выхватил у нее полотенце и стал тереть ей щеки. При каждом протестующем вопле он нежно поглаживал кожу пальцами, чтобы ее успокоить, и постепенно она снова приобрела здоровый розовый цвет. Когда он стер последние разводы у края апостольника, оказалось вполне естественным, что его пальцы нащупали булавки, скрепляющие покрывало. Несколько быстрых движений, и он сунул ткань ей в руки.
— Что вы делаете? — Она задохнулась от негодования, заметив, что он тянет завязки апостольника. — Перестаньте, прошу вас!
Ее попытки вернуть все детали одежды на место привели к тому, что они соскользнули еще ниже, открыв голову. Элоиза окаменела, а когда подняла глаза, обнаружила, что он с явным интересом рассматривает ее волосы.
Покраснев от унижения, она дернула апостольник вверх — и увидела, что на них с графом потрясенно взирают сэр Майкл Даннолт и новая кухонная челядь.
— Какой позор, ваше сиятельство! — Элоиза быстро накрыла голову покрывалом, криво, но все же хоть как-то прикрыла ее.
— Я только хотел… стереть остатки сажи… Проклятие! — тихо выругался он, когда проследил за ее взглядом и увидел зрителей.
Побагровев, граф молча повернулся и зашагал к конюшням, а Элоиза бросилась в главный зал.
Ну и какого дьявола он сорвал с нее покровы, обнажил ей голову, пялился на рыжие волосы? Да потому, что ему нестерпимо хотелось сделать это уже несколько дней, честно признался себе граф. А избавив ее от проклятого вдовьего траура, запустить руки…
— Я сто раз видел, милорд, как вы бросались в самую гущу сражения, — добродушно заметил догнавший его
Майкл. — Но мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы вы столь открыто навлекали на себя беду.
— Что? — Перил не остановился, даже не взглянул на него.
— Я думаю, что добродетельная сестра могла бы пустить в ход зубы и ногти.
— Я только помог ей вымыть лицо, — проворчал граф.
— И помогая, вы обнажили ей голову, — подчеркнул Майкл. — Женщины весьма чувствительны к подобным вещам.
— Женщины? Она не женщина. Она монахиня.
— Вы так думаете, милорд? — лукаво блеснув глазами, осведомился Майкл.
— Я это знаю. — Перил выплеснул на капитана все свое разочарование и неловкость. — Она монахиня… давшая обет смирения, благочестия и послушания Господу… обученная церковью вести дела поместья. У нее есть знания и способности, чтобы организовать работу и сделать поместье богатым. Почему же еще я дал ей такую свободу в обращении с моей собственностью?
Граф снова зашагал к конюшням, а сэр Майкл, не растерявшись, хитро произнес:
— Действительно, почему?
— Господи, наверное, у меня помутился рассудок, если я согласилась привести его дом в надлежащий вид! — простонала Элоиза, садясь на край узкой койки и растирая усталые ноги.
Два бесконечных дня она руководила слугами и присланными из деревни женщинами, которые приводили в порядок главный зал.
— Они совершенно ничего не могут сделать без постоянных понуканий и контроля. Они как дети. Столкнувшись с малейшей трудностью, они сразу теряют интерес к работе и предаются безделью или озорству. Два дня я только и делала, что бегала вверх-вниз по лестнице между кухней и главным залом, решая то одну, то другую проблему! Где складывать чашки… Как убирать сгнивший тростник — метлами или граблями… стоит ли мыть каменный пол водой и тереть его щеткой. Здесь какой-то Орден Постоянных ворчунов, которые только и делают, что стоят, облокотившись на свои метлы, и жалуются, что это напрасная трата времени, поскольку всего не переделаешь даже за целый год. — Элоиза легла на койку, прикрыла глаза ладонями и опять застонала. — Если я больше никогда не увижу сгоревший железный горшок или обглоданные куриные кости, я буду просто счастлива.
— Я тоже, — вздохнула Мэри-Клематис. — Сегодня мне принесли очередные «мощи». Целых три штуки.
Элоиза открыла глаза и нахмурилась, увидев, что подруга держит три почти одинаковые кости, на одной из которых сохранился подозрительный кусок мяса с сухожилием. Мэри-Клематис развернула полотняную тряпицу и показала подруге целую груду костей.
— Похоже, у святого Петра было по крайней мере четырнадцать пальцев, и теперь они все у меня. Представляешь, какое счастье?
Элоиза громко засмеялась. Подруга, самочувствие которой наконец стабилизировалось, пересела со стула у окна к ней.
— Прости, Элли, что я тебе не помогала. Но с завтрашнего утра я начну делать свою часть работы. — Помолчав, она осторожно спросила: — Ты уверена, что должна помогать ему в таких делах? По-моему, к оценке мужа это совершенно не относится.
— Зато дает возможность получше изучить его характер. — То же самое Элоиза несколько дней говорила и себе. — Настойчивость, любовь к порядку, сила… ну и прочее. Ты знаешь.
— О, я понимаю, — восхищенно протянула Мэри-Клематис. — Я бы ни за что до этого не додумалась. Когда ты примешь обет, настоятельнице следует назвать тебя «сестра Мэри Попрыгунья».
Элоиза от изумления открыла рот, а потом захохотала.
— Надеюсь, к тому времени, как я вернусь в монастырь, аббатиса уже перестанет присоединять к именам названия цветов и растений. Иначе, зная ее любовь ко мне, я скорее всего должна буду отзываться на «сестру Мэри Полынь».
Они хохотали, пока у них не заболели животы, а когда немного успокоились, Мэри-Клематис, более склонная к размышлениям, задала вопрос, от которого у Элоизы на миг остановилось сердце.
— Как ты думаешь, кого она пришлет ему в невесты? — И поскольку Элоиза не ответила, пояснила: — Аббатиса. Кого, по-твоему, она пришлет? — Затем ей пришел в голову более интересный вариант. — Скажи, кого бы ты выбрала ему в невесты?
Элоизе показалось, будто ее швырнули в глубокий колодец.
— Если он вообще получит невесту, — пробормотала она.
— А разве нет? — Мэри-Клематис сердито взглянула на подругу. — Я имею в виду, что граф очень старается и Господу известно, как ему нужна леди-жена. Итак, более-менее зная его сиятельство, кого бы ты выбрала? Элайна такая красивая… Элен — веселая, с нежной душой… есть еще Лизетта — смуглая, темноволосая.
Элоиза встала и сунула ноги в комнатные туфли.
— Это не мое дело, Мэри-Клематис, — произнесла она резче, чем следовало в данной ситуации. — У меня нет пока никакого мнения. Предлагаю тебе направить свои мысли на более плодотворные размышления.
Чтобы спастись от растерянной подруги и смятения чувств в своей душе, она сбежала в заброшенную часовню. Там, среди тишины и покоя, Элоиза опустилась на колени, сделав то, что редко делала в последнее время, — начала молиться.
После того случая, когда она измазала на кухне лицо, а граф обнажил ей голову и так пристально разглядывал ее волосы, он время от времени смотрел на нее, и каждый раз ее сердце подпрыгивало. Взгляд его золотисто-карих глаз с темными ресницами и непокорным внутренним светом она ощущала почти как прикосновение. Или ласку.
Элоиза испустила тяжелый вздох.
Она активно помогала ему восстановить поместье, чтобы он смог подготовиться к приезду невесты, и у графа нет оснований заигрывать и любезничать с ней. Должно быть, это ее упрямое женское тщеславие стремится найти в его взгляде какой-то личный интерес. Она ведь считала, что давно избавилась от суетного желания нравиться мужчинам, которое присуще ее полу. Наверное, в монастыре почти не было соблазнов, потому она так и решила, а теперь видит, как сильно заблуждалась. Да, побороть грехи, тщеславие и гордость намного труднее, чем она думала.
Ей нужно выбросить из головы всякие искушения, относящиеся к его сиятельству, и не отклоняться от истинной цели своей миссии в Уитморе. Она попросила у Всевышнего прощения, руководства, терпения и моральной силы для выполнения своего долга… Умолчала она лишь о том, чего действительно хотела.
На следующее утро, чистя кладовую и расставляя все по местам, кухонная прислуга обнаружила трехстворчатую ширму, которую использовали, чтобы укрепить полки. Они позвали Элоизу, и та, осмотрев находку, заявила, что это ценная вещь.
Когда Ральф с помощником отнесли ширму на солнце и стерли с нее пыль, все увидели черные лакированные поверхности, инкрустированные замысловатыми рисунками из перламутра и золотыми цветочными узорами. После более тщательной очистки ширма должна была стать потрясающе красивой. Элоиза послала мальчика за графом.
— Изумительно. Похоже на что-то восточное, — произнес он, проводя рукой по рисункам, и покачал головой. — Я видел такие вещи в богатых домах, однако не мог представить себе, что нечто подобное есть и в Уитморе.
— Почему? Это же часть вещей, принадлежавших вашей матери. Вдруг обнаружатся и другие? — предположила Элоиза.
— Другие?
— Помните, старая Морна говорила, что в доме было полно дорогих вещей. Да и мадам сказала, что она перенесла в свою комнату только самые любимые вещи вашей матери. Значит, их было намного больше. Что случилось с остальными?
— Может, их давным-давно продали? — пожал плечами граф.
— Но наверняка не все. Если бы мы сумели найти такие же вещи, как эта ширма, вы могли бы продать их, чтобы заплатить налоги. — Элоиза направилась к двери мадам.
— Если они не проданы, то наверняка давно сгнили, — проворчал граф ей вслед.
Она замерла с поднятой рукой.
— Потому что были прокляты? Вы это имели в виду?
Он сам постучат в дверь, и вскоре они уже стояли рядом с француженкой. Сначала их вопросы смутили мадам Флермор, потом она села и с обреченным видом кивнула на обстановку своей комнаты.
— Берите, что пожелаете, сеньор. Теперь это все ваше.
— Нет-нет, мадам, вы не так нас поняли. — Граф сел на стул возле кушетки. — Мы просто хотели бы узнать, нет ли в замке других вещей. Что случилось с остальными, когда умерла моя мать?
Француженка потерла лоб, вспоминая.
— Я забрала вещи ее сиятельства… а остальное взял себе Седжвик. — Она покачала головой. — Мне неизвестно, что он с ними сделал. Вы должны спросить его.
Почтенный управляющий долго чесал седой затылок, подбородок, живот, словно это помогало ему вспомнить события давно минувших дней.
— Да, милорд. — Седжвик наконец постучал себя пальцем по носу, стараясь выглядеть очень хитрым. — Собрал их, а потом спрятал, вот что я сделал. Знал, что когда-нибудь про них спросят.
— А где ты спрятал вещи, Седжвик? — нетерпеливо спросил граф.
— Ну, это было… это было… — Старик опять задумался, не зная, что ответить. — Черт, я должен вам показать.
Он с трудом поднялся со стула и, волоча ноги, повел Элоизу и графа на кухню.
— Тут была дверь, — растерянно сообщил он, потирая лысину и глядя на сплошную каменную стену. Граф взял его за плечи и повернул лицом ко входу в подземные кладовые. — Ага… это здесь. — Седжвик шагнул в темноту и сразу остановился. — Я не вижу в этой тьме даже собственную руку!
Когда граф схватил масляную лампу и осветил кладовую, старик повеселел:
— Уже лучше. Так, где тут дверь?
Элоиза с графом недоуменно переглянулись, вывели его назад, на кухню, потом опять ввели в кладовую и водили Седжвика туда и обратно до тех пор, пока не сообразили, что он имел в виду совсем не ту дверь. Они тщательно обследовали кладовую за штабелями бочек, за полками, за крюками, на которых висели тушки домашней птицы различной степени готовности, но обнаружили только сплошные каменные стены. Тогда они вернулись в тот дальний закоулок, где Элоиза и кухонная прислуга отыскали ширму.
При свете теперь уже двух ламп стали видны необработанные глиняные кирпичи в каменной стене. Древний известковый раствор оказался настолько скверным, что граф без особого усилия выбил один кирпич, а потом с кухонными мальчиками быстро разобрал всю кладку и открыл арочный проход.
Седжвик выглядел озабоченным.
— Старые вещи, которые ты спрятал, — напомнил граф, передавая ему лампу и слегка подталкивая вперед.
— А? Вещи? Какие ве… О! Тут была дверь… может, они здесь…
Седжвик вступил в коридор, поднял над головой лампу и зашаркал по грубому полу. Граф двинулся следом, освещая им с Элоизой дорогу.
Проход внезапно закончился в большой комнате, где не было ничего, кроме старых бочек, сложенных в углу. Но старик не остановился, и они, пройдя еще немного, спустились в другой коридор, имевший несколько ответвлений. На каждом перекрестке им приходилось ждать Седжвика, который бормотал себе под нос что-то вроде рифмы, видимо, помогавшей ему вспомнить дорогу.
— Когда все это было сделано? — спросил граф, после того как они преодолели третий коридор. — Я понятия не имел, что под домом существуют погреба, а тем более целые лабиринты.
— Но это ведь настоящий замок, и в нем должны быть подвалы и кладовые. На случай осады. Место, чтобы прятать ваши ценности… вашу семью, — объяснил Седжвик. — Ваш отец… он-то знал, как сооружать эти подземелья.
— Рад слышать, что он хоть в чем-то знал толк, — буркнул граф.
Наконец они добрались до тяжелой дубовой двери, и Седжвик облегченно вздохнул. Он тут же принялся дергать и тянуть доски, а когда они не поддались, начал колотить по ним, пинать их ногами, на все лады ругая ни в чем не повинную дверь.
Передав Элоизе лампу и отодвинув в сторону рассерженного старого слугу, граф ухватил железное кольцо наверху, дернул за него, высвободил задвижку, и дверь открылась.
Элоиза едва сдерживала волнение, когда они обходили огромное помещение, заглядывая в бочки и деревянные ящики, открывая сундуки и разглядывая шикарную мебель. Стерев паутину с массивного кресла с высокой спинкой, она увидела резной герб, инкрустированный знакомыми цветами — пурпурным и голубым, рядом стояло не менее дюжины стульев, не таких массивных, как кресло, однако тоже красивых, и достаточно большой стол. В ящиках возле стены лежали подсвечники, деревянные тарелки с гербом, которыми когда-то пользовались в Уитморе, и твердые рулоны чего-то завернутого в мешковину. Это оказались великолепные гобелены, совсем не пострадавшие от времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39