Эммелайн встала и, поблагодарив всех за этот чудесный, хотя и совершенно незаслуженный подарок, спустилась с возвышения, чтобы выбрать партнера и открыть Бал Королевы. Все, конечно, только и ждали, что она пригласит Конистана, но Эммелайн была слишком обескуражена и почему-то попросила Торни протанцевать с нею первый вальс. Вскоре все закружились в танце. Вуали и накидки, прикрепленные к дамским головным уборам, красиво развевались по всему залу, придавая вальсу плавный дух полета.Закончив тур, Эммелайн села рядом с матерью, с восторгом встретившей выбор гостей. Ее поэтому ничуть не удивило, когда леди Пенрит сказала:— Вот видишь, Эммелайн! Именно это я и пыталась тебе втолковать прошлой ночью. Уж мне ли не знать, сколько стараний ты приложила, чтобы короновать Грэйс. И несмотря на все твои труды, где теперь корона?Эммелайн слегка наклонила голову и коснулась рукой золотых зубцов, венчавших ее макушку.— Никогда в жизни мне не было так жутко.Леди Пенрит протянула руку и мягко пожала пальцы дочери.— Но это еще не все, — заметила она, — боюсь, это еще не конец твоих страданий.Пораженная Эммелайн бросила на нее недоуменный взгляд и, увидев в глазах матери задорную искорку, совсем пала духом. Горько было сознавать, что леди Пенрит не принимает ее переживаний всерьез.— Дело в том, что лорд Конистан попросил у твоего отца разрешения обратиться к тебе после бала с официальным предложением, — как ни в чем не бывало продолжала леди Пенрит.— О, Боже, нет, только не это, — простонала Эммелайн. — Скажите, что вы оба против этого. Умоляю!— Как раз наоборот, Эммелайн. Он заручился нашей безоговорочной поддержкой!— Это самый несчастный, самый неудачный и ужасный день в моей жизни!Леди Пенрит рассмеялась серебристым звонким смехом.— Куда уж хуже! — насмешливо кивнула она. — Тебя только что избрали Королевой Турнира, а в скором времени пэр Англии сделает тебе формальное предложение руки и сердца. Действительно, сплошное невезенье. Ну как тебя не пожалеть?— Вы хотите сказать, что я веду себя, как круглая дура? — спросила Эммелайн, взглянув на мать.— Круглее не бывает! — отрезала леди Пенрит, приведя дочь в смятение. 37 Конистан ждал Эммелайн в библиотеке. Хотя было уже очень поздно, он сразу узнал в льющемся через окно во двор неярком свете канделябров то самое место в цветочном саду Эммелайн, где увидал ее в день своего приезда. В плоской соломенной шляпке, золотившейся в лучах солнца, она медленно шла по дорожке между клумбами. Виконт вдруг подумал, что любовь к ней овладела им, наверное, в тот самый первый миг. Как мало она походила на многих знакомых ему женщин, способных поддержать разговор разве что о покрое рукава, модном в этом сезоне! В отличие от них у Эммелайн был ее сад, ее турниры, искусство вышивания, любовь к поэзии, унаследованная от матери, любовь к родной земле, которой с детства научил ее сэр Джайлз, ее страстная, хотя порой и чрезмерная увлеченность сердечными заботами друзей.Эта последняя мысль несколько омрачила настроение Конистана, уже в который раз вызвав в памяти образ Дункана, кружащегося в вальсе с Грэйс, ласковую улыбку девушки и ответную нежность, переполнявшую взгляд его брата. Если до сих пор он все еще никак не мог поверить в силу чувства, соединявшего Дункана и Грэйс, то теперь никаких сомнений не осталось. Как же ему быть, как противостоять их союзу? И до чего же некстати все эти невеселые мысли захватили его именно сейчас, когда ему предстояло, собрав воедино всю свою волю, совершить еще более немыслимый подвиг: убедить Эммелайн стать его женой? Как добиться ее согласия, одновременно отказывая Дункану в праве взять себе жену по своему собственному выбору?Он все еще стоял у окна, глядя в темный сад, когда сзади послышался звук открываемой двери. Обернувшись навстречу Эммелайн, Конистан был как бы заново поражен красотой ее стройной фигуры, изящество которой подчеркивали удлиненные линии старинного наряда с вырезом «лодочкой», украшенного россыпью цветочной вышивки. Она все еще была в короне и принялась снимать ее только сейчас, оставшись в прелестном шелковом платочке, искусно уложенном и затянутом на средневековый манер, чтобы скрыть волосы и уши. Эммелайн осторожно поставила корону на каминную полку. При этом пламя горящих углей бросило теплый отсвет на ее лицо, и Конистан был поражен омрачавшим ее черты выражением глубокой печали. Все мысли о Дункане и Грэйс вылетели у него из головы.— Что случилось, Эммелайн? — подойдя к ней, он взял ее руки в свои и прижал их к груди, чтобы заглянуть ей прямо в глаза, полные слез.— Я не могу выйти за вас замуж. Кон, — тихо ответила она.— Я окончательно впал в немилость? Вы меня никогда не простите?— Нет, — живо возразила Эммелайн, — совсем наоборот, я научилась… уважать вас, ценить вашу дружбу.Конистан еще крепче сжал ее руки. Ему вдруг стало трудно дышать.— Более ужасного слова мне в жизни не приходилось слышать. Если не хотите, чтобы мы навсегда остались врагами, никогда не называйте меня другом!Эммелайн ответила слабой улыбкой и опустила глаза.— Я никогда не выйду замуж. Надо было сказать вам это прямо в среду, в тот самый день, когда вы…— В тот самый день, — подхватил он, — когда я выставил себя на посмешище.Она не удержалась от смеха.— Всякий раз, когда это проклятое забрало падало вам на подбородок… О, Кон, это было так забавно… и так мило!— Вот так-то лучше? — воскликнул Конистан. — Я немедленно отправлюсь на поиски шлема, если это поможет мне вновь завоевать ваше расположение.Эммелайн вновь подняла взгляд к его глазам. В эту минуту, когда огонь камина освещал ее профиль, она была до того хороша, что Конистан поступил единственным разумным образом: овладел ее губами.Эммелайн восприняла поцелуй так, словно это была самая обычная и естественная вещь на земле. Ослепительный свет хлынул ей в сердце, осветив заключенную в нем простую истину: она поняла, что любит Конистана. Его губы стали более настойчивыми, он отпустил ее руки и крепко обнял девушку, прижимая ее к груди. В эту минуту чувство любви к нему поглотило ее целиком, внутренний свет проникал в самые отдаленные уголки ее души, в сердце, в мозг, даже в кончики пальцев, покалывая тысячами веселых иголочек, словно пузырьки шампанского. Он на мгновение поднял голову и заставил ее посмотреть себе в глаза.— Ну как? Вы по-прежнему не верите, что мы созданы друг для друга? Ну скажите мне это прямо в лицо! — прошептал Конистан.Он явно не ждал ответа, так как тут же вновь приник к ее губам, на сей раз проникнув языком в потаенные и сладкие глубины ее рта. Их тела слились воедино. Эммелайн с восторгом откликнулась на этот призыв: чувство любви, наполнявшее ее изнутри и окружавшее со всех сторон, вновь вызвало у нее странное ощущение, словно ее подхватил и несет стремительный поток, но только теперь она не боялась утонуть, она купалась в нем, упиваясь незнакомым наслаждением.И опять Конистан отстранил ее от себя, и опять задал тот же вопрос, но на этот раз добавил:— Скажите, что вы меня не любите. Ну скажите!— Я люблю вас, — с плачем ответила Эммелайн. — Хотя иногда вы ведете себя чудовищно. Я люблю вас. Кон. Я всегда буду вас любить.Конистан поцеловал ее в третий раз, одной рукой обхватив ее затылок, а другой крепко обняв за талию и прижимая к себе.— Дорогая моя, — прошептал он, покрывая ее лицо и губы бессчетными мелкими поцелуями, ласкавшими ей кожу подобно легчайшим крыльям бабочек.Но Эммелайн не суждено было безраздельно отдаться наслаждению очарованием минуты. Подобно кошмару, в мозгу у нее стали всплывать видения: ее собственные суставы, искривленные болезнью. Она тихонько отстранилась от Конистана и вновь подошла к камину, чувствуя, как слезы неудержимо застилают ей глаза.— Мамочка сказала, что я должна задать вам один особый вопрос, поставить вас перед выбором… Она говорит, что это будет настоящее рыцарское испытание глубины и силы вашей любви ко мне… Но я не могу его задать.Конистан немедленно подошел к ней сзади, обнял, взял ее руки в свои. Крепко прижимаясь лицом к шелковой косынке прямо у нее за ухом, он тихонько потерся об нее щекой и прошептал:— Испытайте меня, Эммелайн. Я вас не подведу.— Теперь, когда я хорошо вас узнала, у меня нет в этом сомнений. Вы никогда не уклоняетесь от ответственности. Ну что ж, вопрос, в сущности, прост. У меня есть основания полагать, что с годами я стану калекой, как моя мать. Мои пальцы распухнут и искривятся от ревматизма. Вам придется возить меня в инвалидном кресле.Конистан повернул ее к себе и пристально заглянул ей в глаза.— Да разве это испытание? — воскликнул он. — Я все для вас сделаю с величайшей охотой. Никому из нас не дано знать, что сулит будущее. Если я выберу эту дорогу, у меня, по крайней мере, будет одно небольшое преимущество: возможность знать заранее, к чему готовит меня судьба, в чем будут состоять мои супружеские обязанности. А вдруг меня завтра сбросит лошадь, и я останусь парализованным? Это запросто может случиться. И я не сомневаюсь, что вы не покинули бы меня в этом случае, если бы согласились стать моей женой.— Вот тут вы правы, — подтвердила она. — Я бы вас не покинула.— Но тогда что же вас удерживает? Почему вы не скажете мне «да»?Эммелайн тяжело вздохнула.— Я долго мучилась и колебалась, но чувствую, что не могу взвалить на своего мужа такое бремя. Одна мысль об этом приводит меня в отчаяние. Вот почему даже сейчас я отказываюсь принять ваше предложение.Конистан внимательно выслушал ее слова, и на кратчайший миг им овладело острое желание немедленно вступить в спор, однако что-то неуловимое в ее осанке, в твердом развороте плеч заставило его удержаться от первого побуждения. Он прекрасно знал, как Эммелайн умеет стоять на своем, и поэтому ограничился тем, что вновь обнял ее и стал тихонько укачивать, словно баюкая. Послышалось сдавленное рыдание, судорога прошла по ее телу, но вскоре она успокоилась, прильнув к нему доверчиво, как ребенок. Сердце у него разрывалось от бессильной боли, но он так и не нашел, что сказать или сделать, чтобы развеять ее страхи, устранить препятствие, казавшееся ей неодолимым.Наконец Конистан отпустил ее со словами:— Хотя, как мне кажется, я понимаю и могу даже разделить вашу тревогу, хочу, чтобы вы знали: я так легко не сдамся.Потом он приподнял ей подбородок и запечатлел на ее губах прощальный поцелуй, попросив напоследок, чтобы она дала ему свой платок для конного поединка. Эммелайн была немного удивлена тем, что Конистан не сделал попытки вступить в спор, но охотно согласилась отдать ему платок на счастье.Однако когда она вновь попыталась заверить его, что им суждено навсегда остаться друзьями, Конистан заставил ее замолчать решительным «Никогда!» и, увидев, как она ошеломлена, почел за благо удалиться.Эммелайн дала ему уйти и вздохнула с облегчением, радуясь, что разговор не вышел еще более мучительным. Ей почему-то казалось, что Конистан будет долго и основательно оспаривать ее решение, и теперь она ощутила даже легкую досаду оттого, что он не стал этого делать, но тотчас же в сердцах обругала себя глупой гусыней и решительно направилась к себе в спальню. Там, торопливо раздевшись, она нырнула под одеяло и попыталась успокоиться, перебирая в уме всех знакомых женщин на предмет выбора достойной подруги жизни для Конистана.Увы, это занятие не только не принесло ей утешения, но даже наоборот, сама мысль о том, что некая другая дама будет носить его имя и рожать ему детей, вызвала у нее приступ безудержных рыданий. Эммелайн не любила хныкать: будь на ее месте любая другая девица, она, наверное, обозвала бы ее плаксивой дурой и велела бы ей не раскисать. Но сейчас она ничего не могла с собой поделать, слезы лились сами собой, и вскоре подушка под ее щекой стала совсем холодной и мокрой. 38 На следующий день лорд Конистан беседовал в парке с Чарльзом Силлотом. Последнее турнирное испытание должно было состояться через два дня, то есть во вторник, и Чарльз как раз сообщил виконту, что поставил «мартышку» Пятьсот фунтов стерлингов.

на его победу в конном поединке. Конистан открыл было рот, чтобы заметить молодому человеку, насколько безрассудно тот поступил, побившись об заклад на такую крупную сумму, поскольку силы всех четверых соперников были примерно равны, но туг , он увидел, что к ним направляется Эммелайн, и все мысли о турнире тотчас же вылетели у него из головы. После того, как он открыто признался ей в любви, его чувство стало расти с каждым днем и даже с каждым часом. Он улыбнулся ей, но не увидел ответной улыбки. Когда она подошла ближе, стало заметно, что она чем-то встревожена, ее брови были нахмурены.— Извините, Силлот! — торопливо попрощался Конистан. — Мне кажется, мисс Пенрит хочет сказать мне что-то важное.Подходя к ней, он сразу догадался, в чем дело, так как еще полчаса назад заметил большую дорожную карету с незнакомым форейтором, подъехавшую к конюшне сэра Джайлза. И прежде, чем Эммелайн успела открыть рот, его охватило отчаяние: он понял, что приехала его мать.Он высказал свою догадку Эммелайн, и она кивнула в ответ, добавив испуганным и задыхающимся шепотом:— Что это значит? Я думала, она умерла много лет назад… Мне даже страшно стало!Конистан взял ее под руку и повел обратно к дому.— В моем сердце, — сказал он, — я похоронил ее много лет назад. Видите ли, когда я был еще ребенком, она сбежала из дому… — Тут он помедлил, не зная, говорить ли ей всю правду, но в конце концов решил выложить все до конца. — С Джеральдом Баттермиром, дядей Грэйс.Эммелайн так и ахнула, прикрыв рот рукой в лайковой перчатке.— О Боже, — прошептала она, опустив глаза к посыпанной гравием дорожке и явно пытаясь осмыслить услышанное. — Это многое объясняет.Такое замечание его раздосадовало.— Да, наверное, — сухо обронил он в ответ.Она заглянула ему в лицо, пока они поднимались по ступеням высокого крыльца, но увидала лишь суровый профиль. Конистан молча последовал за нею в утреннюю столовую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40