И тебе тоже.
Злость и унижение снова нахлынули на него. Он отвернулся, чтобы поставить графин на стол. Голубоглазая девушка в страусиных перьях раз за разом говорила ему «нет». А сегодня днем за нее это сказал грубый мужик, а она стояла и смотрела.
— Некоторые женщины имеют возможность сказать мне «нет», — свирепо ответил Вивиан.
Внезапно он увидел перед собой лицо Джулии: ее глаза светились огнем.
— Ты дурак! — вскрикнула она. — Ты бесцельно носишься, как дикий жеребец, бездумно тратя свою силу. При некоторой дрессировке и правильном управлении это животное может стать первоклассным.
Ее рука опустилась на его руку.
— Мой дорогой, тебе не нужен ни Шенстоун, ни титул. Это и так твое. Ты из тех редких людей, которым нужен весь мир.
Вивиан смотрел на нее, пытаясь понять, что она сказала, но почувствовал, как невероятная усталость наваливается на него. Затем он сообразил, что смотрит на ее сапфировое ожерелье, составляющее гарнитур с теми злосчастными серьгами. Оно покоилось вокруг шеи и дразнило память.
Она придвинулась ближе и положила вторую руку поверх его.
— В тебе течет такая же голубая кровь, как и в твоем брате, но ты не скован условностями, как он. Ты волен поступать в жизни, как тебе хочется. У тебя великолепное тело и мятежный дух. С этими двумя качествами тебе нужен дом, в сравнении с которым Шенстоун покажется деревней. Ты сможешь получить свой собственный титул, дарованный тебе в награду за личные достижения, и он перейдет по наследству твоим сыновьям.
Она крепче сжала его руки.
— Вивиан, ты представляешь собой удивительную смесь аристократа и бунтаря, перед тобой блистательное будущее. Но ты пока предпочитаешь не замечать того, что увидела я. Ты пытаешься забыть обстоятельства своего рождения, глуша свой мозг бренди, и тратишь силу своего великолепного тела на никчемных женщин, которые в один прекрасный день уйдут от тебя к мусорщику. Неужели ты не видишь, что твое необычное происхождение дает тебе уникальную возможность?
— Не все люди честолюбивы, — пробормотал Вивиан, буквально загипнотизированный сверкающими на ее кремовой шее сапфирами.
— Ты честолюбив, — с жаром настаивала Джулия. — И ты сможешь взлететь выше многих, если тебя правильно направлять. Женщина, которая станет твоей женой, должна стоить твоей мужественности и благородного происхождения, которое нельзя отрицать. Эта женщина должна помочь тебе достичь высот, которых достигают немногие мужчины. Во всех смыслах, — закончила она утонченным намеком.
Он снова предупредил ее:
— С мужчиной моей репутации ты вступаешь на опасный путь. Надеюсь, ты понимаешь это.
— С репутацией даже более странной, чем я подозревала, — уточнила она. — Я слышала сегодня кое-что, что укрепило мою веру. Об этой истории шепчутся в салонах и гостиных. Лондон замер в ожидании.
Выдернув руки, Вивиан требовательно спросил:
— О чем шепчутся? Ну-ка, Джулия, выкладывай.
— Ты убил двух людей из своего отряда, — произнесла она, глядя прямо ему в глаза. — Рискуя быть пойманным и обреченным на долгие мучения, ты хладнокровно застрелил их на виду у кровожадных дикарей. Официальная версия утверждает, что ты убил их, чтобы избавить от ритуального жертвоприношения дикарями, но ходит слух, что ты сделал это из-за женщины.
Именно этого Вивиан и боялся с момента возвращения в Лондон. Это был последний удар сегодняшнего дня. Вивиан отвернулся и подошел к камину. Феннимор исполнил свою угрозу. Его собственная репутация была гарантом того, что общество поверит наиболее скандальной версии этого происшествия. Закрыв глаза, он вновь пережил тот момент, когда на раздумье не оставалось времени. Постоянные тренировки под управлением деда с детства сделали его великолепным стрелком. Те двое умерли мгновенно, пораженные в голову.
Он почувствовал на себе ее руки и повернулся. Джулия победно смотрела на него.
— Ты все еще ничего не видишь? — с вызовом спросила она. —Мне наплевать на то, что было на самом деле. Все, что я вижу, это доказательство храбрости и живой страсти, которая превращает мужчину в гиганта. Раскрой глаза, Вивиан, и посмотри на меня. Неужели ты будешь отрицать, что я идеальная жена для тебя?
Он ошарашенно смотрел на нее, а Джулия расстегнула сапфировое ожерелье и сняла его с шеи.
— Я готова расстаться с ним, если мне не удастся убедить тебя в этом, — сказала она, покачивая им.
— А зачем оно мне?
— Оно составит комплект с серьгами, которые ты выиграл в предыдущем пари. Я надеюсь, они все еще у тебя?
Вивиан кивнул. Сегодня они как никогда ассоциировались с его поражением.
— Господи, как я хочу получить их назад, — пропела она, — тогда гарнитур опять будет полным.
— Ты слишком уверена в себе, — заметил он.
— Да, мой дорогой Вивиан. Ты отважишься принять мой вызов?
Безрассудное желание взять реванш каким угодно способом вдруг охватило его.
— Силы слишком неравны, моя дорогая Джулия. Ее смех был тих и соблазнителен.
— Правда? Посмотрим. Если я его проиграю, у тебя будет полный гарнитур, и ты сможешь подарить его одной из своих хористок в награду за то, что она повалялась с тобой в стоге сена.
Ее слова усилили его безрассудную решимость.
— Когда-нибудь я изваляю тебя в стоге сена.
— О нет, не получится. Я совсем не такая, как проститутка Лейла Дункан.
— Получится, черт возьми.
Все в ней было более добротно, чем в Лейле: ее выпуклости, полные губы, неприкрытая решимость. Он понял, что хочет ее, и это чувство ошеломило его. Ему нужно выкинуть из головы тот подвал, пивные бутылки, черноволосого мужчину, который наверняка знает, как покорить девушку в стоге сена. А главное, ему нужно выкинуть из головы женщину, сжимавшую в руках поднос; она сегодня разрушила его жизнь.
Джулия еще была у него в постели, когда без особых церемоний вошел слуга в сопровождении Руперта Марчбанкса, который забеспокоился, куда девалась его сестра.
До Рождества оставалась целая неделя. По дороге в театр Лейла думала о предыдущем Рождестве, которое провела с Рози. У нее больше не появилось таких близких подруг, и она очень скучала по ней. Со временем горе сменилось безысходной тоской. Теперь Лейла понимала, что толкает человека на самоубийство. Предательство друга, которое повергает тебя в отчаяние. Испытав его сама, Лейла поняла, что это очень личное чувство. Отчаяние сблизило ее с Рози, но уменьшило чувство утраты.
Лейла ушла от Френка и с тех пор его не видела. Переезд в новый подвал несколько развеял ее. Все еще связанная с мужем и почти не надеясь освободиться, она постоянно думала о том, что причинила боль Вивиану. Через два дня после его незабываемого появления газеты запестрили сенсационными новостями о Вейси-Хантере, который никогда не унаследует фамильный титул и имущество.
Испуганная, она читала подробности событий в Ашанти, которые в разных газетах освещались по-разному. Она ни на мгновение не верила, что Вивиан застрелил Брассарда из-за женщины или из-за чего-нибудь еще. И, конечно, она не думала, что он сделал бы это, если бы видел хоть малейшую возможность спасти их. Следственная комиссия признала его невиновным. Зачем вытаскивать это дело на страницы бульварных газет?
Вдобавок, во всех подробностях обсуждались причины, по которым наследником Бранклиффа становится младший сын, Чарльз Вейси-Хантер. Несколько дней она чувствовала себя просто несчастной, когда в газетах написали, что обезумевшая мать одного из убитых набросилась на него и что разъяренная толпа закидала его яйцами у ворот казармы. Потом появилось сообщение, что один из элитных офицерских клубов Лондона прекратил его членство, лишив возможности посещать его.
Лейла спрашивала себя снова и снова, почему он не признался ей во всем. И всякий раз сама себе отвечала, что и она не могла раскрыть ему свой секрет. Если бы она была честна с ним с самого начала, ее совесть сейчас была бы спокойна, а сердце не болело. Но Вивиан не давал о себе знать, и боль стала утихать. Это позволило ей уйти в работу. Хотя уроки пения прекратились, она продолжала играть на пианино, которое купил ей Вивиан. Эти звуки наполняли жизнь смыслом, оставляя меньше времени на размышления. Когда в этот вечер она прошла мимо Монти и остановилась, чтобы стряхнуть снег с мехового воротника, ее окликнул Джек Спратт и, весело поприветствовав, добавил:
— Мистер Гилберт хочет вас срочно видеть. Лейла сразу направилась к Гилберту. Прошлый
опыт научил ее без особого оптимизма относиться к подобным приглашениям. Наоборот, у нее появились дурные предчувствия. В последнее время они часто посещали ее.
При ее появлении Лестер Гилберт поднялся из-за массивного стола и улыбнулся. Это ничего не значило. Он всегда сообщал самые неприятные вещи с улыбкой.
— Мисс Дункан, как очаровательно вы сегодня выглядите! Русская принцесса из заснеженной страны, шведская дворянка, образ рождественской добродетели!
Это была его обычная манера общения, и она стояла, спрятав руки в муфту, ожидая, когда он перейдет к делу.
— Последнее время вы выглядите немножко бледной, моя дорогая. Надеюсь, все в порядке? Никаких семейных неурядиц или финансовых затруднений? К тому же вы похудели чуть больше, чем нужно. Мои зрители предпочитают видеть на сцене… э… здоровых женщин.
— Я постараюсь есть больше, мистер Гилберт, — пообещала она и собралась выйти.
— Отлично, великолепно! Вы становитесь очень популярны у наших джентльменов. И у леди, конечно, — добавил он поспешно. — Вы отлично развиваетесь под моим руководством. Я более, чем доволен. Разве я не говорил вам когда-то, что послушание поощряется?
— Да, по-моему, говорили, — пробормотала Лейла, желая, чтобы он отпустил ее переодеться к первому номеру. Она и так пришла слишком поздно.
— В качестве подарка я даю вам роль Лолы, цыганки. У Мегон бронхит, и она вряд ли скоро сможет петь. Я не ошибся в вас. — Лестер весело засмеялся. — Если на вас надеть черный парик, вы будете вылитая цыганка.
Она послушно улыбнулась.
— Спасибо, мистер Гилберт. Я буду очень стараться.
Это он и ожидал услышать, поэтому снова лучезарно улыбнулся и проводил ее до дверей офиса. Смысл произошедшего дошел до нее только, когда она шла мимо рабочих сцены, которые, как муравьи, сновали туда-сюда, прилаживая декорации для первого действия после дневного спектакля. Между спектаклями всегда была ужасная спешка, потому что первая и последняя сцены в «Веселой Мэй» требовали больших перестановок. Отовсюду неслись стуки молотка и проклятия. Лейла шла, пытаясь вспомнить сцены, в которых участвует цыганка. Она обнаружила, что не помнит ни слов, ни музыки. Весь сюжет «Веселой Мэй» вдруг вылетел у нее из головы. Ее охватил страх. Еще на дневном спектакле с Мегон было все в порядке. Как она могла заболеть так быстро?
Ей встретился Джек Спратт, и она схватила его за руку.
— Где можно взять экземпляр сценария? Я должна играть Лолу, и мне нужно повторить текст. Я не помню ни одного слова.
Он похлопал ее по руке.
— В тот момент, когда вы выйдете на сцену, вы все сразу вспомните.
— Да, я уверена, что так и будет, — пробормотала Лейла, уверенная в обратном. — Но мне все равно нужен экземпляр сценария. Где сидит суфлер? Кто вступает первым: я или оркестр? О Господи, мне кажется, что ария не в моей тональности.
Спратт засмеялся.
— Вы в такой панике, но я уверен, что все будет замечательно. Идемте со мной, я дам вам экземпляр роли Лолы. Весь сценарий вам не нужен, моя дорогая.
Схватив роль, она побежала в гримерную, где про эту новость уже все знали.
— Девочки, дорогу цыганке!
— Тебе не надоело сидеть в кибитке?
— Погадай мне по руке, только если увидишь что-то неприличное, не говори вслух.
За кулисами шла обычная яростная грызня, и кто-то уже говорил, что роль цыганки пора передать тому, кто может петь по-настоящему. Девушки были рады за Лейлу, но проявляли это в манере, обычной для театра Линдлей. Но она ничего вокруг не видела, а только повторяла слова Лолы, на ходу раздеваясь и накладывая грим. Она потянулась за военным мундиром и обнаружила, что его нет.
— Ты что, собираешься играть две роли? — спросила девушка рядом. — В секстет назначена Мейси.
Трясясь с каждой минутой все больше, Лейла надела костюм цыганки, который на ней немного висел. Кто-то туго заколол его на талии, а она распустила на плечи свои темные волосы, вплетая в них цветы и сосредоточенно шепча слова Лолы. Наконец она была готова и забилась в угол, чтобы, никому не мешая, переждать первый акт и часть второго, когда ей придется предстать перед невидимой публикой в алых креслах. Она так долго ждала этого. Если бы она продолжала уроки пения! «Вы, как рыба в кастрюле, и производите на мир столько же впечатления, сколько она».
Ей нужно вернуться к профессору Гольдштейну и попробовать снова. Она слишком легко бросила занятия. Ждать подходящего момента означает ждать всю жизнь. Франц Миттельхейтер говорил, что она должна все бросить ради пения, а она бросила пение. Ради чего? Уверенная, что, выйдя на сцену, она положит конец своим надеждам, Лейла в отчаянии просидела весь первый акт, смотря невидящими глазами на строчки текста.
Во время антракта она пряталась в углу. Вокруг нее слышались оживленная болтовня и смех, в давке девушки с ловкостью фокусников меняли костюмы. Она завидовала им и хотела быть одной из них. Быть цыганкой— это ужасно. Лейла вспомнила, как Рози когда-то сказала: «Если что-нибудь пойдет не так, во всем обвинят цыганку. Я вижу это за версту».
— О Господи, они всегда выходят сухими из воды, — воскликнула блондинка, глядя на лежащую на стуле газету. — Сначала этот зверь Лемптон, а теперь еще один. Спасаются за спиной женщины, которая возвращает им уважение в обществе.
Она взглянула на Лейлу.
— Ты уже это видела? Один из твоих бывших поклонников.
Лейла вышла из оцепенения и взяла газету. Это было объявление о свадьбе. Жених на фотографии был в парадном мундире, на шее Джулии красовалось антикварное ожерелье. Ее лицо было безмятежно бесстыдным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59