Это часть фамильных драгоценностей, доставшихся ей от бабушки.
Вивиан почувствовал, как Лейла замерла у него за спиной. Сознавая, что этот вечер и, возможно, их отношения вообще, безнадежно испорчены, Вивиан решительно произнес:
— Ты должен простить меня, но я не могу так надолго оставить мою гостью. Наше поведение и без того достаточно неприлично.
С этими словами он повернулся к Руперту спиной, но было уже поздно. Руперт слегка язвительно поклонился Лейле, попрощался и ушел. Появление официанта не позволило им сразу начать разговор, что еще больше накалило ситуацию. Лейла смотрела в другой конец залы, лицо ее было бесстрастным, и Вивиану пришлось подождать, когда официант уйдет, прежде чем попытаться проложить мост через пропасть, которая внезапно разверзлась у его ног.
— Мне очень жаль, — начал Вивиан, чертыхаясь про себя, что из-за гула голосов приходится говорить громко. — Руперт — сын сэра Кинсли, нашего соседа по Корнуоллу. Я думаю, если бы он узнал, кто вы, то остался бы с нами на весь вечер. Вы простите меня за то, что я не представил вас?
Лейла повернулась и каменным взглядом посмотрела ему в лицо.
— Его сестра действительно ухаживала за вами, когда вы заболели в Корнуолле?
— Да, у меня был приступ тропической лихорадки, которую я подцепил в Ашанти. Доктора предупреждали, что возможны внезапные приступы, вдобавок, мы были отрезаны снегопадом.
— Зачем вы пытались подкупить меня этими серьгами?
Это было сказано довольно спокойно, но в голосе слышался болезненный укол. Вивиан нахмурился. Впервые язык отказывался ему повиноваться, и он мог только печально смотреть в ее обвиняющие глаза.
— Я хочу домой, — сказала Лейла, беря со стола расшитую бисером сумочку.
Он проворно схватил эту сумку.
— Лейла, пожалуйста! Позвольте мне объяснить вам. Выслушайте меня, а потом я отвезу вас домой, если захотите, — сказал он с таким жаром, что Лейла положила сумку и села. Вивиан стал думать, как правильно подступиться к этому делу, чтобы такая простая девушка, как она, смогла его понять. Он впервые столкнулся с необходимостью оправдываться в том, что было чистой правдой, и начал издалека.
— Мой отец был богатый повеса. Он оставил свою молодую жену и двух сыновей в Корнуолле со своим отцом, который придерживался весьма строгих правил в воспитании детей. Мой брат и я были очень несчастливы от его попыток подавить в нас любые проявления независимости. Дед всячески пытался посеять рознь между нами; но вместо того, чтобы поссориться друг с другом, мы лишь теснее сплотились. Многое другое ему тоже не удалось. Когда я вырос, я стал сопротивляться ему.
Умолчав о причине, по которой он стал оказывать деду сопротивление, он продолжал тем же спокойным тоном.
— Мой дед не терпел, когда ему возражали, поэтому он делал все, чтобы унизить меня. И он снова принялся за это в декабре в присутствии Джулии Марчбанкс и ее отца. Она на виду у всех втянула меня в спор, не оставив мне возможности отказаться. Я провел целый день под снегом и ветром, объезжая ее своенравного жеребца. Это было физически очень тяжело, и вечером я свалился в приступе лихорадки, которая не отпускала меня неделю. Джулия спорила на эти серьги. Поправившись, я понял, что Джулия могла бы соперничать с отцом в жестокости. Подозреваю, что эти сапфиры больше означают поражение, чем победу.
Вивиан остановился, не желая вкладывать в эти слова подозрения, которые ему самому еще не были до конца ясны. На лице Лейлы было все то же бесстрастное выражение, поэтому он добавил:
— Я не пытаюсь извиняться за свое поведение в тот вечер, а лишь хочу объяснить, чем оно было вызвано.
Лейла несколько мгновений смотрела ему в лицо, потом спросила:
— Если бы вы не выиграли эти серьги, вы бы попытались добиться того же с помощью каких-нибудь других подарков?
Он вздохнул.
— Я думал, что мы закончили с этим делом несколько недель назад.
Снова наступила длинная пауза, во время которой Лейла пыталась привести в порядок свои мысли, и у него закралась надежда, что опасность миновала. Эта действительно миновала, появилась новая.
— Маленький мальчик, вынужденный слушаться деда, это я понимаю, но почему вы были готовы рисковать жизнью на дикой лошади ради этой Джулии? И если вы чувствовали, что эти серьги… почему вы взяли их у нее?
Они были из разных слоев общества, с разными понятиями о чести, и ему пришлось спокойно объяснить:
— Это был ее заклад в пари. Я был вынужден их взять.
Пытаясь понять это, она сдвинула брови к переносице.
— Мне все это кажется очень глупо. Почему какая-то девушка решила отдать свои драгоценности только для того, чтобы заставить мужчину сделать что-то опасное? Это почти жестоко… почти как ваш дед… Ваш отец очень плохо поступил, позволив ему так обращаться со своим сыном.
— Мой отец умер, Лейла.
— О, я не знала. А мать?
— Когда Чарльз вырос, она переехала жить в Родезию. Сейчас она очень счастлива.
Оставив на время тему разговора, он понял, что она более не собирается уходить.
— Может, я скажу официанту, чтобы подавал цыпленка?
Медленно кивнув головой, она призналась:
— Знаете, я ужасно хочу есть. Я так волновалась перед выступлением, что мне кусок в горло не лез.
Между ними сохранялась напряженность. Лейла вдруг подняла голову от цыпленка и спросила:
— Вы собираетесь жениться на Джулии?
— Господи, конечно нет! — поспешно возразил он, удивляясь, что навело ее на эту мысль.
— А мне показалось, что она надеется на это.
— Вы ошибаетесь, — заявил Вивиан с несколько преувеличенным энтузиазмом. — Джулия фактически помолвлена с кем-то другим.
— Только фактически? Почему же?
— Это будет брак по расчету. Насколько я знаю, любви между ними нет.
— Это на нее не похоже. Она мне кажется очень страстной натурой.
— Может, оставим Джулию Марчбанкс в покое, — слегка раздражаясь предложил он.
Бросив на него задумчивый взгляд, Лейла кивнула и занялась цыпленком. Они обсуждали премьеру «Веселой Мэй» и то, как Франц Миттельхейтер покорил публику, поэтому ее следующий вопрос застал его врасплох:
— Эти противные серьги все еще у вас?
— Да, — ответил он, пытаясь понять, к чему она клонит. — Я не могу выбросить их… и не могу отправить их ей назад.
— Они дорого стоят?
— Достаточно.
— Тогда продайте их и оплатите мои уроки пения. От удивления он остолбенел.
— Вы изменили мнение относительно того, чтобы я заплатил за ваши уроки?
— Но вы не будете платить за них. Она заплатит. Эта Джулия, которая заставила вас делать то, чего вы не хотели. Продав их, вы избавитесь от того, что гложет вас по каким-то причинам. А мне не придется закладывать мои подарки — то, что гложет меня. Разве это не превосходное решение?
Ошеломленный непредсказуемым ходом ее мыслей, Вивиан пробормотал:
— Конечно.
По дороге домой Лейла была спокойна. Когда они подъехали к ее подвалу, она пожелала ему доброй ночи и, прежде чем он успел обнять ее, выскочила из кеба, быстро спустилась по ступенькам и скрылась за дверью.
В раздумьях он отправился в дом Вейси-Хантеров. Лейла открыла ему много такого, о чем он раньше никогда не думал. Она не могла понять, почему в тот день он был вынужден принять вызов Джулии, но при этом у нее была своя гордость, и она сопротивлялась его попыткам распространить свою власть на нее. Поймет ли она, если он скажет, что все это время ходит за ней по пятам, потому что она тоже бросила ему вызов, что его гордость не позволяет ему смириться с тем, что простая девушка может так легко отвергнуть его?
Пока все эти мысли блуждали в его голове, он должен был признать, что дело приняло несколько не тот оборот, на который он рассчитывал. То, что начиналось как «упражнения в тактике», стало более сложным, чем он предполагал. И эти серьги еще больше все усложнили. Конечно, он не может их продать, зная, что они часть фамильных драгоценностей Марчбанксов.
Джулия оказалась очень умна. Серьги стали своеобразным знаком ее власти над ним. Ему нужно найти способ заставить ее взять назад эти чертовы серьги, и как можно скорее.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Рози Хейвуд покончила с собой за три дня до страстной пятницы. Врач сообщил ей, что у нее рак желудка и что она никогда не поправится, и, поскольку к Пасхе она должна была освободить квартиру, которую снял для нее Майлс Лемптон, Рози решила умереть в окружении красивых вещей, напоминавших ей о самых счастливых днях ее жизни. Выбора не было.
Все внимание в эти дни было приковано к театру Линдлей. Подробности самоубийства одной из хористок печатались во всех газетах. Общественное мнение осудило Майлса Лемптона за помолвку с южноамериканской миллионершей. В заметках Майлс и ему подобные назывались бессердечными ловеласами, которые используют слабых и безответных девушек для своих греховных забав, а затем бросают их ради богатых и титулованных дам, которые принесут им незаслуженное уважение в обществе. «Сколько таких, как Рози, умерло незамеченными и неоплаканными, после того как высокородные соблазнители бросили их на произвол судьбы? — вопрошали они. — Эта смелая девушка пожертвовала надеждой любого христианина на вечный покой, чтобы привлечь внимание к тому, что стало обычной практикой в наш просвещенный век».
Эта история тронула множество праведных сердец, и Майлс Лемптон был закидан тухлыми яйцами, когда выходил из министерства иностранных дел, после чего уехал в деревню переждать разразившийся скандал.
Потрясение Лейлы было велико. Подруга оставила ей письмо, в котором объясняла причину того, что сделала. В конце письма она благодарила Лейлу за верную дружбу, просила обязательно использовать удивительный дар своего голоса и в заключении писала, что ни о чем в жизни не жалеет.
От этого письма Лейла впала в такое горе, которого еще никогда не испытывала. Гримерная, опустевшее место рядом с ней, баночки с гримом Рози, ее костюмы, висевшие на крюке над ее головой, — все так красноречиво свидетельствовало об отсутствии подруги, что невозможно было удержаться от слез. И наконец допросы полицейских, которые конфисковали записку в качестве доказательства самоубийства, так расшатали ей нервы, что она, не в силах больше выносить напряжение, вечером на сцене потеряла сознание.
Лестер Гилберт отвез ее домой в собственной карете и прислал к ней на ночь свою горничную. Доктор, за которым послал импресарио, посоветовал полный покой хотя бы на неделю и побольше спать. Но Лейла не могла спать. Она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами. Лейла не могла поверить, что красивой молодой девушки больше не существует и она ее больше никогда не увидит и не услышит.
Ей так много нужно было сказать подруге. Почему она все откладывала на завтра? Почему никогда не показывала Рози, что любит ее как родную сестру, как самого близкого человека. Почему она все это оставляла на потом…
Всю ночь Лейла мучила себя обвинениями; она должна была понять, что у Рози что-то серьезное с желудком, ведь она знала про ее ужасные боли и должна была находиться около Рози в те последние часы отчаяния. Лейла не могла изгнать из головы мысль о том, как эта красивая молодая женщина лежит одна в своей хорошенькой квартире, а яд медленно распространяется по ее телу. Чувство утраты было невыносимым. Ей казалось, что со смертью Рози она осталась совсем одна.
На следующее утро она поняла, как ошиблась.
Служанка Лестера Гилберта открыла на стук дверь, вошел Вивиан в твидовом костюме и мягкой коричневой шляпе. Он выглядел таким большим, таким сильным и независимым, что слезы, стоявшие у нее в глазах всю ночь, наконец хлынули по щекам. Лейла, как была в ночном халате, бросилась к нему и, рыдая, обмякла в его руках. Он крепко держал ее, прикоснувшись к ней щекой, поглаживая рукой по распущенным волосам, пока она пыталась выплакать свое горе. Она всем телом прижалась к нему, ища защиту в его силе и твердости. Не пытаясь остановить ее слез, Вивиан держал ее в объятиях, пока она сама не успокоилась.
— Я прочитал в газете, что вам стало плохо прямо на сцене, — сказал он хрипло. — Я приехал прямо с вокзала. Наш полк рано утром вернулся с маневров.
— Вы знаете про Рози? — спросила она, не узнавая своего голоса.
Он кивнул, доставая из кармана носовой платок, чтобы вытереть ее щеки.
— Как не знать? О ней и Майлсе пишут все газеты.
— О, Вивиан, это бы разбило ей сердце, — воскликнула она, вновь впадая в отчаяние. — Она любила его и никогда не предполагала, что ее смерть так ему повредит. Она это сделала не из мести, как все говорят. Рози была не такая. Если бы она знала, что они обвинят его, она бы… ,
Пережитая трагедия вновь нахлынула на нее. Лейла прижалась к нему, а он крепче обнял ее и сказал служанке:
— Идите в спальню и упакуйте все, что понадобится мисс Дункан для короткой поездки за город. Я увожу ее в мой дом в Корнуолл.
— Но, сэр, я здесь не работаю.
— Все равно, вы же горничная при молодой леди. Значит, вы должны знать, что нужно положить в чемодан для четырехдневной поездки. Господи, или я должен сам это сделать?
Лейла высвободилась из его объятий.
— Не разговаривайте с ней так. Она была на ногах всю ночь.
— Я тоже, — твердо ответил он, кивнув горничной, чтобы та приступала. — Пожалуйста, как можно быстрее. Нам нужно успеть на поезд.
Тыльной стороной руки Лейла вытерла глаза и спросила прерывающимся голосом:
— О чем вы говорите, Вивиан?
Он снова сосредоточил все внимание на ней.
— Я беру вас на Пасху в Корнуолл, и прежде, чем вы наброситесь на меня, скажу, что присутствие моего брата, экономки и нескольких человек из младшей прислуги обеспечит вам подобающую компанию. Вам нужен отдых, и Шенстоун для этого самое подходящее место.
— Я… я не могу поехать в Корнуолл. У нас спектакли.
— По дороге сюда я встретился с Лестером Гилбертом. Он полностью согласился с моим предложением.
— Вы… встречались… с Лестером Гилбертом? И он полностью согласился с вашим предложением? — повторила она в изумлении.
— Вы думали, Лестер будет против? Он разумный человек и быстро понял, что это самое правильное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59