Ложилась она, как правило, часов около одиннадцати. В
девять утра Анджелина, спавшая в смежной комнате, тихо входила
в хозяйскую спальню, поднимала шторы и ставила на столик у
постели чашку чая. До этой минуты Герцогиня спала, словно дитя.
Ее редко донимала бессонница или ночные кошмары. Однако в ночь,
о которой у нас пойдет речь, странный, тревожный сон нарушил ее
покой.
Она вновь была девочкой, живущей с родителями на Западе.
Давние воспоминания окружали ее. Стояла зима. Она была одна,
под открытым небом. Снег, привычный снег, падавший с хмурых
небес, глубоким ковром покрыл бескрайние равнины. Он шел и шел,
не переставая. Небо все больше темнело. Казалось, прошли часы,
но хлопья продолжали лететь. Снег не казался холодным. Он был
теплым -- теплым и каким-то удушливым. Очень удушливым. Она
начала задыхаться. Внезапно она ощутила, что ей больше нечем
дышать. Охваченная отчаянием, она закричала...
Около ее постели стояла со свечою в руке горничная.
Спальня терялась в непроглядном мраке. Анджелина выглядела,
точно статуэтка из Танагры. Одетая в одну только облегающую
ночную рубашку, спускавшуюся ниже колен всего на два дюйма и
подчеркивающую ее прелести, с отблесками пламени, игравшими на
щеках и подбородке, Анджелина казалась призраком, способным
согреть сердце любого мужчины.
Впрочем, сердца Герцогини она ни в малое степени не
согрела.
-- Что ты тут делаешь, девочка? -- строго спросила она на
языке, который представлялся ей итальянским. -- Да еще среди
ночи!
-- Девять часов, госпожа.
-- Девять? Тогда подними шторы.
-- Уже подняла, -- она отступила к окну и в подтверждение
сказанному стукнула по стеклу. -- Снаружи темно, -- добавила
она. -- Пепел падает с неба. Вулкан очень, очень сердится.
-- Пепел? Вулкан? Я должна немедленно одеться. Зажги еще
две свечи. Нет, три! Нельзя, чтобы горело всего две. С минуты
на минуту может прийти Дон Франческо.
Герцогиня часто говорила, со смехом, что она "всего лишь
слабая женщина". Некоторое количество людей придерживалось того
же мнения. Однако в ту минуту никто из обитателей Непенте не
смог бы похвастаться таким же самообладанием. Возникший в
природе разлад оставил ее равнодушной. Разуму Герцогини мало
было дела до повадок вулканов, к тому же душа ее находилась в
надежных руках, а совесть пребывала в полном порядке, как и
положено будущей католичке. Она во всем полагалась на своего
духовного наставника, внушившего ей величественное чувство
покорности и смирения. Дон Франческо никогда не покинет ее. В
должное время он придет и объяснит, почему Бог дозволил вулкану
вести себя столь неподобающим образом, у него найдется более
чем достаточно слов для утешения будущей духовной дочери.
Господь, коли будет на то Его воля, способен сотворить чудо и
отвести беду, даже если Он сам ее наслал. Падает пепел -- не
падает, все к лучшему. Герцогиня безмятежно ждала.
Тем временем снаружи пепел сыпался, не переставая. Он
повалил около полуночи и уже покрывал землю двухдюймовым слоем.
Непенте лежал, окутанный киммерийской мглой, более темной, чем
беззвездное небо --мглой, которую можно было пощупать; нечто
подобное жаркому и душному одеялу придавило остров. Все
погрузилось в безмолвие. С улиц не доносилось шагов:
рассыпчатый пепел, более мягкий, чем снег, глушил любые звуки.
И он все падал и падал. Немногие из перепуганных местных
жителей, которых необходимость вынудила покинуть свой кров,
брели по улицам, полные страха за собственные жизни. Они
думали, что наступил конец света. Обуянные ужасом, они выходили
наружу, лишь сунув в карман нож или револьвер, а на улице
опасливо обходили друг друга, стискивая в одной руке факел или
фонарь, а другой прижимая ко рту носовой платок, потому что
боялись задохнуться. В витринах одного-двух магазинчиков с
трудом, словно сквозь плотный туман различался слабо мерцающий
свет. Обычных же картин и звуков утра -- повозок, снующих в
ожидании найма, щелканья кнутов, криков фруктовых и рыбных
торговцев -- не было и в помине. Смертельную тишь нарушал лишь
звон городских курантов, отбивающих часы посреди потемневшего
мира.
С полдюжины сорвиголов собралось в Клубе. То есть это они
называли себя сорвиголовами. На самом деле, они были напуганы
до смерти и прибежали в Клуб, надеясь обрести в обществе друг
друга взаимную поддержку и недостающую отвагу. Сегодня они не
пили виски, не играли в карты и не пересказывали сплетен. Все
сидели вокруг освещенного ацетиленовой лампой стола и в тревоге
слушали молодого профессора из Христиании, который знал, по его
словам, толк в высшей математике и в настоящую минуту с помощью
биномиальной теоремы подсчитывал, сколько потребуется времени,
чтобы город засыпало пеплом по самые крыши -- в предположении,
что все его здания имеют одинаковую высоту. Профессор приехал
на остров совсем недавно и по этой причине еще сохранял что-то
вроде веселого пессимизма. Он полагал вполне возможным, что к
тому времени, когда пепел доберется до вторых этажей, -- при
условии, разумеется, что все они находятся на одном уровне, --
ветер может перемениться и куда-нибудь его унести. Те, кто
прожил на острове дольше профессора, послушав его рассуждения,
совсем пали духом. Они вставали из-за стола и печально качали
головами, приготовляясь к самому худшему. Они свой сирокко
знали.
Утро тянулось, и в Клуб прибредали все новые, закутанные
по уши бедолаги; они стряхивали с одежд пепел и торопливо
закрывали за собой дверь. Зажгли еще несколько ламп. Новости
были неутешительные. Снаружи по-прежнему темно, вытянутой руки
не видать; пепла уже навалило столько, что он стал опасен. Не
выдержав его веса, обвалилось несколько крыш; телеграфное
сообщение с материком нарушилось -- кабель, как полагали,
лопнул вследствие каких-то подводных потрясений; некто,
переходя рыночную площадь, наткнулся на труп женщины,
несомненно задохнувшейся; двое из посаженных Судьей под стражу
русских от непривычки к вулканическим явлениям впали в буйное
помешательство и обезглавили друг друга мясницким ножом.
Появившийся в конце концов мистер Мулен, пребывавший в каком
угодно, но только не в обычном для него бойком расположении
духа, сообщил полную и исправленную версию последнего
происшествия: жертв было вовсе не две, а четырнадцать; прежде
чем совершить свой безумный поступок, они преломили хлеб-соль и
спели национальный гимн; и воспользовались они не мясницким
ножом, а ржавой стамеской. Его рассказ, который в обычных
обстоятельствах стал бы бесценной темой для увлекательных
пересудов, ни одного из слушателей не взволновал. Все ожидали,
когда явится их президент, Консул, бывший истинной душой Клуба
-- явится и принесет официальные извинения за столь
безответственную выходку со стороны природы. Но Консул впервые
в жизни оказался неспособным выполнить свой долг.
Бедняга сидел дома, в стоявшей на отшибе вилле, известной
как "Консульство", и в голове его царил невероятный сумбур.
Облокотившись на освещенный лампой письменный стол, он
удрученно вглядывался в тьму за окном. Перед Консулом лежал
предварительный набросок ежегодного доклада, предоставляемого
им никарагуанскому Министру финансов, джентльмену, которого раз
в год одолевало жгучее любопытство относительно состояния дел
на Непенте, особенно по части судоходства, торгового оборота,
заразных заболеваний и мер, предпринимаемых на острове для
борьбы с бери-бери.
До сих пор написание доклада не доставляло мистеру Фредди
Паркеру никаких хлопот. Между ним и его покровителем, синьором
Помпонио-ди-Вергара-и-Пуярола, существовало взаимное понимание
насчет того, что данная работа является ничем иным, как чистой
воды формальностью. Вследствие этого мистер Паркер взял за
обыкновение отвечать на всякий мудреный запрос родного
правительства волшебным словом nil(55). Банковская система --
nil. Экспорт мяса -- nil. Хлопковая промышленность -- nil.
Сельское хозяйство -- nil. Шлюзовое судоходство -- nil.
Торговля тиковым деревом -- nil. Добыча корунда -- nil. Рыбный
промысел -- nil.
На синьора ди-Вергара можно было положиться -- в случае
возникновения каких-либо жалоб по поводу недопустимой
невразумительности и краткости Непентинского доклада он мог все
уладить.
И вот только что пришли худые вести -- хуже некуда. Друга
и покровителя мистера Паркера, в соответствии с принятым у
никарагуанских политиков обычаем, заколола кинжалами пара
убийц, нанятых соперником министра, прогоревшим торговцем,
который, желая поправить свои пошатнувшиеся дела, решил, что из
него может получится такой же Министр финансов, как и из любого
другого, и который фактически уже узурпировал этот пост. Худшую
новость трудно было бы и представить. Прогноз очень
неблагоприятный. Ибо прозорливый мистер Паркер пришел к
заключению, что соперник покойного дона Помпонио будет с
подозрением взирать на всех, кого ценил Его Превосходительство
-- к примеру, на него, мистер Паркера. И что тогда? Как бы
добросовестно ни редактировал он, начиная с этого времени, свой
доклад, положение его все равно будет шатким; его могут
отозвать в любую минуту -- или передать принадлежащее ему место
кому-то из представителей враждебной партии. Черт бы побрал эти
республики! Занимаемый им пост, пост не более чем почетный,
выдуманный лично для него обязательным, но ныне покойным доном
Помпонио, могут вообще навсегда ликвидировать. Тоже хорошего
мало. Мистер Фредди Паркер был уже староват, чтобы вновь
начинать мотаться по свету. Он утратил качество, которое сам
называл "куражом". Что же ему теперь делать?
Он подергал себя за бородку и разгневанно запыхтел
вересковой трубкой, так что дым из нее повалил клубами. Он
задумался о другом несчастье -- еще одном источнике
беспокойства. Ежеквартальное отступное пособие, присылаемое ему
из Англии некими дальними, но почтенными родственниками на тех
условиях, что ноги мистера Паркера не будет на этой земле
честных людей, -- это пособие не поступило. Задержалось уже на
две недели. Что случилось? Они решили больше ему не платить?
Время от времени от них поступали такие угрозы. Если так, на
что же он будет жить? Это плевок в лицо, вот что это такое. Как
раз сейчас ему позарез нужны эти пятнадцать фунтов стерлингов.
Кто мог бы ссудить его пятнадцатью фунтами? Кит? Навряд ли. Кит
скупердяй -- шотландец, десять против одного можно поставить.
Коппен? Один раз мистер Паркер уже пытался перехватить у него
деньжат с результатом, отбившим всякую охоту предпринимать
новые попытки. Чрезвычайно черствый миллионер. Старый прохвост
его без малого оскорбил. Возможно, кто-то проболтался насчет
хранимого в Консульстве и используемого в качестве
общественного документа клочка crepe de China. Как быстро все
становится на Непенте известным! Да, но где ему, черт побери,
взять денег?
Обе эти неприятности, сколь бы велики они сами по себе ни
были, бледнели в сравнении с новой, ошеломляющей бедой.
В комнате, расположенной прямо над ним, лежало тело его
мертвой хозяйки. Она испустила дух в прошлый полдень, причем
конец был по всем вероятиям ускорен раскатившимся по ее будуару
грохотом канонады; не грохотом как таковым, поскольку она была
от природы женщиной скандальной и уютней всего чувствовала себя
в обстановке домашних свар и дрязг со слугами, но грохотом в
его общественном значении, грохотом, показавшим ее истомленному
сознанию, что на рыночной площади происходит нечто
неподобающее, и в то же время имеющее первостепенную важность
-- нечто такое, о чем она в этой жизни, быть может, высказаться
уже не успеет. Иными словами, весьма возможно, что смерть ее
ускорило не столько физическое, сколько духовное потрясение,
вызванное шумом, -- разочарование, горькое осознание того, ей
уже не узнать подробностей нового, судя по всему интересного,
скандала.
По причинам, которые представлялись ему основательными,
врач рекомендовал произвести погребение как можно скорее -- его
назначили на сегодняшнее утро. Падение пепла сделало церемонию
неосуществимой. Она лежала наверху. А в комнате под нею сидел,
вперяясь в достойный Эребуса заоконный мрак, ее потрясенный
утратой сводный брат.
Темный тон его свежеотглаженных, но далеко не новых
траурных брюк гармонично сочетался с тьмой, окутавшей его душу.
Он сознавал, что в опасности все его существование, что сам он
на неверных ногах приближается к краху. Свалившиеся на него
беды, столь сокрушительные, столь нежданные, внушали ему что-то
вроде первобытного ужаса. Мистер Паркер никогда не был ни
глубоко верующим, ни глубоко неверящим человеком. Он был
дураком и был, как таковой, подвержен судорожным припадкам
презренного страха, ошибочно принимаемого им за религиозность.
Приступ несварения, неудача какой-нибудь финансовой спекуляции,
кончина любимой сводной сестры -- эти разнородные, столь
несхожие одно с другим события имели одну общую черту: они
наполняли страхом Божиим пустую во всех иных отношениях голову
мистера Паркера.
В пиковые ситуации он попадал множество раз, но в такую
еще никогда. Почти никогда. Он думал о лежащей наверху мертвой
женщине и о том, что она сделала для утверждения и укрепления
их положения в обществе, как она ради него экономила, да! врала
ради него -- лучше, гораздо лучше, чем он мог даже надеяться
соврать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65