На
что в этот раз дон Франческо, который в описываемую ночь
старался не отходить от нее ни на шаг, дабы никакая случайность
не отвратила ее от скорого уже обращения в католическую веру,
рассмеявшись, ответил:
-- Если страна фей имеет с этим местом хотя бы отдаленное
сходство, я бы с радостью в ней поселился. При условии,
конечно, что и вы будете жить где-то поблизости. А что скажете
вы, мистер Херд?
-- С удовольствием составлю вам компанию, если вы ничего
не имеете против, -- отозвался епископ. -- Это заливное само
совершенство. Оно внушило мне такое чувство, будто я стою на
пороге мира неведомых мне наслаждений. Подумать только! Боюсь,
я обращаюсь в гурмана, наподобие Лукулла. Хотя Лукулл, конечно,
был человеком умеренным. Нет, спасибо, дон Франческо, больше ни
капли! Печень, знаете ли. У меня и так уже голова кругом идет,
поверьте.
Как и предсказывал Мартен, вино лилось рекой. Да и обилие
холодных закусок просто ошеломляло, даром что все они были
приготовлены под личным присмотром прославленного повара
мистера Кита -- истинного художника, которого Кит сманил у
одного жизнелюбивого старого посла, пригрозив последнему, что
сообщит полиции о некоторых совершенных им в прошлом на
редкость постыдных поступках, о коих Его превосходительство сам
же бесхитростно поведал Киту, поклявшемуся все сохранить в
тайне.
Мистер Сэмюэль, -- джентльмен, подвизавшийся по
коммерческой части и по каким-то причинам застрявший в Клубе
"Альфа и Омега", -- окинув опытным взглядом вина, заливные из
дичи, фрукты, салаты, мороженое, фонарики и прочие услады,
произвел примерный подсчет и сообщил, после грубой прикидки,
что затраты Кита на этот маленький спектакль составляют не
менее чем трехзначную цифру. Мистер Уайт согласился, прибавив,
что хороший глоток шампанского оставляет у человека, привыкшего
к Паркеровой отраве, чувство какого-то радостного облегчения.
-- Это вы еще пунша не пробовали.
-- Ну так пошли, -- сказал Уайт.
Они пошли и вскоре присоединились к небольшому сообществу
бражников, явно чувствовавшх себя в родной стихии. В число их
входила и мисс Уилберфорс. Она всегда предпочитала держаться
поближе к источнику живительной влаги, каковым в настоящем
случае была циклопических размеров чаша с охлажденным пуншем.
Леди пребывала в превосходном настроении -- веселом, игривом и
даже кокетливом. В промежутках между возлияниями она пощипывала
соленый крекер (хотя, как правило, твердой пищи терпеть не
могла), чтобы, как она объясняла, умерить жажду, уверяя всех и
каждого, что нынче день ее рождения. Да-да, день рождения! В
общем -- ни малейшего сходства с застенчивой гостью Герцогини
-- никаких следов робости в ней не осталось.
-- Пунш при луне! -- восклицала она. -- Лучшего и желать
не приходится -- хоть в день рождения, хоть в какой другой.
На год у мисс Уилберфорс приходилось около сорока дней
рождения и каждый справлялся подобающим образом, примерно так,
как сегодняшний.
Прискорбное положение дел, даже скандальное. От такой
женщины можно было ожидать гораздо лучшего. От женщины
несомненно благородного происхождения. И так хорошо
воспитанной. Пока на острове еще имелась англиканская церковь,
она не пропускала ни одного богослужения, разве что по
воскресеньям, из-за мигрени. Нередко она оказывалась
единственной прихожанкой -- она да иногда еще мистер Фредди
Паркер, понуждаемый официальным своим положением и английским
происхождением (сколь бы сомнительными ни были его христианские
добродетели) время от времени заглядывать в церковь. Будучи
смертельными врагами, эти двое сидели на противоположных
скамьях, обмениваясь через пустой простор храма злобными
взглядами в надежде увидеть противника заснувшим, не в лад (из
одного лишь упрямства) вторя священнику и тщетно стараясь
проникнуться более милосердными чувствами, когда отощалый
молодой викарий -- обыкновенно какой-нибудь неудачник,
наскребавший с помощью таких поездок на континент несколько
фунтов, -- принимался читать из Евангелия от Иоанна. Те дни
миновали. Теперь она явно скатывалась по наклонной плоскости.
Трое членов Клуба и двое русских апостолов уже бросали жребий,
чтобы определить, кому из них выпадет приятное право отвести ее
домой. Судьба избрала мистера Ричардса, высокочтимого
вице-президента, пожилого джентльмена, которого тщательно
разделенные пробором волосы и струистая борода обращали в
истинное олицетворение респектабельности. Довольно было
взглянуть на него, чтобы увериться, что в лучшие руки леди
попасть не могла.
Как хозяин, мистер Кит представлял собою само
совершенство. Для каждого гостя у него находилось нужное слово,
а излучаемое им заразительно праздничное настроение немедля
вселяло во всякого чувство непринужденности. Разодетые в пух и
прах местные дамы, священники и чиновники, прогуливавшиеся по
парку, описывая чинные маленькие круги, были очарованы
любезностью мистера Кита, делавшей его "таким непохожим на
других англичан"; схожее впечатление произвел он и на стайку
туристов, появившихся невесть откуда без единого
рекомендательного письма, но зато с просьбой пустить их заодно
с другими на праздник, и принятых со всевозможным радушием --
на том основании, что один из них побывал на острове Пасхи.
Даже "парроко" против воли своей рассмеялся, когда Кит с
неотразимым добродушием схватил его за руку и сунул ему в рот
marron glacй(19). Идеальный хозяин! "Фалернская система"
пребывала сегодня во временной отставке. В этот вечер,
единственный в году, про мистера Кита можно было с уверенностью
сказать, что ради блага гостей он до последней минуты останется
идеально трезвым, состояние, безусловно имевшее свои
недостатки, поскольку необходимость поддерживать многочисленные
разговоры понемногу придавала речам мистера Кита еще большую,
чем всегда, невразумительность и неудобопонятность, -- то были,
как выразился однажды дон Франческо, речи "трезвого вдрызг"
человека. Впрочем, мистеру Киту прощалась и трезвость. Он,
разумеется, предпринимал необходимые меры предосторожности,
запирая дом и заменяя элкингтоновскими изделиями столовое
серебро, которым обычно пользовался, поскольку гости, проявляя
простительную слабость, обычно прихватывали с собой
какой-нибудь пустячок на память о столь славно проведенном
вечере. Бутылки, тарелки, стаканы бились целыми дюжинами.
Мистер Кит только радовался. Это доказывало, что никто не
скучает.
Человек, близко Кита не знающий, нипочем бы не догадался,
каких жертв требовало от него это увеселение. В своих
удовольствиях он был эгоистом, одиночкой; он говорил, что нет
на свете парка, достаточно просторного, чтобы вместить более
одного человека. А этим крохотным уголком Непенте, хоть он и
видел его лишь несколько недель в году, мистер Кит дорожил как
зеницей ока. Он ревностно оберегал свое целомудренное
пристанище, мучаясь мыслью о том, что оно, пусть даже на один
день в году, оскверняется толпой разномастных ничтожеств. Но от
человека с его доходом ожидают, что он сделает нечто на радость
ближним. У всякого есть долг перед обществом. Отсюда и эти
сборища, уже ставшие на Непенте неотъемлемым признаком
наступления весны. А решившись однажды на такой шаг, мистер Кит
не видел смысла сковывать себя условностями, отравляющими
разумное человеческое общение. В отличие от Герцогини и мистера
Паркера, он отказался проводить черту на русских; Клуб также
был представлен некоторыми из его наиболее характерных членов.
Мистер Кит часто распространялся на тему о социальной
нетерпимости человека, об отсутствии у него грациозности и
щедрости инстинктов; он сумел бы найти место и для самого
Дьявола -- во всяком случае, во "внешнем кругу" знакомств. При
таком расположении ума он, само собой разумеется, не проводил
черту и на вольнодумцах. Вообще порой бывает довольно трудно
понять, где ее следует провести.
Среди гостей присутствовал и рыжий Судья, которому
соломенная шляпа и мефистофельская хромота придавали сходство с
загулявшим оффенбаховским злодеем. Выслушав шумные приветствия
хозяина -- эти двое прекрасно понимали друг друга -- и
употребив в изрядных количествах некую розоватую снедь, от
которой он не смог отказаться, хоть и понимал, что на пользу
она ему не пойдет, Его Милость, предоставленный самому себе,
заковылял по дорожкам на поиски своего нового друга, Мулена.
Мулен отыскался и вскоре Судья уже потчевал его смачными
анекдотами о своих приключениях в пору летнего отдыха --
анекдотами, в каждом из которых фигурировала женщина, и на
которые Мулен отвечал историйками о собственных похождениях.
Судья всегда отдыхал в одном месте -- в Сальсомаджоре,
курортном городке, горячие воды которого благотворно
действовали на его больные ноги. Он описывал Мулену, как
облачась в щегольской костюм и сияющие туфли, он прогуливается
по опрятным паркам городка, бросая на дам пылкие взгляды, и как
дамы неизменно отвечают ему такими же. Лучшего развлечения и
представить себе невозможно, к тому ж иногда...! Господин
Малипиццо при всей его невероятной отвратности изображал из
себя страстного и удачливого волокиту. Разумеется, такие
приключения стоили денег. Но этого добра ему всегда хватало, у
него, намекал Судья, помимо ничтожного чиновничьего жалования
имеются и другие доходы.
Прогуливаясь под ручку, они миновали несколько стаек
русских -- мужчин и женщин в алых рубахах, сиявших под
разноцветными круглыми фонариками. Эти экзотические существа
веселились, словно дети, радость и смех распирали их, и не
менее прочих -- молодого великана Красножабкина, чье имя злые
языки соединяли с именем госпожи Стейнлин. Окруженный
зачарованно любующейся им толпой, он отплясывал посреди залитой
лунным светом полянки подобие буйного канкана: если выпивки
было достаточно, он неизменно пускался в пляс. Судья взирал на
него с завистью. Противно было даже думать о том, что дикари
вроде вот этого сжирают все подчистую на знаменитых завтраках и
обедах госпожи Стейнлин. А сколько денег он из нее вне всяких
сомнений выкачал! Но вот, по прошествии недолгого времени
громкий регот, донесшийся из-за подстриженных кустиков,
возвестил, что друзья повстречали Финансового консула
республики Никарагуа. Троица воссоединилась. Они всегда были
вместе -- за карточным столом Клуба или за лимонадом и вермутом
на его террасе.
-- Ах, мистер Кит, -- со сладчайшей из своих интонаций
произнесла Герцогиня, -- знаете, на какие мысли наводит меня
ваш праздник?
-- Хотите, чтобы я догадался?
-- Не надо! Я начинаю думать, что такой мужчина, как вы,
не должен оставаться холостяком, это очень, очень неправильно.
Вам нужна жена.
-- Лучше нуждаться в жене, Герцогиня, чем желать ее.
Особенно, если это жена ближнего твоего.
-- Уверена, что это означает нечто ужасное!
В их разговор вклинился Дон Франческо:
-- Расскажите-ка, Кит, что такое приключилось с вашими
женами? Что вы с ними сделали? Правда ли, что вы распродавали
их по восточным портам?
-- Да запропали куда-то. Все это было еще до того, как я
проникся идеей Великого Самоотречения.
-- А правда ли, что вы держали их под замком в разных
концах Лондона?
-- Я взял за правило никогда не знакомить моих подружек.
Слишком уж они любят сравнивать впечатления. Романисты норовят
нас уверить, будто женщины наслаждаются обществом мужчин. Чушь!
Они предпочитают общество особ одного с ними пола. Но прошу
вас, не упоминайте больше об этом, самом болезненном периоде
моей жизни.
Однако священник стоял на своем:
-- А правда ли, что самых пухленьких вы подарили султану
Коламбанга в обмен на рецепт некоего чудесного соуса? Правда
ли, что вас называли Молниеносным Любовником? Правда ли, что в
вашу лондонскую пору вы говорили, будто сезон нельзя считать
считать удачным, если он не ознаменован распадом счастливой
семьи?
-- Эта дама любит все преувеличивать.
-- Правда ли, что однажды вы упились до такой степени, что
увидев одетого в красный мундир челсийского пенсионера, приняли
его за почтовую тумбу и попытались засунуть письмо прямо ему в
живот?
-- Я человек близорукий, дон Франческо. К тому же, все это
происходило в предыдущем моем воплощении. Пойдемте, послушаем
музыку! Вы позволите предложить вам руку, Герцогиня? У меня для
вас заготовлен сюрприз.
-- Вы каждый год преподносите нам по сюрпризу, дурной вы
человек, -- откликнулась Герцогиня. -- А о женитьбе вы все же
подумайте. Быть женатым -- это так приятно.
Кит имел обыкновение на день, на два удаляться на материк,
возвращаясь с какой-нибудь найденной в холмах редкостной
орхидеей или обломком греческой статуи, или новым садовником,
или с чем-то еще. Он называл это -- отдавать дань увлечениям
молодости. Во время последней поездки ему удалось напасть на
след почти вымершего цыганского племени, кочевавшего по ущельям
тех самых таинственных гор, чьи розовые вершины различались в
ясные дни из окон его дома. После сложных и дорогостоящих
переговоров цыгане согласились погрузиться в поместительный
парусный баркас и приплыть -- всего на одну ночь -- на Непенте,
чтобы потешить гостей мистера Кита. Теперь эти странного
обличия люди, кожа которых, издавна открытая солнцу, дождю и
ветру, задубела, обратив их едва ли не в негров, сидели в одном
из углов парка, сбившись в плотную кучку и сохраняя величавую
безмятежность осанки, хотя странный мир, в котором они
очутились, похоже, привел их в смущение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65