— Ничего плохого, вы так уверены? — В голосе ее явственно прозвучала едкая насмешка. — Если вы и в самом деле та, за которую себя выдаете …
Усталость навалилась на Лирин с такой силой, что она едва нашла в себе силы, чтобы чуть слышно пролепетать:
— Не я, а этот мужчина, Эштон, он утверждает, что это мое имя. А я, если честно, и сама не…
Марелда резко обернулась, и при виде ее лица у Лирин перехватило горло.
— Если вы действительно его жена, то это для меня удар ножом в спину! Ведь это я, слышите — я! Я была его невестой и стала бы женой, если бы он не отправился в то злосчастное плавание в Новый Орлеан. Будь проклят этот негодяй! Там он встретил другую, влюбился в нее без памяти и женился, а я дни и ночи рыдала в подушку! А потом вдруг он вернулся, одинокий, вдовец, но прошли месяцы, пока в душе у меня снова появилась надежда, — Марелда, как пойманный в клетку дикий зверь заметалась по комнате. — Первое время он ничего не видел от горя. Мне казалось, что в душе его умерло все, кроме воспоминаний. Чего я только не делала, чтобы смягчить его боль, а он … он даже не замечал меня! Последняя судомойка на кухне значила для него больше, чем я! Наконец мне показалось, что жизнь возвращается к нему, он снова становился мужчиной, и надежда улыбнулась мне. Вчера вечером мы собрались, чтобы отметить его возвращение домой, а я мечтала только о том, как выбегу ему навстречу и его руки прижмут меня к груди. И он вернулся … но на руках у него были вы, а не я. Так что эта ваша невиновность … если вы и в самом деле Лирин, во что я не верю… вы мне враг.
— Мне очень жаль, — тихо пробормотала Лирин.
— Ах, вам жаль! — яростно вскинулась Марелда, но, взяв себя в руки, злобно скривила губы. — Как это мило! У меня сразу стало легче на душе! Только учтите — меня вам не удастся обвести вокруг пальца и эта ваша притворная невинность на меня не действует! Ну, что ж, радуйтесь, пока ваше время, но учтите — я ни перед чем не остановлюсь, лишь бы докопаться до правды! И когда ваш обман вскроется, никто не обрадуется этому больше меня. Тогда придет мой черед праздновать, а пока прощайте, милочка. Спите спокойно… если можете.
Она резко повернулась, взметнулись шелковые юбки, и с резким стуком дверь захлопнулась. В комнате воцарились тишина и покой, как бывает весной в лесу после того, как отгремит первая гроза.
Лирин была потрясена лютой злобы, что кипела в душе этой девушки. Она чувствовала себя совершенно беспомощной, ведь лгала та или говорила правду, никто сказать не мог. Ей не давала покоя мысль, что она невольно стала мишенью подобной ненависти.
Глава 3
Экипаж Уингейтов тяжело повернулся, разбрызгивая колесами жидкую грязь, наполнявшую до краев бесчисленные ямы на раскисшей от дождя дороге, и покатил к дому по широкой подъездной аллее. Огромные, покрытые пятнами ржавчины ворота перегораживали дорогу, ведущую к еще дымящимся развалинам, которые еще пару дней назад были лечебницей для душевнобольных. Остатки навеса над сгоревшим дотла крыльцом монотонно раскачивались в воздухе, скрипом предупреждая о грозящей опасности каждого, кто пожелал бы приблизиться к руинам. Зловещая угроза, казалось, исходила даже от обугленных и почерневших стен. Во время пожара рухнула и провалилась крыша, и сейчас повсюду торчали острые концы балок, словно чьи-то гнилые зубы. На фоне неба сиротливо просвечивали стропила — все, что осталось от второго этажа. Дом походил на умирающего калеку, слепо таращившегося вокруг сквозь черные провалы выгоревших окон. Вековые деревья, некогда укрывавшие больницу зеленым плащом ветвей, теперь в немой мольбе тянули к небу черные обрубки веток, будто закутанные в траур гигантские плакальщики. Вверх тут и там тянулись струи черного дыма, стелясь над развалинами, как если бы им было нестерпимо расстаться с обугленным скелетом дома.
В дворе раскинули палатки, чтобы хотя бы на время дать кров бездомным. Двое добровольных помощников ставили опоры, поверх них возле крохотной кухни натягивали тент. Неподалеку от печальных останков лечебницы развели костер, но его тепла едва хватало на суетившихся рядом слуг, не говоря уже о несчастных больных. Кое-кто из этих несчастных, как завороженные, следили остановившимся взглядом за огненными языками пламени, а угрюмая толстуха-надзирательница, вооруженная длинным, тяжелым кнутом, словно символом верховной власти, ожесточенно размахивала им над головой. Кнут свистел и щелкал в воздухе, и кое-кто из этих несчастных, толпившихся возле костра в ожидании еды с раздобытыми неизвестно где мисками в руках, то и дело резко вскрикивал от боли, когда кнут задевал их. Одни испуганно шарахались в сторону, растерянно оглядываясь по сторонам, пока другие, не обращая ни на что внимания, кружили по двору с тупым, остановившимся взглядом забитых животных. Нескольких буйных привязали к тяжелым столбам, врытым в землю.
То, что он увидел во дворе, тяжелым камнем легло на сердце Эштону. Перед ним были больные, обиженные судьбой люди, которых тяжкий недуг отдал в полную власть угрюмых и невежественных служителей, которые обращались с ними хуже, чем с дикими зверями. Эштона передернуло при мысли, что кто-нибудь из тех, кого он любил, может оказаться в подобном аду. Взгляд его упал на перекошенное злобой лицо надзирательницы, по-прежнему не расстававшейся с хлыстом, и он поймал себя на мысли, что не худо было бы сказать пару слов этой мегере прежде, чем заняться своими делами.
Он вышел из экипажа и вместе с Хирамом направился на задний двор. Оба они еле дышали под тяжестью огромных корзин, битком набитых едой, одеждой и посудой. Увидев их, один из служителей издал радостный вопль и бегом ринулся, чтобы настежь распахнуть крошечную калитку. За ним неровной, спотыкающейся походкой заковыляли кое-кто из больных, с виду похожих на детей. Когда Эштон, пыхтя и отдуваясь, с трудом протиснулась через калитку со своей ношей, они с радостным щебетаньем облепили его со всех сторон, тискали и тормошили, словно он был другом, которого они давно не видели. Раздав каждому из них по корзине, он разогнулся, а служитель крикнул, чтобы все было немедленно отправлено на кухню. Несчастные заковыляли наперегонки, что-то довольно лопоча, счастливые доверенным им делом.
— Я распоряжусь, чтобы через пару дней вам доставили еще припасов, — пообещал Эштон седовласому служителю. Старик то и дело встревоженно оглядывал своих подопечных, не обращая ни малейшего внимания, на то, что его собственные руки были сплошь покрыты ожогами и свежими рубцами. Эштон покачал головой. — Вы бы позаботились о себе, нельзя же так …
Тот поднес руки к глазам и равнодушно уставился на них, будто увидел их в первый раз, потом устало пожал плечами.
— Да мне не больно, сэр. А вот эти бедняги…вы же видите, они толком и пожаловаться не смогут.
Он забавно выговаривал «р», картавя на ирландский манер.
— Вот присмотрю, чтобы эти бедолаги наелись, уложу их, а потом и собой займусь.
Эштон вздрогнул, как от боли, когда кнут щелкнул в очередной раз, и сжался, будто ударили его самого. Кивком указав в ту сторону, он саркастически хмыкнул:
— Если к тому времени от ваших подопечных что-нибудь останется!
Старик оторопело уставился на него, не понимая, о чем это он. Потом повернул голову в ту же сторону в том самый момент, когда эта ведьма вновь занесла свой ужасный кнут над очередной несчастной жертвой.
— Мисс Гантер! — рявкнул он. — Вы хоть представляете себе, что будет, если вы выведете их из себя?! Они же вас в клочья разорвут! Да вы слышите меня или нет? Черт побери, вот увидите, я нарочно отвернусь, когда они возьмутся за вас!
Похоже, эти его слова заставили, наконец, старую мегеру одуматься, и она неохотно опустила хлыст. Удовлетворенно кивнув, пожилой служитель снова повернулся к Эштону и приветливо протянул ему руку.
— Питер Логан, сэр, к вашим услугам. Я в больнице уже год с лишним, а сейчас, когда часть служителей разбежались, так я вроде как за главного, к досаде этой грымзы мисс Гантер. — Он растерянно пожал плечами. — А ведь пока не стряслось это несчастье, я все лелеял надежду, что хоть немного облегчу жизнь этих бедолаг …
— Вы представляете, как все это случилось?
Питер Логан заботливо затолкал в штаны выбившийся наружу подол мятой рубахи, которая была ему явно велика и, немного поразмыслив, ответил:
— Точно не скажу, сэр. Мы-то все спали, кроме старика Ника. Он в ту ночь был на дежурстве и должен был следить за порядком. Да только его и след простыл. Небось, перепугался, когда случился пожар, ну и дал деру!
— Кто-нибудь погиб? — тихо спросил Эштон, краем глаза наблюдая, как от обугленных развалин тянутся вверх струйки синеватого дыма.
— Да наутро, как очухались немного, увидели, что, почитай с полдюжины этих бедолаг недостает. И служителей двое: старый Ник, да еще один … тот утром и сбежал. Мне-то кажется, парень просто струхнул, когда всех этих бедняг согнали во двор и он оказался с ними один на один. Нервы не выдержали, напугался, вот и удрал. — Губы его скривились в угрюмой усмешке. — Правда, если покопаться в золе, глядишь, кого и найдем.
Эштон поморщился, — Лучше бы они сбежали, чем так …
— А вы, сэр, не похожи на других, что так говорите. Ведь большинство соседей думает по-другому. А мне вот тоже легче на душе, когда встречу доброго человека, вроде вас.
— А бывает, что кто-нибудь жалуется? — спросил Эштон.
Старик коротко рассмеялся и покачал головой.
— Только один раз и было, сэр. Был тут один сегодня утром, некий мистер Тич. Все шнырял тут, приставал ко мне с расспросами — не мог ли, дескать, кто из наших пробраться в Натчез или куда по соседству, и какой беды от них можно ждать.
— Боюсь, мистер Тич из тех, от кого добра не дождешься, а хлопот не оберешься.
Служитель украдкой огляделся по сторонам, потом нагнулся к Эштону и чуть слышно зашептал:
— Вижу, вы, сэр, человек добрый, поэтому и расскажу вам кое-что, о чем знаю только. Боюсь только, что вам это не сильно понравится, да и шерифу тоже, когда он к нам пожалует. — И старик постучал костяшкой пальца по шелковой рубашке, обтягивающей грудь Эштона. — Есть у меня кое-какие подозрения, сэр. Я тут покопался на пожарище и обнаружил несколько запалов там, где до них не добралось пламя. И вот сдается мне — пожар-то был неспроста. Задумал кто-то недобрый разом избавиться от всех этих бедолаг. И вот еще что…в кухне, что на дворе, я вчера сам пол отскребал и все было чисто. А сегодня утром пришел — глядь, а там кровищи на полу, ужас! Прямо весь пол перед очагом залит. И следы какие-то, будто кого волоком тащили! Кочерга валяется в очаге, а большой нож — тот, что всегда на столе, куда-то подевался. И вот думается мне — темные здесь дела творились прошлой ночью. Что-то тут не так, хотя точно я ничего не знаю. И никому я словечком не обмолвился — вы, сэр, первый будете.
— Шериф — мой хороший знакомый. Думаю, ему будет интересно послушать вас. Если это и в самом деле был поджог, значит, надо отыскать преступника и заставить его понести наказание.
— Да уж, кто бы он ни был, этот мерзавец, думаю, он изрядно потрудился, пока довел до конца свой черный умысел. Я уж постараюсь отыскать для шерифа достаточно доказательств, чтобы он сам убедился.
Взгляд Эштона рассеянно пробежался по унылому скопищу фигур, топтавшихся во дворе, и он впервые обратил внимание на то, что там были и женщины.
— Я вижу, тут у вас не только мужчины.
— Безумие — это привилегия не одних только мужчин, — коротко отозвался Питер. — Оно набрасывается, как дикий зверь, на кого пожелает … даже на детей.
Эштон помнил, что пообещал доктору Пейджу навести справки насчет Лирин, но слова не шли у него с языка, словно даже допуская саму мысль о том, что она могла быть в подобном аду, он совершал предательство по отношению к любимой женщине.
— А их женщин никто не пропал?
— По правде говоря, сэр, была тут одна такая. Мне почему-то сдается, что она решила сбежать из больницы. Хотя, конечно, ручаться не могу. Да и кто может, когда речь идет о таких, как она? Бедняга могла перепугаться до смерти, когда начался пожар, и бросилась бежать, куда глаза глядят, — он замолк и задумчиво пожевал губами, о чем-то задумавшись, — Странная она была, женщина эта… Порой бывало, что она казалась совсем здоровой, ну вот как мы с вами, сэр…а потом вдруг кидалась на всех, словно дикая кошка. Сдается мне, было что-то в ее прошлом, что страшно ее напугало, так вот когда она вспоминала, то и убить могла, подвернись ей кто под руку в эту минуту.
Будто ледяные мурашки побежали по спине у Эштона. Даже сейчас он ломал себе в голову, почему Лирин вдруг впала в такую истерику как раз перед его отъездом. Что с ней произошло? Снова и снова он успокаивал себя мыслью, что все на свете, в том числе и испуг Лирин, можно объяснить вполне разумными причинами. Но даже если и так, все равно он чувствовал, что боится задавать вопросы.
— Тот служитель, что пропал, как раз и приглядывал за ней, — словоохотливо продолжал между тем Питер. Эштон только вздохнул, подумав, что это, вероятно, судьба. — Похоже, она ему нравилась. Он, знаете ли, что ни день — все таскал ей разные разности, чтоб порадовать бедняжку: то ленточку, то гребешок, а то еще что. Да уж, поверьте мне, девчонка была прехорошенькая, чистая картинка, когда в своем уме, конечно.
— А она … она была молодая? — Затаив дыхание, Эштон ждал, что ответит ему старик. Он старался не думать о том, почему его так заботит все, что касается этой совсем незнакомой ему женщины. Конечно, это не может быть его Лирин. Нелепость какая!
— Пожалуй, что так, сэр. Но точно не скажу — это место ведь не из тех, где люди молодеют. Но точно вам скажу — волосы она не красила, а седины у нее не было и в помине. Волосы у нее были прекрасные, и цвет такой …
— Какой?
— Такой рыжеватый, знаете ли.
Эштон пристально уставился на словоохотливого старика, чувствуя, как от накатившего страха его понемногу начинает мутить. Страшным усилием воли он заставил себя заговорить о другом, чтобы служитель не заинтересовался его более, чем странным любопытством по отношению к совсем незнакомому человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68