И я не удивлюсь, узнав, что виноват в том Дульчибени.
– Как, и убийство Фуке на нем? Но Дульчибени не показался мне таким уж ненавистником рода людского, хотя… Словом, он много выстрадал, потеряв свою дочь, он скромен, вежлив, к тому же завоевал доверие старого Фуке, помогая ему, защищая его…
– Дульчибени вот-вот убьет папу, – прервал меня Атто, – и ты первым догадался об этом. Почему бы ему не отравить и друга?
– Все это так, но…
– Все мы рано или поздно совершаем ошибку, доверяясь дурным людям. – Гримаса исказила его лицо. – И кроме того, тебе ведь известно, суперинтендант слишком полагался на друзей, – добавил он. При этих словах я вздрогнул. – Но ежели тебе по нраву сомневаться, вот тебе еще один повод, почище других. Этой ночью папа будет заражен чумой при помощи пиявок Тиракорды. Что послужило причиной? Только то, что семейство Одескальки не помогло Дульчибени разыскать его дочь.
– И что же?
– А то. Не кажется ли тебе маловато, чтобы приговорить к смерти понтифика?
– Кажется…
– Этого и впрямь слишком мало, – еще раз убежденно произнес Атто. – Думаю, было еще что-то, подвигнувшее Дульчибени на столь отчаянный поступок. Но в настоящий момент я не в силах этого разгадать.
Пока мы так судили да рядили, приятели не теряли даром времени и тоже о чем-то оживленно спорили. Угонио даже встал, словно ему не терпелось выступить в путь.
– Кстати, как тебе удалось уцелеть во время нашего падения в Клоаку Максима? – спросил я у него.
– Дак клятва о спасании, данная Баронио.
– Баронио? Кто это такой?
Угонио обвел нас горделивым взглядом, словно готовясь сделать официальное заявление.
– Где бы он ни был, налицо необходимость личного познакомства с ним, – проговорил он наконец.
А Джакконио уже изо всех сил тащил нас в направлении галереи С.
Некоторое время следовали мы за нашими провожатыми, и вдруг они остановились как вкопанные, хотя мы были только в начале пути.
Мне показалось, что впереди послышались какие-то звуки и потянуло чем-то неприятным и резким, словно от козла.
И тут Угонио с Джакконио склонились в низком поклоне, словно воздавая почести невидимому божеству. В пустой темноте подземелья завиделись прыгающие силуэты.
– Гр-бр-мр-фр, – почтительно изрек Джакконио.
– Его Превосходительство Баронио, капитан, предводитель всех поставщиков древних реликвий на римские рынки, – торжественно объявил Угонио.
То, что народец этот насчитывает в своих рядах энное количество старателей, было вполне предсказуемо. Неожиданностью для нас стало то, что во главе его стоял вождь, за которым смердящая масса простых смертных признавала право на власть, престиж и чудотворность.
И тем не менее это было так. Загадочный Баронио вышел нам навстречу, словно догадался о нашем приближении, в окружении сподвижников. Надо признать, представлявших собой весьма колоритную группу – если так можно назвать все оттенки серого и рыжего, в отсутствии иных цветов, – составленную из личностей, довольно-таки похожих на Угонио и Джакконио: в таких же видавших виды замызганных хламидах с длинными рукавами и капюшонами, скрывающими лица. Приспешники Баронио представляли собой самых отъявленных из человеческих типов, каких только можно было измыслить. От этого сброда и исходил тот самый всепроникающий животный и неистребимый запах, учуянный мною задолго до его появления.
Баронио выделялся из общей массы ростом и телосложением. Сделав шаг в нашу сторону, он тут же отступил назад, за спины двух коренастых телохранителей. Вся банда тотчас сомкнулась вокруг него, подобно греческой фаланге, ощетинившись и издавая недоверчивое рычание.
– Гр-бр-мр-фр, – бросил им Джакконио. Боевой порядок разомкнулся.
– Это ты напугал Баронио, он перепутал тебя с daemunculussubterraneus подземным демоном (лат.)

– пояснил мне Угонио, – но я его успокоил и поручился, что ты надежный товарищ.
Главарь банды спутал меня с одним из тех демонов, которые, согласно причудливым поверьям, населяют подземные потемки и в существование коих они неколебимо верят, хотя никогда их и не встречали. Угонио разъяснил мне, что лучшими умами оставлены многочисленные описания этих существ, стоит лишь заглянуть в труды Нисефора, Гаспара Скотта, Фор-туниуса Личето, Иоханнеса Эузебиуса Нерембергиуса и того же Кирхера, широко обсуждавших природу и нравы daemunculi subterranei; вкупе с циклопами, гигантами, пигмеями, уродцами об одной ноге, тритонами, сиренами, сатирами, павианами и прочая, и прочая.
Однако бояться нам было нечего: гарантами нашей с Атто благонадежности выступали Угонио и Джакконио. Нам представили и других членов шайки, отвечавших, если только меня не подводит память, на столь редкие и незатасканные имена, как Галлонио, Стеллонио, Марронио, Салонио, Плафонио, Скакконио, Груфонио, Полонио, Светонио и Антонио.
– Почту за честь, – иронично произнес Атто, с трудом подавляя отвращение.
Именно Баронио, поведал нам далее Угонио, привел ему на помощь друзей, когда опрокинулась наша лодчонка, отдав нас на волю разбушевавшейся стихии Клоаки Максима. И вот теперь предводитель вновь догадался (как – оставалось загадкой, возможно, он откликался на запах Джакконио, сродный его собственному, либо обладал сверхъестественными способностями), что он требуется Угонио, и вышел нам навстречу, вынырнув из недр земных. Если только не воспользовался трапом, ведущим от Пантеона под землю.
Словом, их связывало то ли некое братство, то ли чувство христианской солидарности. Через одного кардинала, большого любителя реликвий, они испросили у папы позволение основать архивное братство, но понтифик («почему-то», – удивлялся Угонио) до сих пор им не ответил.
– Воруют, мошенничают, занимаются контрабандой и при этом еще прикидываются святошами, – шепнул мне Атто на ухо.
Угонио смолк, предоставив слово Баронио. Бесконечные телодвижения его приспешников, связанные с необходимостью вечно почесываться, ловить вшей, покашливать, харкать, сморкаться, причмокивать при поедании каких-то замшелых кусков пищи, вдруг как по команде прекратились.
Баронио выпятил грудь, строго ткнул своим когтистым пальцем в небо и повелел:
– Гр-бр-мр-фр!
– Бесподобно, – отозвался ледяным голосом Атто. – Мы говорим – как бы это выразиться? – на одном языке.
– Это не язык, а зарок! – возразил Угонио, догадавшись, что его кумира тонко вышучивают.
Так мы узнали, что манера изъясняться у членов шайки была связана не с их глупостью или необразованностью, а с неким зароком.
– Покуда не сыщется Святая Вещь, разговаривать не дозволяется, – объяснил нам Угонио, как оказалось, единственный, кто был освобожден от зарока для связи с остальным миром.
– Ах вот как? И что же это за святая вещь, которую вы разыскиваете?
– Склянка с настоящей Кровью Нашего Спасителя, – ответил Угонио, в то время как все остальные закрестились.
– Благородная и святая обязанность, – улыбнулся аббат, обращаясь к Баронио. – Молись, чтобы этот зарок никогда не исполнился, – шепнул он мне на ухо, – иначе все римляне станут изъясняться, как Угонио.
– Это невозможно, – неожиданно возразил Угонио. – Учитывая, что я германец.
– Ты?
– Ну да, я родом из Виндобоны Виндобона – древнее название Вены, возникшей на месте кельтского поселения, превращенного римлянами в военное. Упоминается как Вена с 880 г.

, – уточнил он.
– Ах вот как, уроженец Вены. Вот отчего ты так выражаешься…
– Что правда, то правда, я владею итальянским как родным. Благодарствую Вашему Сиятельству за комплимент.
Поздравив самого себя со своей вычурной манерой выражаться, Угонио изложил товарищам суть происходящего: один подозрительный субъект, проживающий в нашем гостином дворе, разработал план убийства Его Святейшества Иннокентия XI с помощью зараженных чумой пиявок, и это в то самое время, когда в Вене решается судьба христианства. Убийство намечено на сегодняшнюю ночь.
Новость была принята возгласами негодования. Развернулись краткие, но оживленные дебаты, суть которых до нас донес Угонио. Плафонио предложил предаться молитве и просить Всевышнего о заступничестве. Галлонио выступал за дипломатический шаг: направить депутацию к Дульчибени и просить его отказаться от своих намерений. Стеллонио стоял на иных позициях: проникнуть в «Оруженосец», скрутить злодея и расправиться с ним на месте. Груфонио заметил, что подобная мера чревата нежелательными последствиями, такими, как столкновение со стражами порядка. Марронио придерживался той же точки зрения и добавил, что проникновение в закрытое на карантин заведение сопряжено с риском. По мнению Светонио, активные действия вообще не позволят расстроить планы Дульчибени, поскольку, ежели к папе отправится Тиракорда (тут Груфонио вновь перекрестился), все будет потеряно. Необходимо любой ценой задержать именно Тиракорду. Все обратили взоры на Баронио, и тот обратился с речью:
– Гр-бр-мр-фр!
После чего ракалья принялась подпрыгивать на месте и испускать воинственные кличи, потом построилась в шеренги по два и устремилась, подобно боевой единице, в галерею С по направлению к дому Тиракорды.
Мы с Атто могли лишь наблюдать за происходящим, бессильные что-либо изменить. Угонио, оставшийся с нами, как и Джакконио, объяснил нам, что было решено любой ценой остановить Тиракорду, для чего окружить его дом и перехватить его карету, когда он сядет в нее и направится в Монте Кавалло.
– А мы, господин Атто, что станем делать? – спросил я, настроенный противостоять тому, кто возымел охоту покуситься на жизнь Христова наместника на земле.
Но аббат не услышал меня, поглощенный беседой с Угонио, внимающий ему и лишь изредка вставляющий испуганное «Ах, так!».
Лишившись возможности самостоятельно принимать решения, он утратил свою всегдашнюю уверенность.
– Ну так что будем делать?
– Ясное дело – мешать Тиракорде совершить злодеяние, – отозвался Мелани, пытаясь обрести былую решительность в себе. – Пока Баронио со своими молодцами станет поджидать его на улицах, мы будем дежурить под землей. Взгляни-ка.
Он развернул план подземных галерей, начертанный им самим, – один такой он уже утерял в Клоаке Максима. Ход С был продлен до пересечения с каналом, по которому можно было добраться до островной лаборатории Дульчибени и Клоаки Максима. Был дорисован и отрезок галереи Д, ведшей к каретному сараю Тиракорды, находящемуся вблизи «Оруженосца».



– Чтобы перехватить Тиракорду, недостаточно перекрыть улицы вокруг виа дель Орсо, – пояснил Атто. – Возможно, желание проскочить незамеченным заставит его предпочесть подземные пути Д, С, В и А и выйти на поверхность только на берегу Тибра.
– Но почему?
– Он вполне мог бы подняться по каналу до пристани Рипетта на лодке, что удлинило бы путь, но сделало бы преследование невозможным. Если только он не вздумает подняться наверх, используя один из неизвестных нам выходов. Надо бы разбиться на группы, чтобы избежать случайностей: Угонио и Джакконио будут дежурить в галереях А, В, С и Д.
– Не слишком ли много для двоих?
– Их не двое, а трое: не забывай про нос Джакконио. Мы же с тобой сосредоточимся на том участке галереи В, по которой никогда еще не ходили, чтобы не упустить Тиракорду, если он выберет этот путь.
– А Дульчибени? – спросил я. – Вы не допускаете мысли, что он тоже будет бродить по подземным галереям?
– Нет. Он сделал свое дело: заразил пиявок чумой. Дальнейшее – в руках Тиракорды.
Угонио и Джакконио, получив указания, незамедлительно рысью пустились по галерее С. А пока мы с Атто не заступили на свои позиции, я не удержался и задал мучивший меня вопрос:
– Господин Атто, вы – агент короля Франции? Он бросил на меня недобрый взгляд.
– И что с того?
– Да ничего… но папа ведь не очень большой друг Наихристианнейшего короля, а вы намерены его спасти.
Он окаменел.
– Ты когда-нибудь видел, как обезглавливают человека? – Нет.
– Так вот, когда голова катится по земле, язык все еще шевелится. И может выговорить кое-какие слова. Вот отчего ни один государь не радуется смерти равного себе. Он боится этой катящейся головы и языка, могущего выболтать кое-что.
– Так, значит, государи никогда никого не убивают?
– Ну в общем, не совсем так… они могут это сделать, если под вопросом безопасность короны. Но политика, подлинная политика зиждется на равновесиях, а не наскоках, помни это, мой мальчик.
Я исподтишка наблюдал за ним: дрожащий голос, бледность, бегающие глазки свидетельствовали о том, что им вновь овладевал страх – несмотря на то что он говорил, внутренняя неуверенность проявлялась во всем. Баронио со своими дружками не оставил ему времени на раздумья, взял все в свои руки и готовился спасти Иннокентия XI. Атто же оказался втянутым в героическую затею почти против воли, только оттого, что вовремя не остановил своего расследования. Отступать было поздно. Он мог только замаскировать свое замешательство, повернувшись ко мне напряженной и подергивающейся спиной и прибавив шагу.
Добравшись до Архивного зала, мы безуспешно искали наших помощников, наверняка затаившихся в засаде в каком-нибудь укромном местечке.
– Это мы. Все хорошо? – громко произнес Атто.
Из-за пролета арки, погруженного в темноту, до нас донеслось бурчание Джакконио, настроенного явно доброжелательно. Мы двинулись дальше, продолжая обсуждать создавшуюся ситуацию, и сошлись в том, что проявили непростительную слепоту, забыв установить связь между столь ясными знаками, полученными в ходе предшествующих дней. К счастью, еще было не поздно ухватить за холку бешеную лошадь истины. Атто вновь постарался подбить бабки всему, чем мы располагали:
– Дульчибени работал на семейство Одескальки в качестве счетовода или что-то в этом роде. У него была дочь Мария – плод его любовной связи с рабыней-турчанкой. Девочка была похищена бывшим работорговцем Ферони и его правой рукой Хьюгенсом, воспылавшим к ней вожделением. Мария была увезена куда-то далеко на Север.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88