И, уверяю вас, это не случайно, о нет! Далеко не случайно.
За последние месяцы мне в общих чертах довелось узнать – из болтовни на улицах, от постояльцев, – что наш понтифик Иннокентий XI приложил огромные усилия для создания Священной лиги, чьей целью была борьба с турками. На его призыв тотчас откликнулся польский король и послал сорок тысяч солдат на подмогу тем шестидесяти тысячам, которые император собрал в Вене перед тем, как самому позорно покинуть город. Доблестный герцог Лотарингский также присоединился к крестовому походу против неверных с одиннадцатью тысячами баварских солдат. На стороне турок выступили куруцы – венгерские еретики, нарушившие перемирие с императором и державшие в страхе безоружное население долины между Будапештом и Веной. И это не считая услуги, которую османам могла оказать чума, уже объявившаяся среди осажденных, и без того ослабленных красной дизентерией.
Помощь Парижа решающим образом сказалась бы на соотношении сил. Но, увы, Людовик XIV не пожелал предпринять что-либо в этом направлении.
– Позор да и только, – согласился с собеседником Стилоне Приазо. – Самый могущественный властитель Европы, а Думает только о себе: что ни день, то новая вылазка в Лотарингию, в Эльзас…
– А когда недостает силы, пускает в ход подкуп. Это всем естно – он покупает других королей, к примеру, увальня Карла Английского.
– Какая низость! Вероятно, вы правы: христианские государи больше боятся Францию, чем турок.
– Вот именно! Лучше уж Магомет, чем французы. Эти вы пустили тысячу пушечных ядер по Генуе только за то, что она не приветствовала их суда, – молвил Бреноцци, наверняка наслаждаясь безутешным выражением лица, которое, я думаю появилось у неаполитанца.
Стилоне, со своей стороны, высказал ряд интересных замечаний.
Я осторожно свесился из окна, пытаясь разглядеть их. Увлекшись животрепещущей темой, оба обрели былую жизненную силу, утраченную в одиноком сидении по своим комнатам, а страсть к политике заставила их забыть об угрозе чумы. Да ведь то же происходило и с прочими постояльцами, когда мой к ним визит или визит Кристофано развязывал им языки, вызывая на откровения.
– Вильгельм Оранский, хотя и постоянно нуждается в деньгах, – единственный из европейских монархов, кто дал окорот французам, у которых много денег, и навязал им Нимвегенский мир Заключенный в голландском городе Нимвегене в 1658 г. мир оказался недолговечным, и французская политика осталась дружественной по отношению к туркам

, – произнес Стилоне Приазо.
И снова всплыло имя Вильгельма Оранского, уже слышанное мною в бредовых речах Бедфорда и растолкованное вслед за тем Атто Мелани. Этот благородный неимущий Давид, чья слава рука об руку шла с молвой о его долгах, как магнит притягивал меня к себе.
– До тех пор, покуда не будет удовлетворено желание Наихристианнейшего короля одержать верх над всем и вся, мира в Европе не жди. А знаете, когда это произойдет? Когда императорская корона засияет на голове француза.
– Вы хотите сказать, корона Священной Римской империи?
– Это же очевидно! Стать императором – вот его цель. Заполучить корону, которую Карл из династии Габсбургов похитил у Франциска I, своего предка, благодаря финансовым махинациям.
– Кажется, подкупив курфюрстов…
– Память вас не подводит. Не подкупи их тогда Карл, ныне императором был бы француз. Людовик намерен отобрать корону и тем самым отомстить Габсбургам. Оттого-то нашествие турок и на руку Франции: пока те осаждают Вену, империя ослабевает на Востоке, а Франция простирается далее на запад. – Верно подмечено! Политика выкручивания рук. – Вот именно.
Далее Бреноцци пояснил, что, когда Иннокентий XI призвал европейские державы объединиться против турок, Людовик XIV, старший сын католической церкви, отказался войти в этот союз, невзирая на уговоры других христианских королей. Хуже того: он навязал императору гнусный договор, по которому гарантировал сохранение нейтралитета в обмен на признание всех несправедливо добытых им территорий французскими.
– У него даже хватило наглости назвать свои требования «умеренными». Однако император, даром что к его горлу приставили нож, не согласился на этот торг. Теперь француз воздерживается от того, чтобы враждовать с императором. Думаете, совесть заела? О нет! Просто он сделал важный стратегический выбор: ждет, когда у Вены иссякнут силы. Тогда уж ему никто не указ. В конце августа поговаривали, будто французские войска снова готовы выступить против Нидерланд.
О, если бы только Бреноцци мог видеть в эту минуту мое лицо, написанные на нем мрачные мысли, вызванные его рассуждениями! Подслушивая этот разговор, я весь пылал от негодования: государь, на службе которого состоял Атто Мелани, был поистине ужасен! К чему отрицать – я привязался к аббату и, видя как его положительные, так и отрицательные стороны, тем не менее не отказался рассматривать его в качестве своего наставника. И вот опять, идя на поводу своего желания побольше разузнать, быть в курсе всего, я помимо воли столкнулся с фактами, о которых предпочел бы ничего не знать.
– Это еще что, – зашипел Бреноции, – а слыхали ли новость? Отныне турки взяли под свою защиту торговый флот Франции, так что пираты им не помеха. Таким образом, и Левантийская торговля перешла к французам.
– А что получили за это турки? – спросил Стилоне.
– Да так, самую малость, – зло рассмеялся Бреноцци, – разве что… победу над Веной.
Стоило жителям Вены забаррикадироваться в городе, турки бросились рыть подкопы под стены города, затем подвели туда мины и пробили бреши. А ведь это техника, которой в совершенстве владели французские инженеры и фейерверкеры.
– Словом, вы хотите сказать, что французы снюхались с турками, – подвел итог Приазо.
– Это не я хочу, таково мнение всех знатоков военного дела христианского лагеря в Вене. Солдаты французского короля обучались искусству подкопов у двух венецианцев состоящих на службе Республики. Это было во время обороны Кандии. Далее сей секрет достиг ушей Вобана Вобан Себастьен Ле Престр де (1633–1707) – маршал Франции, комиссар фортификаций (с 1678), возвел множество фортификационных сооружений, портов, каналов и акведук. Одержал немало побед над осажденными городами, автор трудов по военному делу. Благодаря свободолюбивому уму попал в опалу

, военного инженера, который кое-что усовершенствовал: горизонтально расположенные траншеи позволяли войскам перемещаться из одной точки в другую, а вертикально расположенные траншеи – доставлять мины и боеприпасы. Действует безотказно: стоит пробить брешь, путь в осажденный город открыт. Теперь этому обучены и турки под Веной. Спрашивается, случайное ли это совпадение?
– Говорите тише, аббат Мелани не дремлет, – предостерег его Приазо.
– Ах да, этот французский шпион, такой же аббат, как и граф Донхофф. Вы правы, прервем на этом нашу беседу.
Они попрощались и отошли от окон.
И в другой раз образ Атто заволокло туманом. Что означало последнее замечание, сделанное в его адрес, где он сравнивался с каким-то незнакомым мне лицом? Закрывая окно, я вспомнил о невежестве Мелани в области всего связанного со Священным Писанием. «Какой же он, право, аббат?» – как-то само собой подумалось и мне.
– Гитара, кот и соль, – со смешком выговорила Клоридия. – У нас есть нечто понадежнее, чем в прошлый раз. Хлопоча на кухне, я только о том и думал, как бы еще раз повидать ее. Новые тяжкие подозрения, зародившиеся у меня Под влиянием слов Бреноцци относительно аббата Мелани, требовали, конечно же, выяснения отношений, что могло иметь место лишь ночью, когда он постучится ко мне. Я разнес пищу по комнатам, ловко улизнув от тех, кто пытался под различными предлогами удержать меня (Робледа и Девизе). Потребность еще раз поболтать с красоткой Клоридией была столь настоятельна, что я и не думал ей перечить. В качестве же предлога у меня был мой необычный сон, кстати сказать, второй с тех пор, как «Оруженосец» закрылся на карантин.
– Начнем с рассыпанной соли. Предупреждаю, знак этот недобрый, означает убийство или противодействие намерениям, – проговорила Клоридия и с интересом взглянула на меня.
Думаю, на моем лице были написаны обманутые надежды.
– Однако каждый случай требует отдельного рассмотрения, поскольку такое значение может относиться не только к тому, кто видел сон. В данном случае это могло бы касаться Девизе.
– А гитара?
– Большая печаль либо труд без признания. Как у крестьянина, что весь свой век гнет спину, а удовлетворения никакого. Или как у превосходного художника, архитектора, музыканта, чьи творения остаются в безвестности. Словом, гитара – к меланхолии.
Я поник головой: в моем сне было два плохих знака. А Клоридия между тем приступила к разъяснению третьего:
– Ну кот – это проще простого: прелюбодеяние и сластолюбие.
– Но у меня нет супруги.
– Для сластолюбия вовсе не обязательно состоять в браке, – молвила Клоридия, с хитрым видом накручивая прядь волос на палец. – Что до прелюбодеяния – каждый знак должен быть внимательно рассмотрен и взвешен.
– Но как? Я не женат! Я холост, и все тут!
– Ты ровным счетом ничего не знаешь! – пожурила она меня. – А ведь сны можно истолковывать диаметрально противоположным образом, как в положительном, так и отрицательном смысле.
– Стало быть, в отношении одного и того же сна можно утверждать как одно, так и другое? – удивился я.
– Ты так думаешь? – вопросила она, двумя руками отбрасывая назад свои волосы и вслед за этим широким жестом выставляя вперед свои округлые и твердые груди.
После чего присела на табурет. Я остался стоять.
– Сделай одолжение, – проговорила тут она, развязывая бархатную ленту, украшенную камелией, которую носила на шее, – завяжи ее покрепче, самой мне не справиться. Спусти ее чуть ниже, но не слишком. О, не так рьяно. Моя кожа такая чувствительная.
Словно для того чтобы облегчить мне задачу, она развела руки в стороны, выставив на обозрение свою грудь, в сотни раз более цветущую, чем лужайки у Квиринальского дворца, и в тысячу раз более совершенную, чем свод собора Святого Петра.
Подметив, что цвет моего лица при виде этого неожиданного зрелища изменился, Клоридия предпочла не отвечать на мое возражение. И пока я сражался с лентой, вела себя так, словно ровным счетом ничего не происходило.
– Иные толкователи снов считают, что видения, предвосхищающие восход солнца, имеют отношение к грядущему, протекающие одновременно с восходом – к настоящему, а следующие за восходом – к былому. Сны более вещие летом, зимой и на восходе, чем осенью, весной и в любое другое время суток. Кое-кто утверждает, что сны на Рождество и Благовещение предсказывают долгосрочные и надежные события, а те, что снятся на праздники, чья дата год от года меняется (такие, как Пасха), означают нечто переменчивое, на что не стоит возлагать больших надежд. Есть и такие, кто… Ай, нет, так не годится, слишком туго. Да у тебя руки дрожат, – с лукавой улыбкой заметила она.
– Да я, почитай, закончил, я не хотел…
– Не волнуйся, мы не спешим, – подмигнула она мне, видя, что мне никак не справиться с ее поручением. – Так вот, есть такие, кто утверждает: якобы в Бактрии есть камень Эвметрис, который, если положить его на голову во время сна, превращают сны в надежные предсказания. Кое-кто использует пахучие и жидкие составы: ароматы мандрагоры, мирта, вербеновую воду, лавровый лист, измельченный и приложенный к затылку. Кто-то рекомендует кошачьи мозги вперемешку с пометом летучих мышей, выдержанным в красной коже, или фиги, нашпигованные голубиным пометом и коралловой мукой. Поверь мне, все эти рекомендации весьма действенны…
И тут вдруг она схватила меня за руки и задорно заглянула мне в глаза. Ленту я так и не завязал; мои пальцы, неловко запутавшиеся в ней, были ледяными, а пальцы Клоридии – огненными. Лента скользнула за корсаж и пропала из виду. Предстояло как-то достать ее.
– Словом, важно научиться видеть ясные, надежные, правдивые сны, а уж разгадать их – дело нехитрое. Если снится, что ты уже не женат, это может означать прямо противоположное: скоро женишься. Или же: не женат и дело с концом. Понял?
– Нельзя ли разгадать, какой из смыслов – прямой или противоположный – подразумевается в моем случае? – тоненьким дискантом выдавил я из себя, чувствуя, как пылают мои щеки.
– Разумеется.
– Но отчего вы не говорите этого? – умоляюще простонал я, невольно буравя глазами благоухающую пропасть, поглотившую ленту.
– Очень просто, мой милый. Ты не заплатил.
Улыбка на ее лице погасла, она резко отвела мои руки от своей груди, выловила ленту из корсажа и молниеносно повязала ее вокруг шеи, словно никакая помощь ей никогда и не требовалась.
Я выскочил вон, во власти дум, печальнее которых не может породить человеческая душа, проклиная все сущее, отказывающее мне в повиновении моим желаниям, и призывая смерть, раз уж мне не дано постичь этот свет. «Несчастный, угодивший в сети, расставленные куртизанкой, – думал я о себе. – Как я мог запамятовать это? Каким надо быть глупцом, чтобы вообразить себя за здорово живешь одаренным ее милостями? Простофиля я эдакий, надеявшийся, что она liberaliter свободно (лат)

откроет свой ум мне, а не кому-либо другому, более дерзкому, достойному и прекрасному? Как могло случиться, что ее приглашение прилечь на постель якобы для разгадывания снов не пробудило во мне подозрений? И вот теперь эта последняя встреча, наполненная каким-то непонятным содержанием, окончилась тем, что мне ясно дали понять, какова только и может быть природа подобных встреч» В таких невеселых думах я столкнулся у своей двери с аббатом Мелани, который, не застав меня, уже проявлял признаки нетерпения. Надо признать, мне было отрадно видеть его и отвлечься от всего тяжелого, что легло на душу. Он встретил меня громким чихом, рискуя выдать нас Кристофано.

Четвертая ночь С 14 НА 15 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

На сей раз мы с большим проворством и уверенностью преодолели подземный ход, протянувшийся от «Оруженосца».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88