В кабинет быстрыми шагами вошел князь Васильчиков.— Ну? — выпрямился Николай.— Ваше величество, — Васильчиков перевел шумное дыхание. — Атаки конной гвардии и кавалергардов успеха не имеют…— Измена? — хрипло спросил Николай.— Гололедица, ваше величество… Лошади падают… Подковы без шипов, гладкие…«И сам я как по гололедице вступаю на престол. Вот-вот упаду», — мелькнула у Николая мысль, и будто увидел себя, жалкого и смешного, карабкающимся на ступени трона.Хрустнул пальцами, хотел что-то сказать, но только лязгнул зубами, как голодный волк.— Еще раз осмелюсь посоветовать вашему величеству, — тем же вкрадчивым голосом, каким недавно предлагал Александру душеспасительные беседы с Фотием, Васильчиков в третий раз предложил двинуть против мятежников артиллерию.— Я сейчас буду туда сам, — не глядя ни на кого, сказал Николай.— Слушаюсь, ваше величество.Крутой поворот к выходу, но на пороге задержка.Генерал, генерал Алексей Орлов. За ними генерал Сухозанет — и все с одним и тем же:— В офицерах неповиновение.— В людях беспокойство…— Дело идет дурно.— Прикажите…— Повелите…— Разрешите…И назойливые советы:— Артиллерия необходима.— Картечи бы им!А в дверях опять звон шпор, золото мундира, а выше красное лицо и тревожно насупленные брови. И снова обрывистый рапорт:— Ваше величество, Московский полк в полном восстании. Шеншин и Фредерикс тяжело ранены. Мятежники идут к Сенату. Я едва их обогнал. Ради бога, прикажите двинуть против них первый батальон Преображенского полка.— Генерал-майор Стрекалов, распорядитесь на фланги батальона поставить стрелков, — приказал Николай.Один Левашев порадовал:— Измайловский полк в полном порядке и ждет ваше величество у Синего моста.— Сейчас, сейчас выйду. Оставьте меня одного. Да, граф, — задержал Николай Милорадовича, — какова цена вашим уверениям о спокойствии столицы? Вот вам и «мальчишки, альманашники»…Милорадович выпятил грудь колесом.— Я отправлюсь к бунтовщикам и уверен, что мне удастся уговорить их.Николай язвительно усмехнулся:— Вы, граф, так долго командовали гвардией, что вам, конечно, скорее поверят, чем кому-либо иному.Милорадович щелкнул шпорами.Оставшись один, Николай заломил руки на затылок, пригнул голову к холодному мрамору столика с исчерканной вдоль и поперек картой Петербурга и несколько минут оставался неподвижен.Потом вскочил, взял колокольчик и от его дребезжания вздрогнул всем телом.Влетел адъютант.— Ты к шталмейстеру, князю Долгорукову, отправишься в Аничкин дворец. Скажешь, чтоб взял детей с обеими императрицами и привез их, если возможно будет, сюда. Если нет — в Царское Село. Придворных карет не брать, найми извозчичьи. И чтоб ни-ни. Головой ответишь. Понял?— Не извольте…— Ступай, ступай…Свист, хохот, улюлюканье, кирпичи, камни неслись из толпы навстречу каждому царскому посланцу, который отваживался приблизиться к мятежным войскам.— Батюшки, глядите — сам генерал-губернатор прет…— Где? Где? Братцы, дайте же взглянуть.— Да вон, в санках стоймя стоит. За кучерово плечо держится.Граф Милорадович, как был на присяге во дворце, в одном мундире с голубой андреевской лентой через плечо, промчался к казармам и через несколько минут подскакал к самому каре на белом тонконогом коне. Выхватив из ножен золотую саблю, он высоко поднял ее над головой:— Ребята! Сабля сия подарена мне цесаревичем Константином в знак крепкой его ко мне дружбы. Изменю ли другу своему вовлечением вас в злостный обман? Истинно говорю вам — Константин Павлович отрекся по доброй воле…— Слышали такое! Не верим! — отозвались из каре. — Пускай сам нам об этом скажет.— Неужели среди вас нет никого, кто бывал со мной в боях против внешних врагов?! Пусть смело скажет: обманывал ли я когда своих солдат?Солдаты молчали.Милорадович ближе подъехал к цепи, выставленной Оболенским впереди каре, и уже по-начальнически крикнул:— Ну, детушки, побаловались и хватит! Марш по казармам!Старший в цепи унтер-офицер фузилярной роты Луцкий выставил перед лошадью Милорадовича штык.— Ты что делаешь, мальчишка? — грозно крикнул Милорадович.— Отъезжайте, граф, — подойдя, строго сказал Оболенский.— Куда нашего шефа девали? — гневно спрашивали из солдатских рядов. — Не будем менять присягу. Эдак каждому заезжему принцу присягать заставите…— Вот вам истин… — начал, было, Милорадович, занося руку ко лбу.Но в этот момент где-то совсем близко щелкнул пистолетный выстрел. Оболенский обернулся. Каховский медленно заносил за спину еще дымящийся пистолет.Милорадович, как-то неловко клонясь к лошадиной шее, цеплялся пальцами за длинную разметанную гриву. Оболенский ткнул лошадь штыком. Она рванулась и, не доскакав до угла Дворцовой площади, сбросила с себя, как мешок с кладью, обмякшее тело, затянутое в шитый золотом мундир с голубою андреевской лентой.Золотая сабля, блеснув мгновенным лучом, уткнулась в снег.Рядовой Яригин выбежал из строя и поцеловал Оболенского.— Ты что?— А что начали бой…— Это не я…Каховский пожал плечами.— Вот теперь бы самое время в атаку идти, — настойчиво заговорили солдаты. — Ишь как у них закопошились.— Пушки подкатывают ближе. И чего ждем? В военном деле не полагается зря время убивать. Гляди, сам Микола возле пушек вертится, а братца к нам шлет.Действительно, Михаил Павлович приближался к памятнику. Остановив коня шагах в двадцати, он стал рассказывать то же, что говорил артиллеристам и московцам. Уверял, что Константин и ему заявлял о нежелании принимать корону. Но в ответ слышал упорное:— Пусть сам Константин объявится!— Надоели, — вдруг услышал Бестужев ленивый голос Кюхельбекера.— Кто?— Да они, — ткнул пистолетом Кюхельбекер в сторону дворца и прицелился в Михаила.Бестужев схватил его за руку. Но выстрел раздался. Михаил Павлович, втянув голову в плечи, галопом поскакал назад.— Ваше величество, прикажите послать за шинелью, — заботливо предложил Бенкендорф, когда увидел Николая на Дворцовой площади в одном мундире. — Ветер становится резким, и мороз усилился.— Ты советуешь — за шинелью, Васильчиков — за артиллерией. Вижу, дело предстоит жаркое…— Совсем одурели, канальи, — кивая в сторону Сенатской площади, поддакнул Бенкендорф. — Генерала Милорадовича ранили.«Допрыгался хвастунишка», — подумал Николай.— Послать к нему моего… — спохватился и «медика» не прибавил. «Может быть, для меня самого пригодится», — подумал с опаской.Но Бенкендорф догадался:— Не беспокойтесь, ваше величество. Врач Петрашевский уж и пулю вынул. Граф обрадовался, что она оказалась не солдатской. Разумеется, ее пустил кто-либо из каналий фрачников.— А ты в артиллерии уверен? — перебил Николай.— Абсолютно, ваше величество.— Когда она прибудет, прикажи Сухозанету построить правым флангом к бульвару, а левым — к Невскому проспекту, — и царь поскакал к измайловцам.Он старался держаться особенно молодецки. И когда спросил у батальона: «Пойдете за мной?» — внешне вопрос прозвучал почти спокойно.Батальон молчал, а за него во все горло гаркнул генерал Левашев.— Рады стараться, ваше императорское величество!— Ежели есть среди вас такие, которые хотят идти против меня, — продолжал Николай, — не препятствую. Присоединяйтесь к мятежникам.— Ишь ты, смиренный какой, — сказал насмешливо кто-то в задних рядах.— Ежели таких среди измайловцев нет — к атаке в колонну! Первый и второй взвод, вполоборота нале-во!— Ур-ра! — опять неистово закричал Левашев и, как дирижер, взмахнул рукой.— Ур-ра! — нестройно ответили измайловцы и двинулись к Адмиралтейству.А им навстречу гремело:— Ур-ра-а, Константин! Ур-ра-а!..Откуда-то — не понять откуда — запели и зажужжали, как злые осы, пули…— Ты рискуешь головой, — Михаил Павлович потянул Николая за угол.Генерал Толь неотступно следовал за ними.— Государь, прикажите очистить площадь или… — проговорил он угрюмо.— Или что? — лязгая зубами, спросил Николай.«Трусит он так или замерз?» — подумал Толь.И, глядя прямо в будто замороженные глаза Николая, отрубил:— Или откажитесь от престола.— Я послал за артиллерией…— Она прибыла с замедлением и без снарядов, — сообщил Михаил.— За снарядами послать в артиллерийскую лабораторию и привезти их хотя бы на извозчиках! — исступленно крикнул Николай и так вонзил шпоры в коня, что тот взвился на дыбы и, как бешеный, понесся к бульвару.Едва удалось осадить его у самой ограды. На всем скаку подлетел генерал Комаровский:— Ваше величество, извольте…Но Николай перебил с испугом:— Кто этот белокурый полковник? Он сегодня уже несколько раз попадается мне на глаза. Смотрите, как он подозрительно держится.Заметив, что говорят о нем, Булатов сделал быстрое движение, словно собираясь достать что-то из бокового кармана. Потом резко отдернул руку и юркнул в толпу.Николай отъехал на несколько шагов.— Ваше величество… — снова начал Комаровский и опять не договорил: прямо перед самой мордой царского коня откуда-то появился высокий драгунский офицер с черной повязкой на одном глазу, черноусый, черноволосый. В правой руке он держал обнаженную саблю, на острие которой был надет его головной убор с белым султаном. Выпуклый черный глаз дерзко уперся в лицо царя.— Что вам надо? — вздрогнул Николай.Офицер вытянул руку с саблей в сторону Сената и с чувством проговорил:— Я был с теми, государь. Но оставил безумцев и явился к вам. Примите блудного сына, ваше величество! — трагическим шепотом докончил он.— Как вас звать, капитан? — спросил Николай.— Якубович, ваше величество.— Спасибо, вы знаете ваш долг, — и, наклонившись с седла, Николай протянул драгуну два пальца.— Довожу до сведения вашего величества, что мятежники дерзновенны и жаждут крови. Они…Николай остановил его движением руки:— Я осведомлен обо всем, господин… Якубовский…— Якубович, — поправил драгун.Но Николай уже отвернулся к подскакавшему генералу:— Ну что, Сухозанет?— Снаряды привезены, и орудия заряжены картечью, ваше величество.— Хорошо, Сухозанет. Попытайтесь там в последний раз, — царь движением подбородка указал в сторону памятника Петру, уже окутывающегося сумерками.Сухозанет стрелой помчался туда.— Мало тебе Стюрлера и Милорадовича, — упрекнул Николая Михаил.На Сенатской площади вспыхивали молнии ружейных залпов. Из белых дымков прибойно хлынул грозный многоголосый гул. 34. «Диктатор» В Главном штабе старший адъютант дежурного генерала Яковлев прочел только что полученный из Сената манифест о вступлении на престол Николая, сложил его аккуратно и задумчиво посвистал.«Выходит, что слухи о волнении в гвардии и о каком-то заговоре — вымысел праздных умов», — думал он, шагая по комнате.Задержавшись у окна, он оглядел площадь и ахнул:— Батюшки! А ведь и впрямь неблагополучно! Люди, войска! Пойти узнать…В коридоре встретил князя Трубецкого и поразился его болезненным видом.— По нездоровью вам и выходить не следовало бы, ваше сиятельство. Прошу в кабинет его превосходительства, — он распахнул дверь и пропустил вперед Трубецкого. Присядьте на диванчик. Вот манифест с приложением, извольте почитать. А я пойду разузнаю… — и Яковлев быстро удалился.Трубецкой опустился на клеенчатый диван, уставился в еще пахнущий типографской краской манифест, но читать не мог. Буквы слились в черные полоски, и от этих черных по белому строк рябило в глазах. В кабинете было тихо, так тихо, что Трубецкому вдруг стало жутко. Он вытащил золотые на вычурной цепи часы. Взглянул на них и снова положил в карман.«Однако который же все-таки час?»Он опять достал часы и долго смотрел на стрелки.«Что-то странное происходит со временем или со мною самим», — подумал он и вдруг прислушался: неясный гул долетал со стороны Дворцовой площади.Трубецкой быстро подошел к окну, протер затуманившееся от его дыхания стекло рукавом мундира и увидел Дворцовую площадь, заполненную различными войсковыми частями: эскадроны конной гвардии в железных кирасах и касках, кавалергарды в белых колетах… Роты Измайловского полка, батальон егерского, гренадеры, семеновцы…Дальнозоркими глазами Трубецкой жадно всматривался в эти войска и узнавал знакомых ему начальников полков.Перед родным ему Преображенским полком мерно шагал его приятель, весельчак и картежник Славка Исленев.Возле левофлангового павловца, круто выпятив грудь, стоял граф Ливен. Князь Мещерский что-то кричал своим гренадерам. Командир полка граф Апраксин гарцевал перед кавалергардами…«Но почему же все они в одних мундирах? — удивленно отметил Трубецкой. — Ах да, ведь все сегодня утром были приглашены для присяги во дворец, а вместо дворца очутились на морозе… А рядом с Апраксиным… Нет, не может быть… Анненков?! Но он же наш…»В воображении Трубецкого всплыла последняя встреча с Анненковым: Полина Гебль, Аглая Давыдова, исполинский ананас в руках Александра Львовича…— Боже мой, и этот полк! — Трубецкой отшатнулся, протер глаза и снова прильнул к стеклу.На Дворцовую площадь входили со стороны Невского проспекта стройные шеренги Московского полка с Михаилом Павловичем во главе.Навстречу полку двигалась кавалькада всадников. В одном них Трубецкой сразу узнал Николая, в других — генералов Бенкендорфа, Васильчикова, Толя, Комаровского. Трубецкой не спускал глаз с Николая. Вот он поднял руку и что-то говорит солдатам. Вот отъехал с Михаилом в сторону, и сейчас же возле них очутился Толь. Генерал что-то сказал, и Николай, как бешеный, помчался к бульвару, Комаровский следом… Вот царь остановился, и перед ним…«Нет, не может быть… Я, конечно, обознался… Якубович! Он, он! Его черная повязка, его усатое лицо. Что-то белое на кончике его сабли… Так вот оно что! Вместо обещанного предводительства артиллерией — парламентер! Николай протягивает ему руку, значит мир заключен», — проносились у Трубецкого отрывистые мысли. И когда рассмотрел в стороне одинокую фигуру полковника Булатова, уже не удивился: Булатов предупреждал, что если увидит у Сената мало войска, «не станет себя марать». — «А у Сената дела, видимо, совсем плохи… Да и сам диктатор хорош!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106