Хотя уже стоял июнь, воздух был достаточно прохладным, и мне очень пригодился мой свитер. Здесь, в горах, было по меньшей мере на тридцать градусов холоднее, чем на побережье, откуда мы выехали утром. На другой стороне долины виднелся покрытый снежными шапками горный массив Джурджура и низкие облака, которые казались подозрительно тяжелыми и плыли как раз в том направлении, куда мы ехали.
Мы были единственными посетителями на террасе, и официант, который принес нам напитки и еду, держался чересчур любезно. Гостиница была ведомственная, специально для работников министерства, и существовала за счет государственного финансирования. Возможно, большую часть года тут вообще никто не жил. Туристов в Алжире едва хватало на прибрежные курорты, расположенные куда в более доступных местах. Мы сидели на свежем бодрящем воздухе и пили сухое красное вино с лимоном и льдом. Обед проходил в молчании. Горячий бульон с овощами и жареными тонкими ломтиками хлеба, цыпленок под майонезом и заливное. Камиль был погружен в свои мысли.
Перед тем как покинуть Бени-Йенни, он открыл багажник машины и достал оттуда пару аккуратно сложенных шерстяных пледов. Как и я, он был озабочен тем, как быстро менялась погода. Дорога тоже изменилась и стала куда более опасной. Я тогда и предположить не могла, что эти тревоги были сущим пустяком по сравнению с тем, что ждало нас впереди.
Чтобы добраться от Бени-Йенни к Тикжде, понадобилось всего несколько часов, но мне они показались целой вечностью. Большую часть пути мы не разговаривали. Сначала дорога спустилась в долину, пересекла небольшую реку и устремилась вверх, к тому, что я поначалу сочла невысоким округлым холмом. Но чем дальше мы ехали, тем круче этот холм становился. Мотор «ситроена» натужно ревел, втаскивая нас на вершину. Я посмотрела вниз и увидела пропасть в две тысячи футов глубиной — лабиринт теснин и расщелин, прорезавших гору. А наша дорога (если это можно так назвать), перевалив вершину горы, уходила на узкий и длинный хребет, состоящий из щебня и льда и грозящий в любой момент обрушиться.
Этот хребет извивался, словно снасть, завязанная морским узлом, а по обе стороны его была пропасть. И вдобавок дорога шла под уклон градусов в пятнадцать. И так до самой Тикжды.
Когда огромный «ситроен», послушный воле Камиля, перевалил через хребет и направился к узкому и опасному карнизу, я зажмурилась и принялась читать молитвы. Когда я снова открыла глаза, мы уже делали поворот. Казалось, что дорога парит в воздухе среди облаков. Слева и справа ущелья обрывались вниз на глубину больше тысячи футов. Покрытые снежными шапками горы напоминали сталагмиты, выросшие из дна долины. Вихрь, задувающий из темных лощин, заметал дорогу снегом. Я даже хотела предложить повернуть назад, но нигде не было видно места, чтобы развернуться.
Я представила, как мы срываемся в пропасть и летим вниз, и у меня задрожали колени. Камиль сбросил скорость до тридцати миль, затем до двадцати, наконец мы поползли со скоростью десять миль.
Странно, но чем ниже мы спускались, тем гуще валил снег. Время от времени за очередным поворотом мы обнаруживали сломанный трактор или прицеп с сеном.
— Господи, сейчас же июнь! — ужаснулась я, когда мы осторожно переваливали через особенно высокий сугроб.
— Снега еще нет, — спокойно сказал Камиль. — Так, задувает немного…
— Что значит — еще нет? — спросила я.
— Надеюсь, вам понравятся ковры, — ответил Камиль с кривой усмешкой. — Потому что, возможно, они обойдутся вам дороже денег. Даже если не пойдет снег, даже если не обрушится дорога, даже если мы доберемся в Тикжду до темноты, нам еще предстоит пересечь мост.
— До темноты? — удивилась я, разворачивая совершенно бесполезную карту Кабила. — Судя по карте, до Тикжды отсюда только тридцать миль, а мост сразу за ней.
— Да, — согласился Камиль. — Но на картах учитывают лишь горизонтальные расстояния. Те точки, которые на карте нарисованы рядом, на самом деле отстоят друг от друга очень далеко.
Мы добрались до Тикжды к семи часам, когда солнце, которое наконец-то соблаговолило выйти из-за туч, приготовилось исчезнуть за Рифом. Чтобы проехать тридцать миль, нам потребовалось три часа. Камиль отметил на карте Айн-Каабах совсем недалеко от Тикжды, и казалось, туда рукой подать, но на самом деле все обернулось совсем не так.
Мы уехали из Тикжды, остановившись только, чтобы заправить машину и глотнуть свежего горного воздуха. Погода исправилась — небо прояснилось, воздух был словно шелк, и далеко, за соснами пирамидальной формы, виднелась голубая долина.
В центре ее, примерно в шести или семи милях от нас, возвышалась пурпурно-золотая, освещенная последними лучами солнца квадратная гора с плоской, будто стол, вершиной. Одинокая гора посреди широкой долины.
— Айн-Каабах там, — сказал Камиль, показывая на нее в окно машины.
— Наверху? — спросила я. — Но я не вижу никакой дороги…
— Дороги нет, только тропа, — ответил он. — Несколько миль по болотистой почве в темноте, затем вверх по пешей тропе. Но сначала мы должны перебраться через мост.
Мост был в пяти милях от Тикжды, однако четырьмя тысячами футов ниже. В сумерках было трудно разглядеть что-либо сквозь лиловые тени, отбрасываемые высокими горами. Но долина справа от нас все еще была прекрасно освещена последними лучами солнца, которые превращали Айн-Каабах в слиток золота. Перед нами открылся вид, от которого у меня захватило дух. Наша дорога шла вниз, почти к самому дну долины, но на высоте пятисот футов выходила на скалы, нависающие над рекой. Берега реки соединял мост. Мы спускались все ниже и ниже, Камиль сбавил скорость. У самого моста он остановился.
Это был шаткий, непрочный мост, сделанный словно на скорую руку. Возможно, его построили десять лет назад, а может быть, и все сто. Сам мост был узким, по нему могла проехать только одна машина, и наша вполне могла оказаться последней. Внизу с ревом билась об опоры могучая и бурная горная река.
Камиль осторожно тронул машину. Колеса ухоженного черного лимузина въехали на грубое покрытие. Я почувствовала, как мост зашатался под нами.
— Вы не поверите, но в разгар лета эта речка пересыхает, превращается в болото на весь жаркий сезон, — сообщил Камиль.
Он говорил шепотом, словно боялся, что звук его голоса окажется той самой соломинкой, которая переломила спину верблюда, и мост под нами рухнет.
— Как долго продолжается жаркий сезон — минут пятнадцать? — спросила я.
В горле у меня пересохло от страха. Машина продолжала ползти вперед.
Бревно или что-то в этом духе с силой ударилось об опору внизу, и мост содрогнулся, как от землетрясения. Я вцепилась в подлокотник и не отпускала его, пока машина не остановилась.
Только когда передние колеса «ситроена» выехали на твердую почву, я решилась перевести дыхание. А когда и задние колеса коснулись земли, сумела расслабить пальцы. Камиль остановил машину и посмотрел на меня, ухмыляясь во весь рот от облегчения.
— Женщины часто просят мужчин немного покатать их по магазинам, — сказал он.
Дно долины выглядело слишком топким, чтобы выдержать машину, и мы оставили ее на каменном выступе возле моста. Болото, заросшее высокой грубой травой, пересекали козьи тропы. Можно было разглядеть следы их копыт на влажной почве.
— Хорошо, что на мне подходящая обувь, — сказала я, печально глядя на свои босоножки, состоявшие из одних только золотистых ремешков.
— Разминка на свежем воздухе пойдет вам на пользу, — заметил Камиль. — Женщины кабилов ходят пешком, причем с ношей в шестьдесят фунтов за спиной, — ухмыльнулся он, глядя на меня.
— Я должна верить вам, потому что мне нравится ваша улыбка, — сказала я ему. — Не могу придумать никакой другой причины.
— Каким образом можно отличить бедуина от кабила? —спросил он, когда мы шагали по влажной траве.
— Это что, местная шутка?
— Нет, я серьезно. Бедуина можно отличить по тому, что он не показывает зубы, когда улыбается. Показывать задние зубы и вовсе неприлично — считается, что это может накликать беду. Понаблюдайте за Эль-Марадом и увидите.
— Так он не кабил? — спросила я.
Мы брели по пологому берегу реки, уже сгущались сумерки. Впереди маячил Айн-Каабах, озаренный последними лучами солнца. На лугах, которые простирались перед нами, пестрели лиловые, желтые и красные цветы, с наступлением темноты они уже складывали лепестки.
— Этого никто не знает, — ответил Камиль. — Он пришел в Кабил много лет назад и поселился в Айн-Каабахе. Понятия не имею, откуда он взялся и чья кровь течет в его жилах.
— Я смотрю, вы не очень-то жалуете его, — заметила я. Камиль некоторое шагал молча, потом проронил:
— Трудно любить человека, который ответствен за смерть твоего отца.
— Смерть! — вскрикнула я и прибавила шагу, чтобы нагнать своего спутника.
Одна из моих босоножек соскользнула и потерялась в траве. Камиль остановился и подождал, пока я разыщу ее.
— Что вы имеете в виду? — спросила я, снова выбираясь на тропу.
— У них был общий бизнес, у моего отца и Эль-Марада, — ответил он, пока я надевала босоножку, — Мой отец отправился в Англию торговать, но на улицах Лондона его ограбили и убили.
— То есть лично Эль-Марад в этом не замешан? — спросила я, поравнявшись с ним.
— Нет, — сказал Камиль. — Он даже оплатил продолжение моей учебы из доходов от доли в бизнесе, принадлежавшей моему отцу, так что мне не пришлось возвращаться из Лондона и прерывать обучение. Но дело он оставил себе. Я ни разу не написал ему и пары слов благодарности. Именно это я имел в виду, когда говорил, что он удивится, увидев меня.
— Тогда почему вы считаете, что он ответствен за смерть вашего отца? — не отставала я.
Было видно, что Камилю не хочется говорить об этом. Каждое слово давалось ему с трудом.
— Не знаю, — пробормотал он тихо, словно пожалел, что обвинение сорвалось у него с языка. — Возможно, мне просто хочется так считать.
Больше мы не проронили ни слова, пока пересекали долину. Дорога к Айн-Каабаху вилась вокруг горы. Подъем от подножия до вершины занял полчаса, последние пятьдесят ярдов мы шли по широким ступеням, выбитым в камне и отполированным множеством ног.
— Чем местные жители зарабатывают себе на хлеб? — спросила я, когда мы наконец поднялись на вершину.
Четыре пятых территории Алжира занимала пустыня, отсутствовал лес, для сельского хозяйства были пригодны лишь две сотни миль вдоль берега моря.
— Они ткут ковры и делают серебряные украшения на продажу, — ответил Камиль. — В горах много драгоценных и полудрагоценных камней — сердолик, опал, порой попадается бирюза. Остальное привозят с побережья.
Деревня Айн-Каабах располагалась по обеим сторонам грязной дороги. Мы остановились рядом с большим домом под соломенной крышей. Аисты свили на трубе гнездо, на крыше видны были несколько жердочек.
— Здесь живут ткачи, — сказал Камиль.
Когда мы шли по улице, солнце уже полностью скрылось за горизонтом. Наступили восхитительные лиловые сумерки, однако в воздухе повеяло холодом.
На дороге виднелись несколько тележек с сеном, с десяток осликов и небольшое стадо коз. Я подумала, что тележки, запряженные ослами, куда удобнее для поездок по горам, чем роскошный « ситроен ».
Камиль остановился перед большим домом на краю деревни и некоторое время молча смотрел на него. Как и все дома —
в селении, этот был оштукатурен снаружи, но выделялся размерами и широким балконом на весь фасад. На балконе какая-то темнокожая женщина в цветастом наряде выбивала ковры, рядом с ней сидела маленькая девчушка в белом платьице и фартуке. Золотистые локоны девочки были завязаны в тонкие хвостики, которые падали ей на плечи. Завидев нас, она сбежала вниз по наружной лестнице и подошла ко мне.
Камиль окликнул ее мать, оставшуюся на балконе. Та некоторое время молча разглядывала его, потом увидела меня, заулыбалась, продемонстрировав несколько золотых зубов, и скрылась в доме.
— Это дом Эль-Марада, — сказал Камиль. — А та женщина — его старшая жена. Эта девочка — очень поздний ребенок, все думали, что старшая жена уже не может родить. Считается, что это знак Аллаха, таких детей называют избранными.
— Откуда вы все это знаете, если десять лет не были на родине? — спросила я. — Девочке лет пять, не больше.
Пока мы шли к дому, Камиль взял малышку за руку и с нежностью посмотрел на нее.
— Я никогда не видел ее прежде, — признался он. — Однако я слежу за тем, что происходит в Айн-Каабахе. Рождение этой девочки — большое событие для деревни. Жаль, что я не догадался привезти что-нибудь для нее. Едва ли она виновата в том, что у меня не сложились отношения с ее отцом.
Я порылась в сумке — вдруг там найдется какой-нибудь подходящий подарок. Неожиданно под руку мне попалась пластиковая фигура из карманных шахмат Лили — белая королева. Она выглядела как миниатюрная куколка. Я вручила малышке белую королеву. Девочка пришла в восторг и тут же побежала в дом показать игрушку матери. Камиль благодарно улыбнулся мне.
Вышла женщина и пригласила нас зайти в темный дом. В руке она держала шахматную фигурку и что-то быстро говорила Камилю на берберском, то и дело поглядывая на меня. Должно быть, она расспрашивала обо мне, потому что время от времени женщина легонько касалась меня изящными тонкими пальцами.
Камиль сказал ей несколько слов, и она ушла.
— Я попросил ее позвать мужа, — объяснил он мне. — Мы можем пойти в лавку и подождать там. Одна из жен принесет кофе.
Лавка оказалась большой комнатой, занимающей большую часть первого этажа. Вдоль стен стояли длинные рулоны ковров. Другие ковры, мягкие и пушистые, были расстелены на полу, свешивались со стен и были развешаны на балконе. Скрестив ноги, мы устроились на полу. Вошли две молодые женщины, одна несла поднос с самоваром и чашками, другая — маленький столик. Они поставили столик перед нами, а поднос — на столик и налили нам кофе. Женщины хихикали, поглядывая на меня, и быстро отводили глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91