Не говоря уже о том, что это поможет мне дольше оставаться в живых.
Однако последние три дня я беспокоилась не за свою жизнь и не из-за шахмат (которых, возможно, не существует в природе). Я беспокоилась о Соле. В газетах не было ничего о его смерти.
Просмотрев прессу во вторник, я нашла три статьи, где упоминалась ООН, однако в них речь шла о мировом голоде и войне во Вьетнаме. Ни намека на то, что на каменной плите был обнаружен труп. Кто знает, может, комнату для медитаций никогда не убирают? Это казалось очень странным. Более того, хотя в газете поместили краткое сообщение о переносе шахматного турнира и о смерти Фиске, в нем ни словом не упоминалось о том, что гроссмейстер, вполне возможно, умер не своей смертью.
На вечер среды была назначена вечеринка, которую Гарри устраивал в честь моего отъезда. Я не встречалась с Лили с самого воскресенья, но не сомневалась, что к среде ее семья непременно будет знать о смерти Сола. Он работал на них более двадцати пяти лет. Я с ужасом ждала минуты, когда увижу Гарри. Мои проводы грозили превратиться в поминки по Солу. Для Гарри все старые слуги были все равно что члены семьи.
Когда такси свернуло на Шестую авеню, я увидела, что все владельцы окрестных магазинчиков высыпали на улицу по случаю окончания работы и опускают на ночь железные жалюзи. Внутри продавцы убирали с витрин драгоценности. Я оказалась в самом сердце района ювелирных лавок. Когда я выбралась из такси, то увидела мужчин, стоявших небольшими группами. Все они были одеты в строгие черные костюмы и высокие фетровые шляпы с плоскими полями. У некоторых были длинные темные бороды, тронутые сединой.
До книжного магазина «Готам» надо было пройти примерно треть улицы, и мне пришлось пробираться между кучкующимися ювелирами. Наконец я оказалась на месте. При входе в здание был небольшой вестибюль в викторианском стиле, устланный коврами. На второй этаж вели лестницы, а слева от входа находились две ступеньки, по которым можно было спуститься в книжный магазин.
Полы в магазине были деревянными, а под потолком тянулись узкие трубы с горячим воздухом. В дальнем конце зала виднелись проходы в другие торговые помещения, тоже от пола до потолка забитые книгами. Высоченные стопки грозили обрушиться на голову, узкие проходы между ними были забиты людьми, читающими книги. Они неохотно уступали мне дорогу и снова занимали свои места, стараясь не нарушать порядка.
Лили стояла в конце комнаты, разодетая в ярко-рыжую лисью шубу и вязаные шерстяные чулки. Она увлеченно беседовала с сухоньким чопорным старичком вдвое меньше ее. Он был одет в такой же черный костюм, как и мужчины на улице, но не носил бороды, а лицо его было сплошь покрыто морщинами. Толстые стекла очков в золотой оправе делали его глаза больше, а взгляд пронзительней. Они с Лили представляли странную пару.
Когда Лили заметила меня, она дотронулась до руки джентльмена и что-то сказала ему. Мужчина повернулся в мою сторону.
— Кэт, я рада познакомить тебя с Мордехаем, сказала она. — Он очень давний мой друг и великий знаток шахмат. Я думаю, мы можем задать ему несколько вопросов относительно нашей небольшой проблемы.
Я решила, что она говорит о Соларине. Но за последние несколько дней я уже кое-что узнала сама. Меня больше интересовало, как перевести разговор на Сола прежде, чем я полезу в логово льва.
— Мордехай — гроссмейстер, хотя больше уже не выступает на турнирах, — щебетала Лили. — Он был моим наставником. Он известен и написал много книг о шахматах.
— Ты мне льстишь, — скромно произнес Мордехай, улыбнувшись. — На самом деле я зарабатываю себе на хлеб торговлей бриллиантами. Шахматы — мое маленькое хобби.
— Кэт была со мной на турнире в воскресенье, — сказала Лили.
— А! — воскликнул Мордехай, и его глаза куда более пристально уставились на меня сквозь толстые стекла очков. — Ясно. Итак, вы главный свидетель происшедшего. Я предлагаю, милые леди, присоединиться ко мне и выпить чашечку чая. Здесь недалеко есть местечко, где мы можем поговорить.
— Хорошо… Но мне не хотелось бы опаздывать на ужин. Отец Лили расстроится, если мы задержимся.
— Я настаиваю, — мягко сказал Мордехай, однако в его тоне послышалась решимость. Он взял меня за руку и повел к выходу. — У меня самого назначена встреча на сегодняшний вечер, но должен сказать, что буду очень огорчен, не услышав ваших умозаключений по поводу таинственной смерти гроссмейстера Фиске. Я хорошо знал его. Надеюсь, ваше мнение будет менее субъективно, чем предположения моей… подруги Лили.
И мы стали пробираться через весь зал к выходу. Мордехай вынужден был ослабить свою хватку, пока мы гуськом протискивались по узким проходам. Лили шла первой и прокладывала путь. Было приятно вдохнуть свежего воздуха после духоты книжного магазина. Мордехай снова взял меня за руку. Большинство торговцев бриллиантами к этому времени уже скрылись. Магазины стояли темные.
— Лили говорила, что вы эксперт по компьютерам, — сказал Мордехай, ведя меня по улице.
— Вы интересуетесь компьютерами? — спросила я.
— Не совсем так. Меня восхищают их огромные возможности. Можете называть меня поклонником формул. — При этих словах он весело хохотнул, и его лицо расплылось в широкой улыбке. — Когда-то я был математиком, Лили говорила вам?
Он оглянулся на Лили, но она покачала головой и поравнялась с нами.
— Я был студентом профессора Эйнштейна в течение целого семестра, когда учился в Цюрихе. Он говорил такие умные вещи, что никто из нас не мог понять ни слова. Иногда он забывал, о чем говорил, и рассеянно выходил из комнаты. Однако никто никогда не смеялся над ним. Мы все его уважали.
Он замолчал, подхватил другой рукой Лили, и мы перешли на другую сторону улицы.
— Однажды во время учебы я заболел, — продолжал Мордехай. — Доктор Эйнштейн пришел навестить меня. Сел у моей кровати и завел разговор о Моцарте. Он очень любил Моцарта. Знаете, Эйнштейн был великолепным скрипачом.
Мордехай снова улыбнулся мне, а Лили сжала его руку.
— У Мордехая была очень интересная жизнь, — сказала она.
Я заметила, что в присутствии своего друга Лили ведет себя прямо-таки примерно. Никогда еще я не видела, чтобы она была такой кроткой.
— Однако я решил, что карьера математика не для меня, — сказал пожилой джентльмен. — Говорят, к этому должно быть призвание, как к служению Богу! И я подался в торговлю. Тем не менее меня до сих пор интересует все, что имеет отношение к математике. Вот мы и пришли!
Он остановился перед двустворчатой дверью, галантно пропуская нас с Лили вперед. Когда мы поднимались по ступеням, он добавил:
— Да, я всегда считал, что компьютер — это восьмое чудо света! — и снова рассмеялся.
Поднимаясь, я все ломала голову, было ли это простым совпадением, что Мордехай заявил о своем интересе к формулам. В голове у меня, словно заевшая грампластинка, крутился рефрен: «На четвертый день четвертого месяца придут восемь…»
Окна кафетерия выходили на длинный ряд маленьких ювелирных лавочек. Лавки ввиду позднего часа уже позакрывались, и кафетерий был полон людей, которых я видела на улице. Они сняли свои шляпы, оставшись в маленьких круглых шапочках на макушке. У некоторых с висков спускались длинные завитые локоны, как у Мордехая.
Мы нашли столик и начали рассаживаться, а Лили отправилась за чаем. Мордехай подвинул мне стул, затем обошел стол и сел напротив.
— Эти локоны называются пейсами, — сказал он. — Религиозная традиция. Евреям запрещается подрезать бороды или срезать эти локоны, ибо сказано в Левите: «Не стригите головы вашей кругом, и не порти края бороды твоей».
Он улыбнулся, в который уже раз.
— Но у вас нет бороды, — заметила я.
— Нет, — печально ответил Мордехай. — Как сказано где-то в Библии: «Исав, брат мой, человек косматый, а я человек гладкий». — Он моргнул. — Думаю, с бородой я выглядел бы солиднее. Но, увы, все, что я могу вырастить, — это жалкое поле стерни…
Лили вернулась с подносом. Она поставила на стол дымящиеся чашки с чаем, а Мордехай тем временем продолжал:
— В древнейшие времена евреи оставляли не только края бороды, но и края своих полей нетронутыми, для того чтобы могли прокормиться старики и странники, которые проходили мимо. Странников иудейская вера чтит. Что-то мистическое есть в самой идее странствия. Лили сообщила мне, что вы тоже скоро отправитесь в путешествие.
— Да, — призналась я.
Интересно, какова будет его реакция, когда он узнает, что я собираюсь провести год в арабской стране?
— Вы пьете чай со сливками? — спросил Мордехай.
Я кивнула и стала подниматься, но он уже вскочил на ноги.
— Позвольте мне…
Как только он отошел от стола, я повернулась к Лили.
— Быстрее, пока мы одни, — прошептала я. — Как твоя семья восприняла известие о Соле?
— О! Ему велели проваливать вон! — сказала Лили и взяла ложку. — Особенно был зол Гарри. Папа обозвал Сола неблагодарным ублюдком.
— Велел проваливать! — изумилась я. — Но Сол не виноват, что его пустили в расход!
— О чем ты? — спросила Лили и как-то странно посмотрела на меня.
— Ты же не думаешь, что Сол организовал собственное убийство?
— Убийство?! — Лили вытаращила глаза. — Послушай, тогда, после турнира, я сгоряча вообразила, что его похитили и все такое. Но он вернулся домой и уволился! Взял и бросил нас после двадцати пяти лет службы!
— Говорю тебе, он мертв! — настаивала я. — Я видела его своими собственными глазами. В понедельник утром он лежал мертвый в комнате для медитаций в штаб-квартире ООН. Кто-то убил его!
Лили замерла, не донеся ложку до рта.
— Происходит что-то жуткое, говорю тебе! — продолжала я. Лили шикнула на меня и огляделась. К нам приближался Мордехай с маленькими упаковками сливок в руках.
— Добыть их было не легче, чем вырвать зуб, — сказал он, усаживаясь между нами. — Увы, в наше время люди забыли, что такое помогать друг другу.
Он взглянул на Лили, потом на меня.
— Ну-ка, что здесь произошло? Вы выглядите так, словно почувствовали могильный холод.
— Что-то в этом роде, — сказала Лили глухим голосом. Лицо ее было белым как простыня. — Похоже, шофер отца ушел…
— Мне жаль это слышать, он ведь долго служил у вас?
— Начал работать еще до моего рождения.
Глаза Лили блестели от слез, мыслями она унеслась далеко.
— Он ведь был немолод? Надеюсь, у него не осталось семьи на содержании? — спросил Мордехаи, глядя на Лили со странным выражением.
— Ты можешь сказать ему… Скажи ему то, что сказала мне, — проговорила она.
— Не думаю, что это хорошая мысль…
— Он знает о Фиске. Скажи ему о Соле.
Мордехаи с вежливым любопытством взглянула на меня.
— Речь идет о какой-то драме? — светским тоном поинтересовался он. — Мой друг Лили считает, что гроссмейстер Фиске умер неестественной смертью. Возможно, вы такого же мнения?
Он осторожно отпил чаю.
— Мордехай, — сказала Лили, — Кэт утверждает, что Сол убит.
Старик, не поднимая глаз, отложил ложку в сторону и вздохнул.
— Я боялся услышать это от вас. — Он посмотрел на меня через толстые стекла очков своими печальными глазами. — Это правда?
Я повернулась к Лили.
— Послушай, я не думаю…
Однако Мордехаи вежливо прервал меня:
— Как случилось, что вы первой узнали об этом, в то время как Лили и ее семья, насколько я понял, пребывают в неведении?
— Я была там.
Лили попыталась что-то сказать, но Мордехаи шикнул на нее.
— Леди, леди, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Будьте любезны, начните-таки сначала!
Я начала сначала и вдруг обнаружила, что рассказываю все, о чем уже поведала Ниму: о предупреждении Соларина перед матчем, о пулевых отверстиях в машине и, наконец, о трупе Сола в здании ООН. Конечно же, кое о чем я умолчала. Я не стала упоминать о предсказательнице, о человеке на велосипеде и об истории Нима о шахматах Монглана. О последней я поклялась молчать, а что касается остального, это звучало так нелепо, что не хотелось повторять.
— Вы все очень хорошо объяснили, — сказал Мордехаи, когда я закончила. — Думаю, мы можем предположить, что смерти Фиске и Сола как-то связаны между собой. Теперь остается только установить, какие люди или события объединяют их, и таким образом мы узнаем правду.
— Соларин! — воскликнула Лили. — Все указывает на него. Конечно же, он и есть связующее звено!
— Дитя мое, почему Соларин? — спросил Мордехаи. — Какой у него мотив?
— Он хочет убрать всякого, кто может его победить, потому что не желает отдавать формулу оружия.
— Соларин не занимается оружием, — вмешалась я. — Он получил степень по акустике.
Мордехаи бросил на меня странный взгляд и подтвердил:
— Это правда. На самом деле я знаком с Александром Солариным. Просто я никогда не говорил тебе об этом, Лили.
Лили надулась, очевидно задетая тем, что у ее тренера были секреты, которыми он с ней не делился.
— Это произошло много лет назад, когда я активно занимался торговлей алмазами. Как-то я был в Амстердаме, на фондовой бирже, и, прежде чем вернуться домой, решил заехать а Россию навестить друга. И там мне представили юношу лет шестнадцати. Он зашел к моему другу, чтобы получить инструкции для игры.
— Но Соларин занимался во Дворце пионеров, — перебила его я.
— Да, — согласился Мордехай, снова бросив на меня взгляд. Он понял, что мне известно немало, и я поспешно прикусила язык.
— В России все играют в шахматы со всеми. На самом деле там больше нечего делать. Итак, я сел играть против Александра Соларина. По глупости я решил, что смогу научить его одному-двум трюкам. Конечно же, он разгромил меня наголову. Этот юноша оказался лучшим шахматистом из всех, кого я знаю. Моя дорогая, — добавил он, глядя на Лили, — возможно, ты или гроссмейстер Фиске и могли бы выиграть у него, но мне трудно в это поверить.
Какое-то время мы сидели молча. На улице стемнело, в кафетерии, кроме нас, никого не осталось. Мордехай посмотрел на свои карманные часы, взял чашку и допил чай.
— Ну-с, возвращаясь к нашим баранам…— бодрым голосом сказал он, нарушив молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91