Свет белым потоком лился сверху. Вдоль неровных вогнутых стен стояли великаны. Шести метров в высоту, они словно парили в зыбком и бледном свете. Боги с бараньими рогами на головах, мужчины в мешковатых вязаных одеждах и в шлемах с решетчатыми забралами, которые полностью закрывали их лица. От того места, где должен был находиться рот, до груди тянулись трубки. Великаны сидели на стульях со странными спинками, которые поддерживали их головы, перед ними были рычаги и странные приспособления, напоминающие часы или барометры. Великаны были заняты непонятными и чуждыми Мирей делами, а в центре их круга парила Белая Королева.
Музыка прекратилась. Возможно, это все же был свист ветра — или игра воображения. Фигуры, омытые белым светом, ослепительно сияли. Мирей взглянула на Белую Королеву.
Страшное изваяние, размером гораздо больше остальных, нависало над долиной. Словно кара Господня, возвышалась у скалы исполинская фигура, окутанная облаком белого света. Ее строгое лицо было намечено всего несколькими штрихами, изогнутые рога походили на знаки вопроса, которые, казалось, вот-вот спрыгнут со скалы. Рот фигуры был открыт в немом крике, словно безъязыкая статуя силилась заговорить. Но молчала.
Оцепенев от ужаса, Мирей не могла отвести взгляд от Белой Королевы. Наступившая тишина пугала больше, чем загадочный звук. Девушка покосилась на Шахина, который неподвижно стоял рядом. Облаченный в черный балахон и синюю вуаль, он казался одним из этих неподвластных времени изваяний. Ослепительно яркий свет резал глаза, бездушные каменные стены теснились вокруг. Мирей вновь перевела взгляд на исполинскую скалу, испытывая ужас и растерянность. А потом она увидела…
В воздетой к небу руке Белая Королева сжимала жезл, оплетенный двумя каменными змеями. Как в кадуцее Гермеса, их извивающиеся тела образовывали цифру восемь. И тут Мирей услышала голос. Нет, поняла она, слух здесь ни при чем — слова раздавались не в долине, а внутри ее. Голос произнес: «Взгляни еще раз. Взгляни пристальней. Смотри».
Мирей стала рассматривать фигуры, вырубленные в скале. Все они, кроме Белой Королевы, изображали мужчин. Вдруг с ее глаз словно упала пелена, и Мирей увидела их совершенно иначе. Это были вовсе не мужчины, занятые непонятными делами, — это был один человек. Статуи изображали его действия последовательно, шаг за шагом. Повинуясь взмаху жезла Белой Королевы, он двигался по стене, переходя из одной стадии в другую, в точности как те круглоголовые люди, которые вышли на сушу в облике рыб. Сначала человек надевал на себя некие ритуальные одежды — впрочем, возможно, вовсе не ритуальные, а защитные. Затем он двигал руками рычаги, словно рулевой у штурвала или аптекарь, склонившийся над ступкой. И в конце концов, после долгого пути, когда великий труд был завершен, мужчина поднялся со своего кресла и присоединился к Белой Королеве, коронованный в награду за свои усилия священными витыми рогами Марса — бога войны и разрушения. Он сам стал богом.
— Я поняла, — вслух сказала Мирей, и звук ее голоса эхом отразился от каменных стен и дна бездны, дробящих солнечный свет.
И в это мгновение она почувствовала первый приступ боли. Схватки усиливались. Шахин подхватил девушку и помог ей лечь на землю. Она вся была покрыта холодной испариной сердце ее билось неровными толчками. Шахин снял свои вуали и положил руку ей на живот, когда следующая судорога сотрясла ее тело.
— Время пришло, — мягко сказал он.
Тассилин, июнь 1793 года
С высокого плато над Тамритом Мирей могла видеть дюны на тридцать километров вокруг. Ветер трепал ее волосы цвета красных песков. Мягкая ткань халата была приспущена, Мирей прижимала к груди ребенка. Как и предсказывал Шахин, у нее родился мальчик. Она назвала его Шарло, как сокола. Ребенку было почти шесть недель от роду.
На горизонте появились крошечные фонтанчики красного песка — всадники со стороны Бахр-эль-Азрак. Прищурившись, Мирей сумела различить четырех человек верхом на верблюдах, они скользили вниз по подветренному склону дюны подобно щепкам, подхваченным океанской волной. Горячее марево, поднимавшееся над пустыней, делало фигурки размытыми.
Им понадобится почти целый день, чтобы добраться до Тамрита, спрятанного глубоко в лабиринте ущелий Тассилина. Однако Мирей не собиралась дожидаться прибытия всадников. Она знала, что они придут за ней, почувствовала их приближение много дней назад. Поцеловав своего ребенка в лобик, она завернула его в мешок, висевший у нее на шее, и стала спускаться с горы — ждать письма. Может, его привезут и не сегодня, но так или иначе оно придет скоро — письмо от аббатисы Монглана, в котором будет написано, что Мирей может возвращаться.
Волшебные горы
Что есть будущее? Что есть прошлое? Кто мы? Что за магический поток окружает нас и скрывает вещи, которые нам так необходимо узнать? Мы живем и умираем среди чудес.
Наполеон Бонапарт
Горы Кабил, июнь 1973 года
Итак, мы с Камилем отправились в Волшебные горы. В путешествие по Кабилу. Чем глубже мы проникали в эти дикие места, тем больше я теряла ощущение реальности.
Никто точно не знает, где Кабил начинается и где заканчивается. Этот лабиринт скал и расселин раскинулся между рекой Меджерда к северу от Константины и Ходнасом под Буирой; эти многочисленные отроги Высокого Атласа — Большой и Малый Кабил — тянутся на тридцать тысяч километров и заканчиваются отвесными утесами на морском берегу неподалеку от Беджаии.
Камиль вел свой черный министерский «ситроен» по разбитой грунтовой дороге. По обе стороны возвышались величественные колоннады древних эвкалиптов, а впереди вздымались синие горы — увенчанные снеговыми шапками, загадочные, волшебные. Но прежде чем попасть в горы, надо было миновать Тизи-Узу. Эта широкая долина сплошь заросла диким алжирским вереском. Тяжелые бутоны фуксии колыхались от каждого дуновения ветерка, и казалось, будто по долине перекатываются лиловые волны. От них исходил густой волшебный аромат.
Дорога шла по берегу реки. Улед-Сибу несла свои чистые синие воды между зарослей вереска высотой по колено. Извилистое русло этой реки тянется в направлении Кап-Бенгута примерно на четыреста пятьдесят километров. По весне в горах тает снег, вода питает Улед-Сибу, а река орошает долину Тизи-Узу в течение всего жаркого лета. Трудно было представить, что мы находимся всего в сорока километрах от туманного побережья Средиземного моря, а в ста пятидесяти километрах к югу от нас начинает самая большая пустыня в мире.
Всю дорогу с тех пор, как встретил меня у отеля, Камиль был на удивление немногословен. Прошло целых два месяца, прежде чем он выполнил свое обещание отвезти меня в горы. Все это время он уклонялся от этого, выдумывая для меня самые разные поручения. Некоторые из них были из разряда «Пойди туда — не знаю куда». Я ездила с инспекциями на нефтеперегонные заводы, хлопкозаводы и металлургические комбинаты. Я видела босых женщин в паранджах, которые сидели на полу и готовили кускус. Мои глаза обжигал горячий, полный хлопковых волокон воздух текстильных фабрик; легкие горели во время инспектирования сталеплавильных заводов; я чуть не нырнула вниз головой в чан расплавленного металла с ненадежных лесов на нефтеперерабатывающем заводе.
Камиль заставил меня объездить весь запад страны — Оран, Тлемсен, Сиди-Вель-Аббес, — так что я смогла собрать достаточно данных для создания компьютерной модели, и никогда не отправлял на восток, туда, где находился Кабил.
В течение семи недель я загружала данные по каждой отрасли промышленности в большие компьютеры в Сонатрахе, нефтяном конгломерате. Я даже подключила к работе телефонистку Терезу, чтобы собрать официальную статистику производства и потребления нефти в других странах. Получив эти данные, я смогла сравнить экспорт и импорт нефти в разных государствах и узнать, какое из них пострадает в случае кризиса сильнее всего. Как я и сказала Камилю, это была непростая работа — наскоро соорудить систему сбора информации в стране, где одна половина телефонизирована через коммутатор времен Первой мировой войны, а в другой половине связь осуществляется с помощью верблюдов. Однако я сделала все, что могла.
С другой стороны, я нисколько не приблизилась к своей цели — найти шахматы Монглана. Более того, я даже отдалилась от нее. Я ничего не слышала о Соларине и таинственной предсказательнице, в паре с которой он работал. Тереза передавала каждое мое сообщение, адресованное Ниму, Лили и Мордехаю, но они не отвечали. Я была уверена лишь в одном: Камиль специально посылал меня подальше от гор Кабила, куда я так стремилась. Однако этим утром он появился перед моим отелем и предложил «отправиться в обещанное путешествие ».
— Вы здесь выросли? — спросила я, открывая окно, чтобы улучшить обзор.
— Да, в горах, — ответил Камиль. — Здесь каждая деревушка расположена на горной вершине, с которой открывается восхитительный вид. Вы хотите побывать в каком-то конкретном месте или провести вам обзорную экскурсию?
— На самом деле есть один антиквар, которого я хочу навестить, он коллега моего нью-йоркского друга. Я пообещала взглянуть на его магазин, но если это вам не по пути…
Я решила быть осторожной, так как ничего не знала о контактах Ллуэллина. Я не смогла найти эту деревню ни на одной карте, хотя, как сказал Камиль, алжирские cart geographique были достаточно хорошо выполнены.
— Антиквариат? — спросил Камиль. — Здесь его не слишком много. Все ценное давно уже в музеях. Как называется этот магазин?
— Я не знаю. Это в деревне Айн-Каабах, — сказала я. — Ллуэллин сказал, там только одна лавка.
— Интересно, — заметил Камиль, продолжая пристально следить за дорогой. — Это моя родная деревня. Маленькое местечко, расположенное далеко от больших дорог. Там нет антикварной лавки, я уверен в этом.
Я достала из сумки записную книжку и начала листать, пока не нашла каракулей Ллуэллина.
— Вот. Нет названия улицы, но это где-то в северной части деревни. Кажется, владелец лавки специализируется на антикварных коврах. Его зовут Эль-Марад.
Возможно, мне показалось, но Камиль, услышав имя торговца, слегка позеленел. На его щеках заиграли желваки, и голос прозвучал неестественно, когда он заговорил:
— Эль-Марад? Я его знаю. Он один из самых известных торговцев в округе, знаменит своими коврами. Вы хотите купить ковер?
— На самом деле нет, — осторожно сказала я. Что-то явно было не так, хотя Камиль и не желал объяснить, что именно. — Один нью-йоркский знакомый попросил меня заехать к Эль-Мараду. Если вы не хотели бы меня сопровождать, я всегда могу приехать туда одна.
Несколько долгих минут Камиль молчал и, похоже, о чем-то напряженно раздумывал. Мы проехали долину, и дорога стала подниматься в горы. Мимо проносились луга, поросшие весенней травой, кое-где виднелись цветущие фруктовые деревья. Вдоль дороги стояли мальчишки, предлагая купить букеты диких аспарагусов, толстые черные грибы и изящные нарциссы. Камиль остановился и некоторое время разговаривал с ними на непонятном языке, каком-то берберском диалекте, похожем на чириканье птиц. Закончив разговор, он протянул мне букет благоухающих цветов.
— Если вы собираетесь встретиться с Эль-Марадом, надеюсь, вы умеете торговаться, — сказал он со своей обычной улыбкой. — Он бессердечен, как бедуин, но в десять раз богаче. Я давно не видел его, поскольку не был дома с тех пор, как умер мой отец. В деревне меня ждет много воспоминаний.
— Нам не обязательно ехать туда, — повторила я.
— Конечно же, мы поедем, — сухо сказал Камиль, и в тоне его не слышно было энтузиазма. — Вы никогда не найдете сами это место. Кроме того, Эль-Марад удивится, увидев меня. После смерти моего отца он стал главой деревенской общины.
Камиль снова замолчал и помрачнел. Я ломала голову, что с ним происходит.
— Как он выглядит, этот торговец коврами? — спросила я, чтобы разрядить обстановку.
— В Алжире само имя человека говорит о нем многое, — сказал Камиль, следя за дорогой, которая становилась все более извилистой. — Например, Ибн означает «сын». Некоторые имена даются от названия места, например Йемени — «человек из Йемена»; или Джабаль-Тарик — гора Тарик, или Гибралтар. Слова «Эль», «Аль» или «Бель» относятся к Аллаху или Баалу — Богу. Например, Ганнибал означает «божий отшельник»; Аладдин — «слуга Аллаха», и так далее.
— Значит, Эль-Марад означает «мародер от бога» или «грабитель от бога»? — рассмеялась я.
— Вы почти угадали, — сказал Камиль с неприятным смешком. — Это имя не арабское и не берберское, оно аккадийское — это язык Древней Месопотамии. Сокращение от «аль-Нимарад» или «Нимрод», имени одного из первых царей Вавилона. Он был строителем Вавилонской башни, то есть стремился добраться до самого солнца, до врат рая. Баб-эль означает «Врата Господа», а Нимрод означает «мятежник», «тот, кто восстал против богов».
— Отличное имя для торговца коврами! — рассмеялась я. Но от меня не ускользнуло, что имя вавилонского царя было очень похоже на имя одного моего знакомого.
— Да, — согласился Камиль. — Если бы он занимался только этим…
Камиль больше ничего не стал говорить об Эль-Мараде, но мне было ясно одно: то, что он вырос именно в той из сотен горных деревень, которую выбрал в качестве места обитания загадочный антиквар, не могло быть простым совпадением.
К двум часам, когда мы добрались до маленького курорта Бени-Йенни, мой желудок принялся громко урчать от голодных спазмов. Крошечная гостиница на вершине горы была жалеко не шикарной, но темные итальянские кипарисы у крашенных охрой стен и красная черепица на крыше придавали этому местечку прелестный вид.
Мы пообедали на маленькой террасе, окруженной белой оградой. Внизу над долиной парили орлы. Когда они рассекали голубоватую дымку, поднимавшуюся с Улед-Аисси, их крылья отсвечивали золотом. С террасы открывался вид на эту коварную горную местность: дороги серпантином вились по склонам гор, на вершине каждого высокого холма теснились целые деревни, издали напоминающие скопления красноватых валунов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91