Они и в армии оставались кибуцниками, нередко находились в политической оппозиции к национальному совету и не признавали авторитет Хаганы.
Ари Бен Канаан понимал, что необходимо придерживаться единой тактики и выполнять приказы. Дисциплинированность и умение координировать свои действия с товарищами по оружию делали весьма желательным его назначение одним из командиров Пальмаха, но Ари еще недостаточно поправился, чтобы взвалить на себя этот груз. Бригады сражались на обширной, трудно проходимой территории, условия службы были тяжелы, а нога Ари еще не зажила.
Поэтому Авидан назначил Ари командиром Хаганы в одном из жизненно важных пунктов Палестины — в его родной долине Хулы. Район, вверенный Ари, тянулся от северного берега Тивериадского озера через Сафед вдоль всей долины и включал узкую полосу между сирийской и ливанской границами. Чуть дальше к югу, у реки Ярмук, проходила граница Иордании.
В этом районе действовали диверсанты Кавуки. К тому же было ясно: если начнется настоящая война и арабские армии нападут на Палестину, в первую очередь они атакуют долину Хулы. Войска попытаются захватить эту местность и превратить в плацдарм для захвата Галилеи.
Под контролем Ари было полтора десятка старых кибуцев, несколько мошавов и поселений, в том числе и родной Яд-Эль. Их жители вполне могли отразить нападение диверсантов и местных арабов. Села, расположенные в долине, находились так близко друг к другу, что арабы не могли отрезать их одно от другого и осадить.
Иначе обстояло дело в горах близ ливанской границы. Ключевую позицию здесь занимал Форт-Эстер. По договоренности с англичанами эта крепость должна была достаться Хагане, так как в долине Хулы преобладало еврейское население. Держа в руках Форт-Эстер, Ари мог бы отлично контролировать границу.
Ари разбил штаб в центральном кибуце Эйн-Ор, который когда-то создавал Акива. Ему подчинялись несколько сот пальмахников из бригады «Ханита», а ближайшими помощниками стали Давид, Зеев Гильбоа и Иоав Яркони. Отряды Хаганы в каждом населенном пункте были довольно сильны. В них входили все жители без исключения, как правило, хорошо обученные военному делу.
Хуже было с оружием. Каждый день командиры требовали от Ари винтовок, но он ничем не мог им помочь. Не мог дать оружия и Авидан.
Два уязвимых места волновали Ари: Ган-Дафна и Сафед. Оборона молодежного села зависела от того, передадут ли англичане Форт-Эстер евреям или нет. Пока дорога в Ган-Дафну через Абу-Йешу оставалась открыта, селу не угрожала опасность.
Что же касается Сафеда, то удержать его казалось невозможным. Поэтому когда евреи приняли решение отстаивать каждый населенный пункт любой ценой, они сделали несколько исключений. Сафед стал одним из них.
Город стоял, словно остров, окруженный морем арабских сел, в которых жило не менее сорока тысяч человек. Большинство жителей Сафеда состояло из каббалистов, которые ничего не понимали в военном деле. Хагана располагала здесь лишь двумя сотнями мужчин, способных носить оружие. Им противостояли свыше двух тысяч местных арабов и «добровольцы» Кавуки.
Муфтий избрал Сафед одной из первых жертв. В город проникли несколько сот хорошо вооруженных диверсантов. которые затаились в ожидании вывода английских войск.
Три ключевые позиции в городе: полицейский участок над еврейским кварталом, старую крепость и форт Тагарта на горе Канаан англичане предполагали передать арабам.
У евреев Сафеда было сорок винтовок, сорок два самодельных пистолета, пулемет, мортира и несколько сот самодельных гранат. Этого не хватало, чтобы вооружить сотню бойцов.
Положение города выглядело до того безнадежным, что англичане убеждали Ари эвакуировать евреев, пока не поздно.
Ремез, хозяин гостиницы и командир Хаганы в городе, нервно шагал по кабинету Ари. Сазерленд спокойно дымил сигарой в углу.
— Я тебя слушаю, — сказал Ари наконец.
Ремез оперся рукой о письменный стол.
— Мы решили остаться в городе. Будем драться до последнего. Мы это решили твердо.
— Что ж, я рад.
— Только нужно оружие.
Ари вскочил. Двадцать раз на дню ему приходилось слышать эту просьбу.
— Сазерленд, молитесь Христу, ты, Ремез, молись Конфуцию, а я помолюсь Аллаху. Может, тогда винтовки посыплются на нас, как манна небесная.
— Вы доверяете майору Хоксу? — спросил Сазерленд о начальнике британского гарнизона.
— Хокс всегда относился к нам дружественно, — ответил Ари.
— В таком случае, — продолжал Сазерленд, — может быть, вам следует послушаться его совета. Он гарантирует помощь при эвакуации. Он считает, что после вывода войск начнется чудовищная резня.
Ари глубоко вздохнул.
— Хокс не сказал, когда он собирается вывести своих людей?
— Он еще сам не знает.
— Покуда Хокс в Сафеде, мы в относительной безопасности. Арабы не посмеют затеять что-нибудь серьезное, пока англичане здесь. А там, может быть, что-нибудь изменится к лучшему.
— Возможно, Хокс и неплохой парень, но ведь приказ есть приказ, — заметил Сазерленд.
— Арабы уже стреляют из засад и нападают на автоколонны, — сказал Ремез.
— Вот как? — с издевкой спросил Ари. — А ты уже сразу в кусты?
— Ари, — с обидой в голосе ответил Ремез. — Я родился в Сафеде, прожил здесь всю жизнь. Я не забыл вопли, которые неслись из арабских кварталов в двадцать девятом году. Мы не представляли, что это значит, пока толпа не обрушилась на наши дома. Я и сейчас словно наяву вижу, как бедных каббалистов выволакивали на улицу и отрубали им головы. Я был тогда мальчиком. Те же вопли мы снова услышали в тридцать шестом году, но мы уже знали, что это такое. Три года подряд мы спасались в турецкой крепости всякий раз, едва в арабском квартале слышали шум. На этот раз мы никуда не побежим. Старики и те не побегут. И можешь поверить мне на слово, Ари, мы не сдадимся легко.
Ари уже пожалел, что заговорил с Ремезом обидным тоном. Решение остаться в Сафеде требовало у всех большого мужества.
— Возвращайся в город, Ремез. Постарайтесь сохранить порядок и спокойствие. Пока Хокс в городе, власть в его руках. А я обещаю снабжать вас чем смогу в первую очередь.
Когда все ушли, Ари сел за стол, на его лице заходили желваки. Что делать? Может быть, когда англичане уйдут, удастся выделить полсотни пальмахников. Все-таки лучше, чем ничего. Но таких Сафедов в стране — штук двести. Пятьдесят человек туда, пятьдесят сюда. Если бы Кавуки и Кадар знали об их отчаянном положении, они бы атаковали Палестину со всех сторон. И остановить их было бы нечем. Ари боялся, что после первой же атаки арабы поймут, до чего плохо вооружены евреи, и это неминуемо приведет к катастрофе.
В кабинет вошел Давид Бен Ами, только что объехавший населенные пункты, расположенные на севере.
— Шалом, Ари, — сказал он. — Я встретил Ремеза и Сазерленда у ворот. Ремез совсем нос повесил.
— Есть с чего. Ну, что новенького?
— Арабы обстреливают Кфар-Гилади и Метуллу. В Кфар-Шолде опасаются, что выступят сирийские села. Везде роют окопы, строят укрепления вокруг детских учреждений. И все просят оружия.
— Оружия! И это ты называешь новостью? Давай лучше о другом. Откуда стреляют снайперы?
— Из Ааты.
— О, с Аатой у меня старые счеты. Мальчиком я возил туда зерно на мельницу, меня пытались избить, — сказал Ари. — Как только англичане уйдут, ударим по ней в первую очередь. Пожалуй, половина людей Кавуки просачивается к нам именно через Аату.
— Или через Абу-Йешу, — ответил Давид.
Ари посмотрел сердито. Давид знал, что ему неприятно это слышать.
— У меня есть друзья в Абу-Йеше, на которых можно положиться, — сказал Ари.
— В таком случае они, вероятно, уже сообщили тебе, что диверсанты попадают к нам через их село.
Ари не ответил.
— Ари, ты не раз говорил, что я проявляю слабость, когда позволяю чувствам брать верх над рассудком. Знаю, эти люди близки тебе, но все-таки ты должен дать понять их мухтару, как следует себя вести.
Ари встал и зашагал по кабинету.
— Хорошо, я поговорю с Тахой.
Давид взял с письменного стола донесения, просмотрел и положил обратно. Он тоже зашагал по комнате, затем остановился у окна, выходящего на юго-восток, в сторону Иерусалима.
Ари похлопал его по плечу:
— Ничего, все образуется.
Давид медленно покачал головой.
— В Иерусалиме дела все хуже, — глухо произнес он. — Наши машины постоянно обстреливают. Если так пойдет дальше, через пару недель в городе начнется голод.
Ари знал, как тяжело переживает Давид осаду любимого города.
— Ты, конечно, хочешь поехать туда.
— Да, — ответил Давид, — но я не оставлю тебя.
— Если надо, я тебя отпущу.
— Спасибо, Ари. А сам-то справишься?
— Конечно, справлюсь. Вот только бы эта проклятая нога перестала мне досаждать.
— Я останусь, пока ты не выздоровеешь.
— Спасибо. Кстати, ты, кажется, давно не виделся с Иорданой?
— Несколько недель.
— Так почему бы тебе не поехать завтра в Ган-Дафну, не проверить, как там дела? Побыл бы там несколько дней, хорошенько все изучил…
Давид улыбнулся:
— Агитатор из тебя что надо.
В дверь кабинета Китти Фремонт постучали.
— Войдите, — крикнула она.
Вошла Иордана.
— Мне хотелось бы поговорить, если вы не очень заняты.
— Что ж, поговорим.
— Сегодня приедет Давид Бен Ами проверять оборонительные позиции. Вечером состоится заседание штаба.
— Я приду, — ответила Китти.
— Миссис Фремонт… Хочу сказать, пока не началось заседание. Вы знаете, меня назначили командиром Ган-Дафны, так что нам придется работать вместе. Я хотела бы заверить вас, что полностью вам доверяю. Больше того, считаю, Ган-Дафне повезло, что вы здесь.
Китти посмотрела удивленно.
— Я убеждена, — продолжала Иордана, — что селу будет лучше, если мы забудем обиды.
— Вы правы.
— Я рада, что мы договорились.
— Иордана, скажите, наше положение опасно?
— Не очень. Конечно, будет гораздо спокойнее, когда Форт-Эстер передадут Хагане.
— А если крепость достанется арабам и они закроют дорогу через Абу-Иешу?
— Тогда, конечно, будет тяжело.
Китти встала и зашагала по кабинету.
— Не хочу совать нос в военные дела, но, похоже, мы можем оказаться в осаде.
— Не исключено, — ответила Иордана.
— Тут много детей. Не лучше ли будет эвакуировать тех, кто помладше?
— А куда?
— Не знаю. Куда-нибудь, где не так опасно, в какой-нибудь кибуц или мошав.
— Миссис Фремонт, безопасность — понятие относительное. Страна меньше пятидесяти миль в ширину, и безопасных кибуцев нет. С каждым днем в осаду попадают новые села.
— Тогда, может быть, в город?
— Иерусалим почти отрезан. В Хайфе, между Тель-Авивом и Яффой, идут тяжелые бои.
— Выходит, эвакуировать некуда? Иордана молчала. Ей нечего было сказать.
ГЛАВА 3
Канун Рождества, 1947
Было слякотно и холодно, первые хлопья снега кружили над Ган-Дафной. Китти быстро шла по газону. Ее дыхание создавало легкие облачка пара.
— Шалом, гиверет Китти, — поздоровался с ней доктор Либерман.
— Шалом, доктор.
Она быстро взбежала по ступенькам и вошла в коттедж. В теплом доме ее ждал чай, приготовленный Карен.
— Бррр, — воскликнула Китти, — вот так холод!
Карен украсила комнату желудями, кружевами, ей разрешили срезать маленькую елочку, которую она украсила самодельными игрушками из ткани и цветной бумаги.
Китти села на кровать, сняла туфли и надела меховые шлепанцы. Чай был очень вкусный. Карен стояла у окна, глядя на тихо падающие хлопья.
— По-моему, ничего нет лучше на свете, чем первый снег, — сказала она.
— Вряд ли он тебе покажется таким прекрасным, если нам опять срежут норму топлива.
— Я целый день вспоминала Копенгаген, Хансенов. Рождество в Дании чудесное. Видела, какую посылку они мне прислали?
Китти подошла к девушке, обняла ее за плечи, прикоснулась губами к щеке.
— Рождество навевает на людей грусть.
— Ты очень одинока, Китти?
— С тех пор как не стало Тома и Сандры, я стараюсь не думать о Рождестве. Теперь вот снова радуюсь.
— Ты счастлива?
— Я… теперь все по-другому. Я поняла, что нельзя быть хорошим христианином, не будучи, хотя бы в душе, немного евреем. Всю жизнь мне чего-то не хватало. Теперь я впервые могу отдавать все, что имею, без сожаления, без надежды, что мне воздается за это.
— Знаешь, что я тебе скажу? Не могу говорить об этом с другими, потому что они не поймут. Здесь я чувствую себя очень близкой к Христу, — сказала Карен.
— Я тоже, дорогая.
Карен взглянула на часы и вздохнула.
— Надо поужинать сегодня пораньше, ночью мне идти в караул.
— Хорошенько оденься. На улице очень холодно. У меня тут кое-какая работа. Буду тебя ждать.
Карен переоделась в неуклюжую теплую одежду. Китти собрала волосы в узел и надела похожую на чулок коричневую шапку.
С улицы донеслось пение.
— Это что еще такое? — спросила Китти.
— Это для тебя, — улыбнулась Карен. — Они потихоньку разучивали целых две недели.
Китти подошла к окну. Пятьдесят детей стояли у коттеджа со свечами в руках и пели рождественскую песню.
Китти накинула пальто и вышла с Карен к калитке. Позади детей, в долине, мерцали огоньки сел. Из соседних домов то и дело выглядывали любопытные лица. Китти не разбирала слов, но мелодия была знакома.
— С праздником, — сказала Карен. По лицу Китти текли слезы.
— Никогда не думала, что мне доведется услышать рождественскую песню в еврейском исполнении. Это самый прекрасный рождественский подарок, который я когда-либо получала.
…Карен назначили в караул на пост за воротами кибуца. Она вышла из села и направилась вдоль шоссе, пока не добралась до окопов. Отсюда открывался вид на всю долину.
— Стой!
Она остановилась.
— Кто идет?
— Карен Клемент.
— Пароль?
— Хаг самеах.
Карен сменила часового, спрыгнула в окоп, зарядила винтовку и натянула варежки.
Хорошо стоять на посту, думала Карен, глядя сквозь колючую проволоку в сторону Абу-Йеши. Хорошо быть одной, ни о чем не думать и смотреть вниз на долину Хулы. Было тихо, и лишь слабые звуки рождественской песни доносились до нее. Какая чудесная ночь!
Вскоре песня стихла и воцарилась глубокая тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89