Несколько месяцев назад его направил сюда Пальмах, тайная еврейская армия в Палестине. Десятки ее бойцов тайком от англичан пробирались в лагеря для беженцев и организовывали там школы, больницы, синагоги, создавали кустарные промыслы. Беженцы, которые вместо Палестины оказались на Кипре, были в полном отчаянии. Появление же бойцов еврейской армии поднимало их дух. Пальмахники обучили военному делу несколько тысяч беженцев, мужчин и женщин; вместо винтовок у них были палки, вместо гранат — камни. В свои двадцать два года Давид был командиром группы Пальмаха на Кипре. Англичане, видимо, догадывались, что в лагерях орудуют бойцы из Палестины, но делали вид, что их это не касается. Они несли наружную охрану лагерей и избегали соваться в пышущие ненавистью зоны.
— Сколько человек должны бежать? — спросил Давид.
— Примерно триста.
Давид покачал головой.
— Мы прорыли несколько подкопов, но они ведут в море. Как ты убедился сам, течения здесь коварные, справиться с ними под силу только опытному пловцу. Правда, есть еще лазейки с выходом на мусорные свалки. Там нет охраны, но этим путем мы никогда не выведем столько народу. Конечно, кое-кого можно переодеть в английскую форму и даже достать для них поддельные документы. Но опять же — многих так не выведешь. И последнее. Мы иногда прячем своих людей в ящики, заколачиваем и отправляем на пристань. Господин Мандрия — хозяин пароходной компании, его работники за этими ящиками приглядывают. В общем, Ари, я не вижу, как сейчас можно устроить массовый побег.
— Что-нибудь придумаем, — уверенно сказал Бен Канаан, — но в нашем распоряжений всего несколько недель.
Мандрия встал, вздохнул и покачал головой.
— Господин Бен Канаан, вы приплыли ночью и тут же требуете от нас невозможного., , и к тому же всего за две недели. Сердцем, — продолжал Мандрия, приложив руку к груди, — я чувствую, что все будет сделано, но умом, — тут он постучал пальцем по лбу, — понимаю, что это невозможно. — Киприот заложил руки за спину и зашагал по комнате. — Поверьте мне, господин Бен Канаан, — он круто обернулся и сделал патетический жест, — вы, люди Пальмаха и Моссада, можете положиться на нас, кипрских греков. Мы готовы стоять за вас до последней капли крови. Мы на вашей стороне! Мы с вами! Мы готовы сделать для вас невозможное. И все-таки… Кипр окружен со всех сторон морем, англичане не дураки, и они не спят. Я, Мандрия, готов сделать для вас все, но устроить побег трехсот человек из Караолоса — это выше человеческих сил. Лагерь окружен трехметровым забором из колючей проволоки, всюду вооруженная охрана, и оружие заряжено.
Ари Бен Канаан поднялся над собеседниками, как башня. Он не обратил внимания на драматический монолог Мандрии.
— Завтра мне нужны мундир английского офицера, документы и легковая машина с шофером. Вы, господин Мандрия, ищите судно. От ста до двухсот тонн. Давид, нам потребуется специалист по подделке бумаг.
— Есть один мальчик в зоне, где держат детей. Он, говорят, артист в этом деле, но работать отказывается. Остальное — несложно.
— Я поеду завтра в Караолос и поговорю с парнем. Заодно осмотрю лагерь.
Мандрия чувствовал себя окрыленным. Ари Бен Канаан — вот уж воистину человек действия! Дай ему корабль, дай ему мастера по документам! Да еще форму и шофера! С тех пор как Моссад и Пальмах пробрались на Кипр, жизнь стала такой увлекательной. Ему все больше нравилось играть с англичанами в кошки-мышки. Он вскочил и принялся трясти руку Ари.
— Мы, киприоты, — с вами. Ваша борьба — наша борьба!
Бен Канаан посмотрел на него с отвращением.
— Господин Мандрия, — сказал он, — вам хорошо платят за ваше время и ваше усердие.
В комнате воцарилось неловкое молчание. Грек побелел как простыня.
— Вы полагаете, вы смеете думать, сэр, что я, Мандрия, делаю это ради денег? Вы думаете, я ради денег стал бы рисковать десятью годами заключения и высылкой? С тех пор как я начал работать с вашим Пальмахом, это мне влетело уже в пять тысяч фунтов.
Давид поспешно вмешался:
— Я считаю, тебе нужно извиниться перед господином Мандрией, Ари. Он, его шоферы и рабочие в порту идут на немалый риск. Без помощи греков наша работа здесь была бы просто невозможной.
Мандрия, глубоко уязвленный, опустился в кресло.
— Да, господин Бен Канаан, мы восхищаемся вами. Мы чувствуем, что если вам удастся выгнать англичан из Палестины, то, может быть, и мы сумеем сделать когда-нибудь то же самое здесь, на Кипре.
— Простите, господин Мандрия, — сказал Ари. — Должно быть, я просто перенервничал. — Он произнес это чисто механически.
Раздался резкий вой сирен. Мандрия открыл дверь и вышел с Давидом на балкон. Бен Канаан стоял позади. Они увидели бронемашину с пулеметами, сопровождающую колонну, которая поднималась со стороны порта. В колонне было двадцать пять грузовиков, по обе стороны двигались джипы, тоже с пулеметами.
Грузовики были до отказа набиты беженцами с корабля «Врата надежды», который, выйдя из Италии, сделал попытку прорвать блокаду англичан и добраться до Палестины. Английский эсминец протаранил «Врата надежды», судно оттащили в Хайфу, а беженцев переправили на Кипр. По мере приближения к дому Мандрии сирены выли все пронзительнее. Перед балконом один за другим проехали все грузовики. Трое мужчин смотрели сверху на это нагромождение человеческого горя. Оборванные, вконец измученные, растерянные, доведенные до последней степени изнеможения люди. Сирены выли не переставая. У ворот Старого города колонна повернула на саламидское шоссе, в сторону караолосских лагерей. Она скрылась из виду, но вой сирен раздавался еще долго.
Давид Бен Ами стоял, сжав кулаки и стиснув зубы, бледный от бессильного гнева. Мандрия не таясь плакал. Один Ари Бен Канаан не выражал никаких эмоций. Они вернулись в комнату.
— Я знаю, вам нужно поговорить о многом, — сказал Мандрия; в его голосе чувствовалась обида. — Надеюсь, комната вам понравится, господин Бен Канаан. Мундир, бумаги и такси к утру мы достанем. Доброй ночи!
Как только Давид и Ари остались, одни, они обнялись. Могучий Ари поднял Давида, как ребенка, а затем бережно опустил на пол. Они долго разглядывали друг друга, потом снова крепко обнялись.
— Как там Иордана? — нетерпеливо спросил Давид. — Ты ее видел перед отъездом? Она что-нибудь передавала?
Ари почесал подбородок, словно что-то обдумывая.
— Подожди…
— Не тяни, Ари! Я уже несколько месяцев без писем…
Ари вздохнул и достал конверт, который Давид тут же выхватил у него из рук.
— Я его спрятал в прорезиненном пакете. Когда плыл сегодня ночью, только о том и думал, что ты свернешь мне шею, если оно промокнет.
Давид уже ничего не слушал. Он поднес листок к самым глазам и при тусклом свете читал слова женщины, тоскующей без него, своего возлюбленного. Затем сложил листок и осторожно спрятал в нагрудный карман, чтобы читать его еще и еще, потому что пройдут, может быть, месяцы, прежде чем она сможет отправить ему новое письмо.
— Как она там? — спросил Давид.
— Иордана? Иордана — это Иордана. Такая же дикая и красивая, так же тебя любит. Не пойму, чего моя сестра нашла в тебе такого?
— А как отец, мать, братья, как ребята из Пальмаха, как…
— Постой, погоди минутку. Я ведь не убегаю. Давай по порядку.
Давид вновь достал письмо и перечитал его. Оба молчали. Они смотрели в окно на крепостную стену через дорогу.
— Как дела дома? — тихо спросил Давид.
— Дела дома? Как всегда. Бросают бомбы, стреляют. Никаких изменений. Такие же дела, как всегда, с той поры, когда мы были детьми. Это никогда не меняется. Каждый год мы оказываемся в положении, из которого, кажется, уже не выбраться. Затем наступает новый кризис, еще хуже прежнего. Дома все, как было, — сказал Ари, — только на этот раз будет война. — Он положил руку на плечо друга. — Мы все ужасно гордимся тем, что ты тут сделал в Караолосе.
— Я сделал все, что в моих силах. Но метлы — это все-таки не оружие, с ними солдат не обучишь. Палестина для этих людей — что Луна. Они ни на что уже не надеются. Ари, не хочу, чтобы ты ссорился с Мандрией. Он хороший товарищ.
— Не могу переносить этот покровительственный тон.
— У нас без него и его греков ничего не получится.
— Смотри не поддавайся на удочку этим мандриям всех стран. Они проливают крокодиловые слезы над миллионами наших жертв, но, когда настанет решительный момент, мы окажемся в одиночестве. Мандрия предаст нас, как и все остальные. Нас и впредь будут предавать и продавать, как было до сих пор. Нам не на кого положиться, кроме как на самих себя. Помни об этом.
— И все-таки ты не прав, — возразил Давид.
— Давид, Давид! Я так давно в Моссаде и в Пальмахе, что уже не помню, когда все это началось. Ты еще молод. Это твое первое серьезное задание. Берегись, чтобы чувства не затмили твой разум.
— А я и хочу, чтобы они затмили разум, — ответил Давид. — Во мне все горит, когда я вижу такие колонны. Наши люди, мой народ — в клетках, как звери!
— При любых обстоятельствах мы должны сохранять трезвость, — сказал Ари. — Бывают успехи, бывают неудачи. Главное — всегда ясная голова.
Ветер все еще доносил до них вой сирен. Давид закурил и постоял с минуту в задумчивости.
— Я никогда не перестану верить, — сказал он торжественно, — что продолжаю дело, начатое четыре тысячи лет назад. — Давид круто обернулся и взволнованно посмотрел снизу вверх на Ари. — Взять хотя бы то место, где ты сегодня высадился. Когда-то здесь стоял город Саламида. Именно в Саламиде началось восстание Бар-Кохбы в первом веке. Он выгнал римлян из нашей страны и восстановил Иудейское царство. Недалеко от лагерей стоит мост, его до сих пор называют Еврейским. Так его звали в течение двух тысяч лет. Можно ли забыть обо всем этом? Как раз на том месте, где мы сражались против Римской империи, мы деремся сегодня, две тысячи лет спустя, с Британской.
Великан Ари улыбнулся ему, как отец чересчур разгорячившемуся сыну:
— Давай, давай! Уж коли; начал, так рассказывай до конца. Как после восстания Бар-Кохбы легионы вернулись, чтобы вырезать наш народ город за городом. Как в последнем бою под Бейтаром кровь убитых детей и женщин на милю окрасила реку в багровый цвет. Как с Акивы заживо содрали кожу, а сам Бар-Кохба был увезен в цепях в Рим и брошен на растерзание львам. Или это Бар-Гиора был растерзан львами после какого-то другого восстания? Я их вечно путаю. Да, Библия и наша история полны удивительных сказок и спасительных чудес. Сегодня, однако, с нами нет Иисуса Навина, который бы остановил Солнце или обрушил стены. Английские танки не завязнут в болоте, как завязли канаанские колесницы, и море не сомкнется над британским флотом, как сомкнулось оно над воинством фараона. Век чудес прошел безвозвратно, Давид.
— Нет, не прошел! Само наше существование — чудо. Мы пережили Александра Македонского, римлян и даже Гитлера. Переживем и Британскую империю. Это ли не чудо, Ари?
— Ладно, одного у нас не отнимешь — спорить мы мастера. Пойдем-ка лучше спать.
ГЛАВА 7
— Ваш ход, сэр, — повторил Фред Колдуэлл.
— Да, да, простите, пожалуйста! — Генерал Сазерленд долго смотрел на доску, потом пошел пешкой. Колдуэлл сделал ход конем, и Сазерленд двинул своего коня.
— Вот черт! — выругался генерал, заметив, что трубка у него потухла. Он вновь зажег ее.
Оба подняли головы, когда до них донесся слабый, но непрерывный вой сирен. Сазерленд посмотрел на стенные часы: это, вероятно, беженцы с перехваченного судна.
— «Врата надежды», «Башня Сиона», «Земля Обетованная», «Звезда Давида», — произнес Колдуэлл с издевкой. — Цветистые они придумывают названия для своих лоханок, ничего не скажешь.
Сазерленд наморщил лоб. Он пытался сосредоточиться на следующем ходе, однако в ушах не утихал вой сирен. Генерал смотрел на фигуры из слоновой кости, но видел перед собой не шахматную доску, а колонну грузовиков, битком набитых измученными страхом людьми, пулеметы, бронемашины.
— Если не возражаете, Колдуэлл, я пойду спать.
— Что-нибудь случилось?
— Нет. Спокойной ночи.
Генерал быстро вышел из комнаты, запер за собой дверь спальни и расстегнул куртку. Ему показалось, что сирены воют невыносимо громко. Он закрыл окна, чтобы оборвать этот навязчивый звук, но все равно слышал его.
Брюс Сазерленд стоял перед зеркалом и спрашивал себя, что же. с ним случилось. С ним, Сазерлендом из Сазерленд Хайтс. Вся его жизнь была еще одной блестящей карьерой в череде блестящих карьер, которая тянется с тех самых пор, как на свете появилась Англия.
Но в последние недели на Кипре с ним что-то происходит. Он стоял перед зеркалом, вглядывался в свои воспаленные глаза и спрашивал себя, когда же все это началось.
«Сазерленд — отличный парень для любой команды», — говорится о нем в итонском ежегоднике. В самом деле, очень приличный парень этот Сазерленд. Приличная семья, приличное образование, приличная карьера.
Армия? Правильный выбор, старина Брюс! Мы, Сазерленды, столетия на военной службе.
Приличный брак. Недди Эштон. Дочь полковника Эштона. Тоже неплохой выбор. Добрая порода. Недди Эштон — хорошая хозяйка. Держит ухо востро, всегда нос по ветру. Большое подспорье в карьере. В общем, великолепная пара!
Где же ошибка, спрашивал себя Сазерленд. Недди родила ему двух чудесных детей. Альберт стал истинным Сазерлендом, уже дослужился до капитана в бывшем отцовском полку, а Марта прекрасно вышла замуж.
Брюс Сазерленд открыл шкаф, надел пижаму. Он дотронулся до чуть заметной складки жира у талии. Не так уж плохо для пятидесяти пяти лет. Есть еще порох…
Во время Второй мировой войны он продвигался по службе куда быстрее, чем в мирное время: Индия, Гонконг, Сингапур, Ближний Восток… Чтобы показать все, на что он способен, нужна была война. Сазерленд оказался незаурядным пехотным командиром. Конец войны застал его в чине бригадного генерала.
Он надел шлепанцы, медленно опустился в глубокое кресло, убавил свет и погрузился в воспоминания.
Недди была хорошей женой, хорошей матерью, великолепной хозяйкой, словно созданной для гарнизонной жизни в колониях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89