Китти ждала его в маленьком баре в конце вестибюля. Эти дни Ари был так любезен, что она решила дождаться его, поболтать немножко и выпить рюмку-другую на сон грядущий. Китти увидела, как Бен Канаан подошел к администратору за ключом.
— Ари! — позвала она.
Его лицо было таким же сосредоточенным, как тогда, в первый день их знакомства на Кипре. Китти помахала ему рукой, но он не заметил ее и поднялся в свой номер.
ГЛАВА 2
Два автобуса везли пятьдесят детей с «Исхода» в долину Хулы мимо холма, где лежали развалины древнего Хацора. Пока ехали по Галилее, юные путешественники высовывались из окон, визжали от восторга и размахивали руками.
— Дов! Посмотри, какая красота! — крикнула Карен.
Дов буркнул в ответ, что не видит ничего особенного.
Автобусы забрались далеко в долину Хулы, до Яд-Эля, где жила семья Бен Канаана. Здесь от главного шоссе уходила дорога в горы, к границе с Ливаном. Дети заволновались, когда увидели указатель, на котором было написано «Ган-Дафна». Один только Дов Ландау угрюмо молчал. Автобусы медленно поползли вверх по извилистой дороге, и вскоре открылся вид на долину Хулы, зеленые ковры полей кибуцев и мошавов. Широкое болото окаймляла дюжина прямоугольных прудов, в которых разводили рыбу.
На полпути, когда они въехали в арабскую деревню Абу-Йешу, автобусы замедлили ход. Здесь их встречали без настороженности, которую дети заметили в других арабских Деревнях. Наоборот, им приветственно махали руками.
Миновав Абу-Йешу, они преодолели подъем и вскоре въехали в Ган-Дафну — Сад Дафны, село «Молодежной алии». Автобусы остановились перед громадным газоном в центре селения, расположенного на широком плоскогорье. Вокруг стояли административные здания, от которых расходились ряды жилых домиков, утопавших в цветах. Когда дети вышли из автобусов, оркестр исполнил торжественный марш.
В самом центре газона стояла в человеческий рост статуя Дафны, девушки, именем которой было названо село. Бронзовая девушка с винтовкой смотрела вниз на долину Хулы точно так же, как смотрела Дафна в тот страшный день, когда ее убили в Гамишмаре.
Основатель селения доктор Либерман, невысокий горбун, куривший огромную трубку, вышел вперед и обратился с приветствием к прибывшим. Он сказал, что покинул Германию в 1933 году и через семь лет построил Ган-Дафну на участке, который Камал, покойный мухтар Абу-Йеши, великодушно уступил «Молодежной алии». Доктор поздоровался лично с каждым ребенком и каждому сказал несколько слов на его родном языке. Карен показалось, будто она его где-то видела раньше. Он напоминал кёльнских профессоров, которые приходили в гости к ее родителям. Но это было так давно, что она почти ничего не помнила.
Потом к новичкам подошли ребята, жившие в селении.
— Карен Клемент — это ты?
— Да.
— А я Иона, твоя соседка по комнате, — сказала девушка, египетская еврейка чуть постарше Карен. — Пойдем, я покажу тебе нашу комнату. Тебе здесь понравится.
Карен крикнула Дову, что скоро придет, и пошла за Ионой мимо административных зданий и школы, вдоль обсаженной кустами аллеи, по обеим сторонам которой стояли коттеджи.
— Нам повезло, — сказала Иона. — Мы с тобой постарше, поэтому будем жить в коттедже.
Карен остановилась перед небольшим домиком, посмотрела на него, словно не веря глазам, и вошла. Это была самая обыкновенная комната, но Карен показалось, что она никогда в жизни не видела такого чуда. Кровать, стол, шкаф, кресло — и все это принадлежит ей.
После ужина состоялся концерт в летнем театре. Уже темнело, когда Карен нашла Дова на газоне у статуи Дафны. Впервые за много недель ей захотелось танцевать; казалось, что она попала в рай. Карен встала рядом с Довом и показала на домики Абу-Йеши, белеющие в седловине, над которыми мрачно громоздилась тагартова крепость. Совсем внизу, в долине, лежали поля мошава Яд-Эль. Еще дальше, на вершине горы, стоял Тель-Хай, где погиб Трумпельдор, а по другую сторону, в Сирии, поднималась вершина Хермона.
Карен была в брюках оливкового цвета, крестьянской блузе с закрытым воротником и легких сандалиях.
— Дов! — воскликнула она. — Это самый счастливый день в моей жизни. Иона — чудная девушка. Она мне сказала, что на свете нет человека добрее, чем доктор Либерман.
Она легла на траву, посмотрела в небо и вздохнула. Дов стоял над ней, не говоря ни слова. Карен села, схватила его за руку и потянула к себе.
— Брось ты это! — сказал он резко.
Но девушка не отпустила его руку, пока он не сел рядом. Когда она положила голову ему на плечо, Дов совсем растерялся.
— Пожалуйста, Дов, не хмурься. Неужели ты не рад?
— Нашла о чем думать!
— Я думаю о тебе, — сказала Карен.
— Подумай лучше о себе.
— Я и о себе думаю. — Она встала на колени и положила ему руки на плечи. — Ты видел свою комнату, койку? Сколько лет прошло с тех пор, как ты жил в такой комнате?
Дов покраснел и опустил глаза.
— Ты только подумай, Дов. Кончились лагеря. Нет больше ни Сиотатов, ни Караолосов, ни нелегальных пароходов. Мы дома, Дов! Мне даже не снилось, что все будет так прекрасно.
Дов медленно поднялся и повернулся к ней спиной.
— Прекрасно для тебя. У меня другие планы.
— Забудь ты об этих планах, — взмолилась Карен. Снова заиграл оркестр. — Пойдем лучше в театр, — сказала Карен.
Как только Ари и Китти оставили Тель-Авив и проехали мимо британского лагеря в Сарфанде, она снова почувствовала беспокойство. Они проехали по Рамле, арабскому городу, и Китти впервые почувствовала на себе враждебные взгляды. Ари, казалось, не замечал ни арабов, ни Китти. За весь день он не сказал и десятка слов.
За Рамле по узкой дороге, которая извивалась в горах Иудеи, машина въехала в Баб-эль-Вад. По обе стороны, прямо на скалах, росли посаженные евреями молодые леса. Дальше, в горах, виднелись следы древних террас, которые выделялись на фоне обнаженных скал, как ребра изголодавшейся собаки. Когда-то эти холмы и террасы кормили сотни тысяч людей, теперь все разрушилось, выветрилось. Только на верхушках гор белели арабские деревушки.
Здесь, в Баб-эль-Ваде, Китти впервые почувствовала власть Иерусалима. Говорили, что каждый, кто первый раз едет по горам Иудеи, испытывает на себе таинственную мощь города Давида. Но Китти удивилась, что он действует на нее с такой силой. Ведь ее религиозное воспитание было довольно поверхностно. Дорога поднималась все выше, и ее волнение нарастало. Китти словно слилась с Библией, она вдруг поняла, что значит находиться на Святой Земле.
Далеко на горизонте появились неясные очертания Иерусалима, волнение Китти увеличилось еще больше.
Они въехали в Новый город, построенный евреями, и двинулись по Яффскому шоссе, мимо бесчисленных магазинов, в сторону крепостной стены Старого города. У Яффских ворот Ари свернул к бульвару Царя Давида и вскоре затормозил перед огромной гостиницей с тем же названием.
Китти вышла из машины и чуть не вскрикнула, заметив, что правый флигель здания начисто разрушен.
— Когда-то здесь размещался британский штаб, а маккавеи усовершенствовали здание, — пояснил Ари.
Громадная гостиница была построена из иерусалимского камня в европейском стиле, несколько перегруженном архитектурными излишествами. Холл, как считалось, воспроизводил двор царя Давида.
Китти спустилась к обеду первой. Она села на террасе, откуда открывался вид на небольшую долину у крепостной стены. Напротив возвышалась Башня Давида, а сама терраса утопала в зелени. Позади играл небольшой эстрадный оркестр.
Вскоре появился Ари. Увидев Китти, он остановился как вкопанный. Красивая женщина, ничего не скажешь! Такой он ее еще не видел: элегантное вечернее платье, широкополая шляпа, белые перчатки. В эту минуту он почувствовал себя так, будто разом перенесся на другой край света. Китти в точности походила на красивых женщин Рима или Парижа, в которых нет привычной домашней простоты, которые опасны, непонятны — но так соблазнительны. Расстояние в световой год отделяло эту женщину от Дафны.
Он присел рядом.
— Я позвонил Хариэт Зальцман, — сказал он. — После обеда мы сходим к ней.
— Спасибо. Иерусалим произвел на меня огромное впечатление.
— Да, в нем есть какая-то таинственная сила. Кто бы сюда ни приехал, все испытывают то же самое. Возьмите Давида Бен Ами. Он бредит Иерусалимом. Уверен, что он поведет вас завтра показывать Старый город.
— Очень мило с его стороны.
Ари пристально посмотрел на нее. Казалось, она стала еще красивее. Он отвел взгляд и подозвал официанта, затем, покончив с заказом, уставился в пространство. Китти показалось, что Ари тяготится заботой о ней, которую взвалил на себя. Минут десять они молчали.
Китти поковыряла салат.
— Я вам очень в тягость?
— Да что вы!
— Со вчерашнего вечера вы ведете себя так, словно я не существую.
— Прошу прощения, Китти, — сказал он, не поднимая глаз. — Вы, пожалуй, правы собеседник из меня сегодня никудышный.
— Что-нибудь не так?
— Многое не так, но и вы и я тут бессильны. Давайте я лучше расскажу вам про Хариэт Зальцман. Она тоже американка. Ей, пожалуй, далеко уже за восемьдесят. Если бы здесь присваивали звания святых, то она стала бы нашей святой номер один. Видите вон ту гору за Старым городом? Это гора Скопус. Там помещается самый современный медицинский центр на всем Ближнем Востоке. Его строительство финансировали американские сионистки из «Гадассы». Эту организацию Хариэт создала сразу после Первой мировой войны. Большинство палестинских больниц и медицинских центров — дело рук «Гадассы».
— Ого, она, видно, очень энергична.
— Да уж, энергии ей не занимать. Когда Гитлер пришел к власти, Хариэт создала «Молодежную алию», которая спасла тысячи детей и подростков. Теперь у «Молодежной алии» десятки центров по всей стране. Мне кажется, вы с ней сработаетесь.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Хариэт прожила здесь долгие годы, но в душе она все-таки американка.
Оркестр замолк.
На Иерусалим опустилась тишина. С минарета послышался слабый крик муэдзина, призывающего правоверных к молитве, и опять стало тихо. Зазвонили колокола на башне через дорогу, мягкие звуки полились по окрестным горам и долинам. И снова тишина. Кругом было так мирно и тихо, что слова были бы кощунством. Казалось, будто время остановило свой бег.
— Какое изумительное ощущение, — шепнула Китти.
— Такие спокойные минуты выпадают в наши дни довольно редко, — сказал Ари. — Но боюсь, спокойствие обманчиво. Извините, пожалуйста, мне нужно выйти на минутку.
Еще направляясь на террасу, он заметил коротышку Бар Исраэля, связного маккавеев. Бар Исраэль кивнул Ари и тут же исчез.
Ари прошел в вестибюль к киоску и купил пачку сигарет. Постоял минуту, полистал иллюстрированный журнал. Бар Исраэль подошел к нему сзади и шепнул:
— Дядя Акива в Иерусалиме. Хочет встретиться с тобой.
— Сейчас мне нужно в поселенческое общество, но я быстро освобожусь.
— Найдешь меня в русском квартале, — тихо сказал связной и торопливо покинул вестибюль.
Широкий бульвар Кинг-Джордж в Новом Иерусалиме был застроен административными зданиями, школами и церквями. Сионистское поселенческое общество размещалось в большом четырехэтажном здании на углу. К главному подъезду вела длинная дорожка.
— Шалом, Ари! — воскликнула Хариэт Зальцман, вскочив из-за письменного стола с живостью, какую трудно было ожидать от женщины ее лет. Она поднялась на цыпочки, обняла Ари и крепко поцеловала его в щеку. — Ну ты им показал на Кипре! Молодец!
Китти молча остановилась на пороге. Поздоровавшись с Ари, старушка повернулась к ней:
— Кэтрин Фремонт? Вы очень милы, дитя мое.
— Благодарю вас, миссис Зальцман.
— Бросьте вы эту «миссис»! Только англичане и арабы зовут меня так, и тогда я чувствую себя совсем старой. Садитесь, сейчас принесу чаю. Может быть, вы хотите кофе?
— Лучше чаю.
— Ну вот, Ари, перед тобой настоящая американская девушка, — сказала Хариэт с широким жестом в сторону Китти.
В глазах старухи светилось озорство.
— Убежден, что далеко не все американские девушки так красивы, как эта.
— Не надо, прошу вас. А то я совсем засмущаюсь.
— Ну, девушки, вижу, что я вам тут не очень-то нужен. у меня есть дела, так что я, пожалуй, пойду. Если вовремя не вернусь, вы сможете, Китти, взять такси и вернуться в гостиницу?
— Иди, иди, — успокоила его старушка. — Китти пойдет ко мне, и мы вместе пообедаем. Кому ты нужен?
Ари улыбнулся и ушел.
— Хороший парень, — сказала Хариэт. — И у нас много таких. Достается им, и умирают они, так и не пожив как следует. — Она закурила и протянула пачку сигарет Китти. — Откуда вы?
— Из Индианы.
— А я из Сан-Франциско.
— Чудный город, — сказала Китти. — Я была там с мужем. Всегда надеялась — съезжу туда как-нибудь еще.
— Мне тоже ужасно этого хочется, — сказала старушка. — С каждым годом все больше тоскую по Штатам. Вот уже пятнадцать лет клянусь, что возьму да и съезжу хотя бы ненадолго, но тут конца нет работе. Эти несчастные малютки все прибывают и прибывают, а я места себе не нахожу от тоски. Видно, старость.
— Глядя на вас, не скажешь.
— Хорошо быть евреем и работать на возрождение еврейского государства, но американцем тоже быть неплохо, и вы, пожалуйста, никогда об этом не забывайте, сударыня. Мне не терпелось познакомиться с вами с тех самых пор, как началась эта история с «Исходом», и должна сказать, что вы меня поразили — а меня удивить не просто.
— Боюсь, газеты сильно преувеличили…
За простой внешностью Хариэт Зальцман скрывался острый ум, и, хотя Китти чувствовала себя вполне непринужденно, она тем не менее понимала, что старушка тщательно ее изучает. Они попивали чай, болтали о разных разностях, но главным образом об Америке. Хариэт загрустила.
— На будущий год обязательно съезжу домой, постараюсь найти какой-нибудь предлог. Может быть, возьмусь собирать деньги. Мы часто отправляемся в такие поездки. Известно ли вам, что американские евреи дают нам больше, чем вносят все жители США в Красный Крест?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89