Вы сможете доплыть вон до того плота?
— Еще посмотрим, кто быстрее доплывет.
Китти сбросила халат и стала натягивать шапочку. Теперь любовался Ари. В ней не было угловатости, которая отличала девушек, родившихся в Палестине. Мягкие, округлые формы выдавали американку.
Их глаза встретились на мгновение, и оба смутились. Китти пробежала мимо него и прыгнула в воду. Ари последовал за ней. Китти плыла быстрым, красивым кролем, и он не без труда догнал ее и опередил на несколько метров. Запыхавшись и смеясь, они взобрались на плот.
— Вы неплохо разыграли меня, — сказал Ари.
— Забыла сказать вам, но…
— Знаю, знаю. Вы входили в университетскую сборную по плаванию.
Она растянулась на спине и глубоко вздохнула от удовольствия. Прохладная вода освежила ее и, казалось, смыла дурное настроение.
Было уже далеко за полдень, когда они вернулись в отель, выпили по коктейлю и пошли отдохнуть перед ужином.
Ари очень устал за последние недели и мгновенно заснул. За стенкой Китти шагала по своему номеру из угла в угол. Смятение, охватившее ее утром, прошло, но нервное напряжение давало о себе знать. Она по-прежнему побаивалась мистической силы этой страны. Китти мечтала о нормальной, разумной и размеренной жизни и была убеждена, что и Карен нуждается в этом больше всего. Она твердо решила поговорить обо всем с Карен в ближайшее время.
Вечер принес приятную прохладу. Китти принялась переодеваться к ужину. Она открыла шкаф и, поколебавшись немного, достала платье, которое Иордана примеряла перед зеркалом. Она вспомнила, как Ари смотрел на нее на пирсе. Ей приятно было ощутить его взгляд… Плотно прилегающее декольтированное платье выгодно подчеркивало ее фигуру.
Мужчины повернули головы, когда разодетая и надушенная Китти прошла по вестибюлю. Ари застыл как вкопанный и спохватился только тогда, когда она подошла совсем близко.
— У меня для вас сюрприз, — сказал он, подавив замешательство. — Сегодня концерт в кибуце Эйн-Гев на том берегу. Давайте съездим после ужина?
— А это платье подойдет?
— Э… Да… Думаю, вполне…
Стояла ясная ночь. Когда катер отчаливал от пристани, из-за сирийских гор показался огромный диск луны и осветил зеркальную гладь озера таинственным сиянием.
— Какая тишина! — сказала Китти.
— Это озеро коварно. Стоит Богу разгневаться, как оно в мгновение ока превращается в бушующий океан.
За полчаса они переплыли на другой берег и причалили к пристани кибуца Эйн-Гев — Источника на перевале. Кибуц был создан в 1937 году евреями, бежавшими из Германии, и занимал важный стратегический пункт, с которого обозревалось все Тивериадское озеро. Здесь жили отважные люди: кибуц был оторван от остальной Палестины, и прямо над ним нависали горы Сирии. Над самым селением находилась арабская деревня, а его поля примыкали к линии границы.
Расположен Эйн-Гев в котловине, где с одной стороны протекает Ярмук, а с другой проходит граница между Сирией и Трансиорданией. Каждый день кибуцники обнаруживали остатки древней культуры. Здесь сохранились следы примитивного земледелия, посуда тысячелетней давности — доказательства того, что еще в седой древности в этих местах жили люди.
На стыке между кибуцем и сирийскими горами вздымалась небольшая отвесная гора Сусита — Кобыла. На ее вершине стояли развалины одной из девяти крепостей, построенных римлянами в Палестине. Сусита господствовала над всей местностью.
Среди основателей кибуца были музыканты из Германии. Эти трудолюбивые люди занимались земледелием и рыболовством. Между этими занятиями им пришла идея создать симфонический оркестр; они купили два катера для туристов, приезжающих зимой в Тивериаду, и стали давать концерты. Затея себя оправдала: концерты в Эйн-Геве превратились в традицию, и ни один меломан, посетивший Палестину, не упускал случая побывать на них. На лужайке, окаймленной деревьями, прямо на берегу построили огромный летний театр, и уже проектировался настоящий концертный зал.
Ари расстелил одеяло на траве, они легли на краю лужайки и смотрели, как поднимается огромная луна, становясь все меньше и освобождая место для миллионов звезд. Оркестр исполнял произведения Бетховена, нервное напряжение Китти постепенно проходило. В эту минуту она чувствовала себя счастливой. Ничего прекраснее нельзя было и вообразить: все происходящее так напоминало чудесный сон, что Китти захотелось никогда не просыпаться.
Концерт подошел к концу. Ари взял ее под руку и повел от зашумевшей публики. Они пошли по тропинке вдоль берега. Было безветренно, остро пахло сосной, а озеро сияло, как отшлифованное зеркало. У самой воды стояла скамья; собственно, не скамья, а плоская каменная плита, лежавшая на двух каменных блоках, — остаток какого-то древнего храма.
Они сидели и смотрели на мигающие огни Тивериады. Ари чуть касался Китти. Она повернулась и посмотрела на него. Господи, какой же этот Бен Канаан красавец! Ей захотелось взять его за руку, дотронуться до его щеки, погладить по волосам, сказать, чтобы он берег себя, чтобы не был таким черствым. Ей захотелось признаться, как у нее хорошо на душе, когда он рядом; попросить, чтобы он не относился к ней как к чужой… Однако Ари был чужим, и она не посмела что-либо сказать ему.
Тихие волны стали ровно и едва слышно набегать на берег, и тростник закачался от внезапного порыва ветра. Китти отвернулась. Дрожь пробежала по ее телу, когда она почувствовала прикосновение к плечу.
— Вам холодно, — сказал Ари, подавая ей шаль.
Китти набросила ее на плечи. Они долго смотрели друг другу в глаза.
Ари внезапно встал.
— Катер возвращается, — сказал он. — Нам пора.
Когда катер отчалил, озеро внезапно превратилось в бушующий океан. У носа вздымались волны, пена заливала палубу. Он обхватил Китти за плечи и притянул к себе, чтобы защитить от брызг. Весь обратный путь она простояла с закрытыми глазами, слушая биение его сердца.
Рука об руку они шли от пирса к гостинице. Сбоку росли три ивы, ветви которых, опускаясь до самой воды, образовывали что-то вроде гигантского шатра. Китти остановилась и попыталась что-то сказать, но так волновалась, что не сумела выдавить из себя ни слова.
Ари потрогал ее волосы и поправил упавшую на лоб намокшую прядь. Он легонько обнял ее за плечи, и мышцы его лица напряглись, когда он потянул ее к себе. Китти с готовностью повернула к нему лицо.
— Ари, — шепнула она, — поцелуйте меня!
Все, что назревало месяцами, вспыхнуло ярким пламенем при первом поцелуе.
Боже, как хорошо! Какой он сильный! Китти никогда в жизни не испытывала ничего подобного — даже с Томом Фремонтом. Они снова и снова целовались, она прижималась к нему всем телом и чувствовала силу его рук. Затем они отстранились друг от друга и молча пошли к гостинице.
Китти в растерянности остановилась перед дверью своего номера. Ари хотел пройти к себе, но Китти схватила его за руку. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Затем Китти кивнула, повернулась, быстро прошла в номер и закрыла за собой дверь.
Она разделась в темноте, надела ночную сорочку и подошла к балкону: у Ари горел свет. Она слышала, как он ходит по номеру. Вдруг свет потух. Китти отступила в темноту и тут же увидела Ари на своем балконе.
— Я не могу больше, — сказал он.
Она бросилась к нему, прижалась всем телом, дрожа от страсти. Он целовал ее губы, щеки, затылок, и она отвечала на его поцелуи самозабвенно и пылко. Ари поднял ее, понес к кровати и опустился рядом на колени. Китти почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Она вцепилась в простыни и, вхлипывая, извивалась под его ласками.
Ари опустил бретельки ночной сорочки и стал гладить ее грудь.
Внезапно Китти вырвалась из его объятий и соскочила с кровати.
— Нет! — крикнула она.
Ари застыл на месте.
Слезы брызнули из ее глаз. Прижимаясь спиной к стене, она изо всех сил старалась унять дрожь, потом упала в кресло. Прошло несколько минут, прежде чем дрожь улеглась и дыхание снова стало ровным. Ари стоял перед ней.
— Вы меня, наверное, ненавидите, — сказала она.
Он не ответил. На его лице была глубокая обида.
— Ну, Ари, скажите что-нибудь.
Он не ответил.
Китти медленно поднялась и посмотрела ему в глаза.
— Я не хочу этого, Ари. Я не хочу… Боюсь, во всем виновата луна…
— Вот уж не думал, что имею дело со строптивой девственницей, — произнес наконец Ари.
— Ари, пожалуйста…
— Мне некогда предаваться играм и заниматься болтовней. Я не юноша, и вы взрослая женщина.
— Как точно вы это выразили!
Его голос звучал сухо:
— Если не возражаете, я выйду через дверь.
Китти вздрогнула, когда хлопнула дверь. Она долго стояла у окна, выходящего на балкон, и смотрела на озеро. Оно сердито бушевало, и луна исчезла за огромной черной тучей.
Китти не могла понять: почему она оттолкнула Ари? Она никогда еще не испытывала столь сильного чувства к мужчине и никогда не теряла самообладания так, как в этот раз. Она испугалась собственной необузданности и теперь уверяла себя, что Ари Бен Канаан вовсе ее не любит. Она нужна ему только на одну ночь.
Но вскоре ей стало ясно, что она испугалась собственного чувства, своей буйной страсти, из-за которой ей, чего доброго, грозило остаться в Палестине. Такое не должно повториться. Она и Карен немедленно уедут отсюда, и ничто не должно помешать этому. Она поняла, что боится Ари, потому что он может разрушить все ее планы. Стоит ему проявить настойчивость, и она не устоит.
Китти бросилась на кровать и под завывание ветра провалилась в сон. Мысль о его стальной холодности усиливала ее решимость сопротивляться, успокаивала ее и в то же время глубоко огорчала.
К утру озеро успокоилось.
Китти сбросила одеяло, соскочила с кровати и, вспомнив прошедшую ночь, покраснела. Ничего страшного, конечно, не произошло, но все-таки было неловко. Она спровоцировала сцену, которая, наверное, показалась Ари дешевой мелодрамой. Она одна во всем виновата. Но ничего, она переговорит с Ари, и все снова станет на свои места. Китти быстро оделась и спустилась в ресторан.
Она пила кофе, ждала Ари и обдумывала, как лучше начать разговор. Прошло полчаса, а Ари все не появлялся. Выкурив третью сигарету, она подошла к администратору.
— Вы не видели мистера Бен Канаана?
— Мистер Бен Канаан уехал в шесть утра.
— Он не сказал, куда едет?
— Мистер Бен Канаан никогда не говорит этого.
— Может быть, он оставил что-нибудь для меня?
Администратор обернулся. На полке, кроме ключа, ничего не было.
— Понятно… Я вижу… Извините за беспокойство.
ГЛАВА 11
Дов Ландау снял номер в полуразрушенной третьеразрядной гостинице на Канатной улице в Старом Иерусалиме. Он явился, как ему велели, в кафе «Саладин» на Наблусской улице неподалеку от Дамасских ворот и оставил там записку со своим адресом для Бар Исраэля.
Потом он заложил золотые вещи, украденные в Ган-Дафне, и принялся изучать Иерусалим. Для бывшей крысы варшавского гетто и опытного воришки этот город был чрезвычайно прост. Не прошло и трех дней, как Дов знал каждую улицу. С его цепкими глазами и ловкими руками в этих торговых кварталах можно было кормиться хоть и не совсем праведно, но вечно. Скрыться в базарной толпе или узких переулках — сущий пустяк.
Большую часть денег Дов потратил на принадлежности для рисования и книги. Прогуливаясь вдоль книжных лавок Яффской улицы, он купил сочинения по искусству, черчению и архитектуре.
Затем он запасся сушеными фруктами и фруктовым соком, закрылся в номере и стал ждать, когда маккавеи установят с ним связь. Он просиживал над книгами до глубокой ночи. Света не было, приходилось жечь свечи. Из окна гостиницы, расположенной как раз посередине между еврейским и мусульманским кварталами, открывался великолепный вид на мечеть Омара и Стену плача, но Дов не замечал этого. Он читал до боли в глазах, затем клал книгу на грудь, глядел в потолок и думал о Карен Клемент. Дов не предполагал, что ему будет так трудно без нее; разлука причиняла ему физические страдания. Он провел с Карен столько времени, что забыл, как обходился без нее. Зато он помнил каждое мгновение, прожитое бок о бок с ней: дни в Караолосе, потом на «Исходе», когда она лежала рядом с ним в трюме. Он вспоминал, как она радовалась и как была прекрасна, когда они приехали в Ган-Дафну. Он вспоминал ее ласковое, выразительное лицо, нежные прикосновения и голос — строгий, когда она сердилась.
Сидя на краю койки, Дов набросал десятки портретов Карен. Он изображал ее во всех возможных видах, но тут же комкал рисунки и швырял на пол, потому что ни один не выражал того, как была она прекрасна в его представлении.
Две недели Дов почти не покидал номер. Когда у него кончились деньги, он отправился в город, чтобы заложить еще несколько колец. Выходя из ломбарда, он заметил человека, прячущегося в тени. Дов опустил руку в карман, взялся за пистолет и пошел мимо, готовый к мгновенному отпору.
— Стоять смирно, не оборачиваться! — раздался голос за спиной.
Дов застыл.
— Ты интересовался Бар Исраэлем. Что тебе надо?
— Сами знаете.
— Как фамилия?
— Ландау. Дов Ландау.
— Откуда приехал?
— Из Ган-Дафны.
— Кто послал?
— Мордехай.
— Как попал в Палестину?
— На «Исходе».
— Иди прямо и не оборачивайся. Когда надо будет, с тобой свяжутся.
После этой встречи Дов потерял покой. Он едва не вернулся в Ган-Дафну: ему не хватало Карен. Он писал ей письма, но комкал их одно за другим. Надо порвать с ней, порвать окончательно, снова и снова уговаривал он себя.
Он лежал в номере и читал. Клонило ко сну. Дов встал и зажег новую свечу: из-за кошмаров, которые когда-то мучили его, он не любил просыпаться в темноте.
Вдруг постучали.
Дов вскочил на ноги, схватил пистолет и подошел к двери.
— Это друзья, — услышал он.
Дов сразу узнал голос мужчины, который караулил его тогда на улице. Он открыл дверь. В коридоре никого не было.
— Повернись лицом к стене, — приказал голос откуда-то из темноты.
Дов послушался. Сзади подошли двое. Ему надели повязку на глаза и повели вниз по лестнице, затем посадили в машину, попросили опуститься на пол и чем-то накрыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89