Я появился в соборе ровно в тот момент, когда колокола Петропавловской крепости отбивали полдень.
Моё внезапное решение приехать в Питер было полной неожиданностью для московского политического бомонда, застало его врасплох. Тем не менее здесь, на панихиде, я увидел много знакомых лиц: Явлинский, Немцов, Лебедь…
В соборе Св. Петра и Павла я встретил члена британского королевского дома принца Майкла Кентского — внука великого князя Владимира Александровича, дяди Николая Второго…
И — вот это да! — сколько же ещё людей здесь с такими неуловимо романовскими лицами? Здесь собрались (впервые за очень долгое время!) члены императорской фамилии. Всего 52 человека.
Лебедь, тогда ещё только баллотировавшийся на пост губернатора, вдруг встал среди Романовых. Я подумал: даже здесь, в храме, в такой момент, люди продолжают заниматься политикой.
Вот передо мной моя речь. Приведу лишь короткий фрагмент того, что я сказал 17 июля:
«Долгие годы мы замалчивали это чудовищное преступление, но надо сказать правду: расправа в Екатеринбурге стала одной из самых постыдных страниц нашей истории. Предавая земле останки невинно убиенных, мы хотим искупить грехи своих предков. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те, кто его десятилетиями оправдывал… Я склоняю голову перед жертвами безжалостного смертоубийства. Любые попытки изменить жизнь путём насилия обречены».
В церкви было светло, солнечно.
Расшитые белые ризы священников. Имён усопших не произносят. Но эти имена знают здесь все. Эти имена в нашей душе.
Все время стоял рядом с Лихачёвым, свою свечу зажёг от его свечи. Наина была рядом.
Короткий скорбный обряд. Здесь были семейные, а не государственные похороны.
Потомки Романовых бросали по горсти земли. Этот сухой стук, солнечные лучи, толпы людей — тяжкое, острое, сильное, разрывающее душу впечатление. Я постоял немного у входа в придел с усыпальницей. По небу плывут облака, воздух какой-то особенный, питерский, и мне кажется, что согласие и примирение действительно у нас когда-нибудь наступят.
Как жаль, в сущности, что мы потеряли ощущение целостности, непрерывности нашей истории. И как хочется, чтобы скорее это в нас восстановилось.
… Вся Россия наблюдала по телевидению за этой траурной церемонией.
Похороны в Петербурге были для меня не только публичным, но и личным событием. И событие это прозвучало на всю страну.
А о чем я могу рассказать, что вспомнить — сам для себя? Пожалуй, это будет не очень просто. Я настолько привык к политической борьбе, что своё, домашнее, незащищённое приучился прятать. Глубоко внутрь. Но вот настала пора открыть забрало… И оказалось, совсем не легко рассказывать о самых простых, человеческих вещах.
У каждого человека есть дом. То самое личное пространство, где он — только сам для себя и своих близких. У меня уже давно этого дома как бы и нет. Мы живём в основном на государственных дачах (сейчас в Горках-9), с казённой мебелью, обстановкой. Начиная с 85-го года со мной всегда, неотлучно дежурит охрана. Начиная с 91-го — два офицерас ядерным чемоданчиком. На охоте, на рыбалке, в больнице, на прогулке — везде. Всегда они были или в соседней лодке, или в соседнем шалаше, в соседней машине, в соседней комнате.
Дом всегда был полон людей: охрана, доктора, обслуживающий персонал и т. д. — никуда не спрячешься, не уйдёшь. Даже двери в доме по неписаной инструкции никогда не закрываются. Разве что в ванную запереться? Хотелось иногда…
Постоянное напряжение, невозможность расслабиться. И тем не менее справиться с этим постепенно удалось. Да, привычка. Но не только.
Постепенно дом стал наполняться: зятья, внуки. Теперь вот уже и правнук есть. И у нашей большой семьи есть святые неписаные традиции.
Дни рождения, например. Каждый именинник знает, что в этот день пробуждение будет ранним и торжественным. Часов в шесть утра бужу всех без исключения. Мы собираемся вместе, входим в комнату, поздравляем, а на тумбочке уже стоят цветы и подарки. Сначала зятья бурчали: зачем вставать в такую рань? Потом привыкли.
… Таня на каждой даче упорно сажала газон. Видимо, ей хотелось украсить наше казённое жилище. Вообще человек она чрезвычайно целеустремлённый. Как я. Если что-то решила — добьётся обязательно. Чтобы ездить на нашу «фазенду», купила машину — «Ниву» с прицепом. Прицеп — для сельскохозяйственных нужд.
С этой «Нивой» тоже связан забавный случай. Таня сдавала экзамен на водительские права, и ей попался очень неприятный инструктор. Мало того, что во время занятий попробовал положить свою лапу ей на запястье, так, получив отпор, переключился на политику и начал что есть мочи костерить меня! Таня слушала, слушала, наконец не выдержала: «Перестаньте молоть чепуху. Все это было не так». «А ты откуда знаешь?» — опешил мужик-инструктор. «Потому что это мой папа», — ответила Таня. Взвизгнули тормоза. Инструктор совершенно обалдел: «Ты шутишь?!» «Ничего я не шучу». И началось тихое интеллигентное вождение. Так я защитил дочь своим авторитетом от «сексуальных домогательств», как теперь говорят в Америке.
Так вот, с газоном этим Таня намучилась. Его же надо сажать по инструкции. Всех мужчин в доме, помоложе, она заставляла копать, рыхлить… Однажды, когда её не было, я решил попить чаю на новой зеленой лужайке. Вынесли столик, поставили самовар, кресло. И вдруг вся мебель ушла в землю на полметра. Утрамбовать-то забыли! Тут приходит Таня. Начинает смеяться — я уже почти лежу на газоне, вытянув ноги.
Как-то я спросил: «Ты зачем его сажаешь? Мы же все равно отсюда уедем». Она говорит: «Ну и что? Пусть растёт».
… Пусть растёт.
Как у Тани газон, так и у меня есть неутолённая, но пламенная страсть — автомобили. Когда-то в ранней юности я водил грузовик. А потом за баранкой посидеть не получилось. Машина для меня — рабочее место. В машине, оборудованной специальным каналом связи, довольно часто раздаются звонки. Порой от президентов других государств, от премьер-министра, от секретаря Совета безопасности, от министров. С кем-то связываюсь я. Так что машина для меня — кабинет на колёсах.
Но когда кончается привычный путь из Кремля на дачу и президентский лимузин медленно-медленно подъезжает к дому, к машине бросаются внуки. Раньше это были Машка, Борька, а теперь Глеб с маленьким Ванькой. «Дедушка, прокати!» Мы садимся все вместе и делаем круг по дорожкам сада. Чёрная бронированная машина осторожно едет мимо тюльпанов и шиповника. Мне очень хорошо в эти минуты.
… Уже переехав в Москву, уже став опальным, я купил свою первую машину — серебристый «Москвич». Это было ещё в Госстрое. Решил, что буду теперь на работу ездить сам. И вот — первый выезд.
Справа от меня сидит охранник, сзади — семья. Переполненная улица Горького. Я постоянно оборачиваюсь, чтобы посмотреть на обстановку за моей машиной. В зеркало заднего вида плохо разбираю, что там происходит. Таня мне:
«Папа, смотри вперёд! Я тебя умоляю!» Еду на приличной скорости. Бледный охранник не спускает руку с ручного тормоза, чтобы в случае чего рвануть, если не будет другого выхода. Доехали без происшествий, слава Богу!
С тех пор Наина стоит насмерть, не даёт мне садиться за руль. «Боря, у тебя в семье полно водителей — зятья, дочери, внуки. Все будут счастливы отвезти тебя куда захочешь». Тем не менее недавно я прокатился по дорожкам дачи на своём президентском лимузине. Теперь-то я пенсионер, мне все можно.
Но страсть к вождению все-таки компенсировал — езжу на электрокаре. Причём гоняю будь здоров. Особенно люблю с горки и — прямиком в дерево. В последний момент сворачиваю. Так расслабляюсь. Недавно «прикреплённый», то есть охранник, который сопровождал меня в этом рискованном путешествии, во время поворота не удержался, вывалился наружу. Пришлось мне извиняться перед ним…
… Свою нереализованную любовь к вождению решил передать внучке. На 18-летие Кате подарил машину. Это был тот случай, когда с подарком я, кажется, не совсем «попал». Обе дочери — и Лена, и Таня — отговаривали меня: «Папа, зачем, это очень дорогой подарок, да у неё и прав нет, ездить не сможет». Но я настоял. Совершеннолетие все-таки. Подарил красивую красную машину — «шкоду».
Года два машина простояла на улице, Катя так за руль и не села. Но вот теперь Шура, Катин муж, начал ездить, получил права. Так что хоть и через два года, но подарок мой пригодился.
Думаю, дочери в детстве считали меня строгим папой. Если они подходили с дневниками, я всегда задавал один вопрос: «Все пятёрки?» Если не все, дневник в руки не брал.
Лена и Таня — очень разные. Лена была душой большой школьной компании. Они часто ходили в походы, в наши уральские леса, на все выходные. Наина волновалась, но зря — друзья у Лены были просто замечательные. До сих пор Лена встречается и переписывается с теми ребятами. В этом она похожа на нас с Наиной. (Мы тоже связей с прошлым никогда не теряли.) Поступила в тот же институт, что и родители, — Уральский политехнический. На тот же строительный факультет. Это у нас родство душ, совершенно точно. Лена училась прекрасно, любила книги, ходила в музыкальную школу. Классическая натура. Цельная. Характер мой.
А Таня была фантазёркой. Сначала хотела стать капитаном дальнего плавания: ходила в яхт-клуб, учила семафорную азбуку. Увлеклась волейболом, играла серьёзно, за сборную уральского «Локомотива». Потом, можно сказать, сбежала из дома. Уехала учиться в Москву. У нас в Москве никого абсолютно не было, кроме одной нашей однокурсницы. Но и та жила в коммуналке. Так что жить Тане предстояло в общежитии. Наина была категорически против Таниного отъезда. Но я сказал: "Раз решила, поезжай… "
Мне кажется, у нас вполне патриархальная, уральская семья. Такая же, как у моего отца. В ней есть некая условная высшая инстанция — дед. Есть человек, чьё мнение авторитетно.
И если эта инстанция есть, всем становится очень удобно решать свои проблемы, которые частенько возникают между детьми и родителями. Есть проблема — иди к деду. Но все знают, что лучше решить проблему самому. Обращаются в крайних случаях. Так уж повелось.
Например, у Тани с Борей какой-то конфликт. Борька упрямо жмёт на маму: а если я к деду пойду и он разрешит? Таня отвечает, подумав: ну, пойди. Но всегда успевает добежать до меня раньше, согласовать позиции. И Борька ни разу не подвёл, если мы договорились. Моё слово для него — закон.
Катя и Боря — старшие мои внуки. Родились с разницей в год. Кате, дочке Лены, исполнилось 20, сейчас взяла академический отпуск, сидит с младенцем.
Борис учится за границей. Он тоже Ельцин, хотя и младший. Парень с характером, иногда непростым, но, может, именно это и нужно мужчине?
Таня очень сомневалась, когда принималось решение отправлять его учиться за границу. Долго выбирала школу.
Главным критерием считала строгую дисциплину и учебную нагрузку. Оттого и остановилась на школе для мальчиков в Винчестере.
Когда она мне рассказала об условиях жизни там, я сначала даже не поверил. Жил Борька, естественно, в общежитии, в комнате на шестерых. Спал на двухъярусной кровати, так что, когда садился на кровать, ногами сразу упирался в соседа. Для занятий — стол, компьютер, все без излишеств. Для вещей — шкаф. Плюс ранний подъем, чтобы успеть привести себя в порядок: ботинки должны быть начищенными, рубашка — белой и наглаженной.
И вот так три года.
Не мудрено, что при такой жизни все сердечные привязанности у него здесь, в уютной и ласковой Москве.
Сейчас переписывается с нами по Интернету, пишет смешные послания.
Кстати, с перепиской связан ещё один забавный эпизод. Как-то в телефонном разговоре с Тони Блэром я вдруг обмолвился: «Тони, а ты знаешь, что в Англии учится мой внук, ему там довольно одиноко, может, черкнёшь парню пару строк?»
Каково же было наше удивление, когда Боря позвонил и рассказал, что за переполох случился в его школе: туда пришло официальное письмо на гербовой бумаге от премьер-министра Великобритании, в котором он желал моему внуку успехов в учёбе и даже… приглашал в гости. Но Борис уже настолько хорошо знал английский, что разобрался в лексических тонкостях и понял, что приглашение сугубо формальное и не нужно немедленно садиться в такси и мчаться на Даунинг-стрит.
А вот младшую мою внучку, Машу, ей сейчас 17 лет, се родители Лена и Валера, наверное, одну за границу никогда бы не отпустили. Ни под каким видом.
Маша — прелестная девушка, очень красивая, к тому же поэтическая натура (на дни рождения часто дарила мне свои творения), ну как такую отпустишь?
Когда Лена с Валерой уехали отдыхать в отпуск за границу на пару недель, Маша жила с нами в Горках-9. И вдруг прибегает однажды вечером: «Дедушка, пожалуйста, поговори с мамой, пусть она меня отпустит на дискотеку!» Оказывается, мама строго руководит Машей даже из-за границы.
Я как мог строго сказал: «Маша, можешь идти на дискотеку. Под мою ответственность!»
Или случай с Катей.
Когда она поступила на исторический факультет МГУ и проучилась несколько недель, у нас с ней произошло «выяснение отношений». Она пришла и сказала чуть не плача: «Деда, пожалуйста, прикажи, чтобы с меня сняли охрану!» Пока я работал президентом, у всех членов семьи были так называемые прикреплённые. Такова неписаная кремлёвская традиция, которой уже много десятков лет.
Но Катя взяла и разрушила эту традицию. «Понимаешь, деда, ну, это… смешно. Я выхожу из аудитории, а они, бедные, там стоят. Ну пожалуйста, ну я прошу!» Наверное, Кате было и впрямь не очень ловко перед однокурсниками. И пришлось разрешить. Даже, помнится, что-то вроде расписки я писал начальнику службы. Под мою ответственность сняли с девушки охрану. А другая бы, наверное, гордилась и нос задирала.
Очень хочется защитить моих дочерей, внуков от постоянного, назойливого внимания журналистов. После 96-го года накатила эта волна пошлых, лживых публикаций о них в жёлтой прессе.
И то, что у Тани бурный роман с Чубайсом, и что Катя на самом деле в вуз не поступала, а прошла по блату, и что Боря в Лондоне влюбился в какую-то русскую фотомодель, а Маша сама стала фотомоделью, сбежала из дома, рекламирует одежду то ли Гуччи, то ли Версаче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53