Но сенаторы России рассудили иначе: Скуратов — ценный инструмент в борьбе за политическое влияние.
Надо отдать ему должное: тот месяц, проведённый в больнице, несмотря на все боли «в области головы и сердца», прокурор даром не потерял. Быстро подгрёб все дела, так или иначе связанные с политикой. Сегодня «звучит» только одно из них — о ремонте Кремля. Но тогда Юрий Ильич принёс на Совет Федерации целый ворох, на выбор: дело о незаконном назначении Чубайса главой РАО ЕЭС; дело о виновниках 17 августа; письмо «О мерах по возвращению из-за рубежа отечественного капитала»; дело о злоупотреблениях в Центральном банке. Как потом выяснилось, все эти «громкие» дела гроша ломаного не стоили.
Теперь я видел перед собой не смятого, униженного, потерявшегося и запутавшегося человека. Это был человек, чётко сделавший свой выбор и чётко обозначивший своё место на политической сцене.
Старательно и настойчиво, в своей незаметной манере он вовсю пытался угодить новым союзникам. До него столкнуть президента лоб в лоб с Советом Федерации не удавалось никому.
Скуратову — удалось.
Впрочем, «тихий прокурор» был, конечно, только пешкой в игре больших людей.
Поддержку в Совете Федерации ему обеспечивал Юрий Лужков.
Именно это, пожалуй, волновало меня тогда больше всего. После той памятной встречи 18 марта мне со Скуратовым все стало абсолютно ясно. Дальше терпеть его присутствие в прокуратуре я просто не имел права.
Но вот поведение Лужкова в Совете Федерации, его речи в защиту Скуратова стали для меня новым неприятным откровением. И если честно, настоящим открытием не только в политическом смысле.
Да, я знал, что ради своих амбиций Юрий Михайлович может пойти на многое. Осенью, во время истории с Черномырдиным, он, например, пошёл в открытую атаку на президента. Но тут его выпады можно было оправдать горячим желанием занять место премьера.
Сегодня Лужков бросился спасать Скуратова… Почему?
Как образцовый семьянин, примерный муж и отец, Лужков не мог не знать, насколько отвратительна в глазах общества открывшаяся правда о прокуроре. И насколько важно дать ему жёсткую моральную оценку.
Как руководитель огромного города, он не мог не знать и о том, как важна чистота прокурора, как могут быть социально опасны криминальные связи человека, охраняющего закон и облечённого столь мощными полномочиями.
Как государственный деятель, Лужков тоже понимал, что он делает, практически разрушая вертикаль государственного управления, сталкивая президента и губернаторов, ломая баланс властных полномочий.
Как политик, Лужков понимал, что защита Скуратова вряд ли украсит его в глазах нормальных людей.
И все-таки — решился.
Я не находил никакого другого объяснения или оправдания поведению Юрия Михайловича в Совете Федерации, кроме одного — для меня было очевидно его желание во что бы то ни стало спровоцировать кризис и выступить во главе части губернаторов в качестве нового центра власти. Центра нелегитимного, неконституционного, грубо ломающего рамки политического процесса.
Но этого я сделать не позволю. Ни Лужкову, ни кому-либо другому. Никому ещё не удавалось загнать меня в угол. Не удастся и на этот раз тандему генпрокурора и мэра, несмотря на то что история эта, конечно, обескураживает, сбивает с толку — и своим душком, и грязной прилипчивостью.
Кстати, я потом размышлял, почему итоги первого голосования 17 марта оказались столь единодушными? Ведь за отставку Скуратова проголосовало всего шесть сенаторов.
Неужели только политический расчёт? Нет, наверняка было и что-то ещё…
В то, что сенаторы сразу поверили в версию о нашем русском «комиссаре Каттани» в лице несчастного Юрия Ильича, не верю.
Были и более примитивные причины.
Наверное, некоторые в тот момент думали и о себе, вспоминали свои сауны и «домики отдыха», оставшиеся ещё с советских времён. Не все, конечно. Но многие.
К сожалению, человек слаб. Моральная чистота, простая порядочность политика, чиновника, руководителя — в нашей стране пока ещё только идеал.
Жизнь по-прежнему далека от идеала. Традиционное русское неверие в то, что можно жить по правилам, по писаным и неписаным законам, угрюмо проступает во всей скуратовской истории.
27 марта следователи Генпрокуратуры обыскали Кремль и произвели «выемку документов» из 14-го корпуса. Этот факт, честно признаюсь, меня обрадовал. Я был уверен, что скуратовский шантаж, возбуждённое им в глубочайшей тайне дело «Мабетекс» — всего лишь мелкая уловка, хорошая мина при плохой игре. Я понял, что иду абсолютно правильным путём. Пусть следователи и прокуроры продолжают своё дело в рамках закона. Точно такие же задачи и перед президентом — отстаивать государственные интересы, несмотря ни на что. Я должен отстранить нечистоплотного прокурора, и я это сделаю.
2 апреля заместитель прокурора Москвы возбудил уголовное дело по факту злоупотребления служебным положением со стороны генпрокурора.
Сразу после этого я подписал указ об отстранении Скуратова от должности в связи с проведением расследования. Указ был подготовлен в строгом соответствии с Законом о прокуратуре и с Конституцией России.
Это уголовное дело пока не закончено. (В дальнейшем проверка следствия показала, что только документально зафиксированных встреч Юрия Ильича с девицами лёгкого поведения было не меньше семи, и каждый раз — за счёт «друзей», которые, в свою очередь, проходили по другим уголовным делам.) Но я надеюсь, что и в этом деле когда-нибудь расставят все точки над i.
Однако тогда, в апреле, моё жёсткое отношение к Скуратову далеко не всеми было воспринято с пониманием. И особенно — в Совете Федерации.
Губернаторы всегда были в России крупной политической силой. Даже в советское время первые секретари обкомов (знаю это по себе) — люди, казалось бы, назначаемые, а не выборные, в решающие моменты истории становились тем самым «красноречиво молчащим» большинством, с помощью которого руль удавалось вывернуть то резко вправо, то резко влево. Снятие Хрущёва происходило на фоне партийного заговора, когда группа Брежнева сумела тайно договориться с большинством первых секретарей обкомов. И назначение Горбачёва сопровождалось чем-то похожим — ни одно такое решение не принимается без согласия «первых». Правда, в случае с назначением Горбачёва обходились вполне откровенными встречами в фойе Дворца съездов, в специально отведённых комнатах, в гостинице. Без излишней конспирации.
Кстати, в новой Конституции, которую называют «ельцинской» — хотя принимали участие в её создании эксперты, юристы, политики, — роль региональных лидеров прописана чётко. И впервые, пожалуй, чуть ли не за всю новую и новейшую историю роль эта стала открытой. Больше не нужно встречаться в фойе, больше не нужно устраивать тайные вечери за спинами вождей.
Совет Федерации утверждает каждый закон и каждое крупное решение в государстве обсуждает гласно.
На такой шаг мы пошли вполне сознательно, прописав в Конституции роль Совета Федерации как защиту от шатаний и разброда в государстве, от политических кризисов. Дума — та донельзя политизирована, особенно в эпоху посткоммунизма, эпоху резких перемен. Совет Федерации — максимально выдержан, политически взвешен. Ведь каждый губернатор несёт на своих плечах груз огромной ответственности за свой регион.
Столкновение президента и губернаторов для страны крайне опасно.
Для того чтобы создать атмосферу смуты и раскола, им вовсе не требуется ни военного переворота, ни импичмента, ни вотума недоверия правительству. В зале заседаний сидит сто хозяев России, сто князей — не знаю уж, как их точнее назвать… С самых древних времён такое собрание в глазах народа обладало колоссальными полномочиями, могло, если потребуется, и царя лишить короны.
Ещё осенью Юрий Лужков активно поддержал линию коммунистов на постановку вопроса о моей недееспособности как президента.
«В России установлена президентская республика, — говорил он, — которая предполагает активную роль президента в деятельности государства… Общество, государство должны получить ответ от президента, как он сам намерен решать проблему, связанную с состоянием его здоровья».
21 апреля Юрий Лужков произнёс на заседании Совета Федерации новую пламенную речь в защиту законности. И в защиту Скуратова.
Но любому нормальному человеку было видно невооружённым глазом — как тогда, так и сейчас Лужков сделал ставку и пытается сорвать политический куш.
Губернаторы в споре о генпрокуроре сплотились вокруг Лужкова по двум причинам. Первая — им очень хотелось иметь своего, карманного, прокурора. И вторая, более важная — именно тогда они поняли, прочувствовали слабое место нашей Конституции: с помощью простого голосования по прокурорской отставке региональные лидеры получают мощнейший инструмент власти в стране. Мощнейший инструмент давления на президента. Как им воспользоваться, они пока не знали, но очень хотелось попробовать.
Увидев во время осеннего кризиса слабость исполнительной власти, губернаторы пытались снова и снова проверить её на прочность, сформировать свою политическую конфигурацию современной России.
…Мне думается, реформа Совета Федерации, которая происходит сегодня, поможет избегать в будущем подобных столкновений между президентом и лидерами регионов. Это слишком опасно для страны: когда губернаторы, обеспечивающие стабильность в российских провинциях, влезают в политические интриги.
Я встречался с некоторыми губернаторами, спрашивал об их отношении к делу Скуратова. В основном они поддерживали мою позицию, говорили, что такой прокурор стране не нужен.
Лужков в кулуарах настраивал губернаторов на конституционный бунт, на «легальный протест», используя своё влияние, зависимость от Москвы многих слабых регионов.
За отставку прокурора был подан 61 голос из 178. Против — 79. Из них большая часть — руководители законодательных собраний регионов. Первое голосование дало, если помните, совсем другие цифры. Тогда за отставку Скуратова проголосовало всего шестеро…
Многие ли из этих 79 действительно верили в то, что Скуратов вот-вот достанет волшебный портфель и откроет номера счётов в швейцарских банках, назовёт заказчиков громких убийств? Думаю, почти никто. Голосование было продиктовано чисто политическим азартом. Кроме того, в поддержку Скуратова работал целый штаб, где встречались с сенаторами и люди Лужкова, и представители компартии, ну а в день голосования в Совет Федерации пришли все: и Зюганов, и Илюхин, и многие другие депутаты, которые были заинтересованы в раскручивании скандала.
Думаю, что в течение всего последующего года эти люди имели возможность убедиться: заветный портфель Скуратова пуст, как и его хозяин. Ни одного нового факта, ни одного документа Скуратов оттуда так и не вытащил.
Кстати, перед вторым голосованием в Совете Федерации моя команда пыталась мирно договориться с Лужковым. Среди кандидатов в генпрокуроры мной рассматривалась кандидатура бывшего руководителя Московской прокуратуры Геннадия Пономарёва. Я о нем подробно расспрашивал заместителя главы администрации Лисова, который не так давно работал в Генпрокуратуре и хорошо знал Пономарёва. Лисов считал, что это сильный, независимый прокурор и достойный кандидат. Поддерживал его и Лужков. Однако в обмен на поддержку отставки Скуратова Юрий Михайлович потребовал выдать ему лично в руки уже подписанное мной представление с фамилией Пономарёва в Совет Федерации. Лужков пытался диктовать свои условия мне. Это меня поразило.
Все эти дни в конце апреля я пытался понять: как случилось, что история о прокурорских похождениях приобрела вдруг такой политический размах? Только ли в Совете Федерации тут дело?
Да нет, конечно, не только…
За считанные недели стало очевидно: в России может начаться новая эпоха — эпоха экономических репрессий.
Происходило это постепенно, исподволь. И вот уже приобрело масштабы почти государственной идеологии.
Да, сравнение вроде бы сильно грешит против исторической истины. В стране давно нет коммунистической диктатуры, нет массовых арестов и «чёрных воронков» по ночам.
…Однако посадить человека в следственный изолятор до суда, даже по экономической статье, у нас почему-то не считается зазорным. Хотя международный опыт показывает: такой меры пресечения заслуживают лишь те, кого подозревают в особо тяжких преступлениях. При несовершенстве нашей налоговой системы, нашей бухгалтерской отчётности «привлечь и посадить» можно было практически каждого гражданина! А некоторые наши прокуроры, при существующей пустоте в законодательной базе, иногда готовы были подписать ордер на арест любого банкира, среднего и мелкого бизнесмена, даже просто бухгалтера или экономиста — был бы лишь «заказ».
Экономические преступления, трактуемые прокуратурой или некоторыми сотрудниками спецслужб очень вольно, таким образом, становились почвой для шантажа, компромата, взяток, злоупотреблений. Именно из этой мутной воды, кстати говоря, выплыла скуратовская кассета.
Прокуратура «сажала на крючок» бизнесменов. Те, в свою очередь, видимо, «брали на крючок» прокуратуру. Постепенно эта система давления на фактически нормальных, честных людей переросла рамки отдельных уголовных дел. Страх и ужас перед людьми в форме охватил отечественный бизнес весной 1999-го. Примеры «показательных» арестов, обысков, изъятий в офисах банков и фирм множились и множились.
…А начиналось все для меня с «дела Собчака», когда в 1996 году, в момент выборов питерского губернатора, над городом были разбросаны с самолёта листовки: «Анатолий Собчак проходит по двум уголовным делам». Действительно, Собчак проходил по двум делам, но только как свидетель.
Конечно, не все в его окружении было чисто. Но, будучи глубоко порядочным, честным человеком, кстати, профессиональным юристом, он никогда не пытался воспользоваться «телефонным правом», на кого-то нажать или надавить, используя свой властный ресурс, как частенько это делают другие губернаторы или мэры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53