Теперь, через два года, причины неуступчивости коммунистов стали достаточно очевидны. Такой шанс, такой счастливый билет, какой выпал им в августе-сентябре, они упустить не хотели. Власть буквально сама падала им в руки. И оставалось только пошире расставить эти руки.
На волне огромного недовольства правительством, обвала рубля, потери сбережений среднего класса и разорения бизнесменов, на фоне паники, скачка инфляции можно было идти в прямую атаку на Кремль.
Юридические предпосылки были к этому следующие. Если Дума трижды не утверждает Черномырдина — следуют её роспуск и назначение новых выборов. Это по Конституции. Здесь была юридическая ловушка: президент, который вступил в процедуру импичмента, не имеет права распустить Думу. Конституция не давала ответа на вопрос, что делать в такой ситуации. Роспуск Думы в момент острейшего социального кризиса — вещь сама по себе крайне взрывоопасная. Но в данных условиях она опасна вдвойне или втройне.
В стране, где нет ни парламента, ни легитимного правительства и президент подвешен на ниточке процедуры импичмента, мог наступить полный политический хаос.
… Ловушка, грозившая вакуумом власти, взрывом недовольства, чрезвычайными мерами.
Но дело было даже не только в этом. Коммунисты после всего, что произойдёт после роспуска Думы, обязательно получат давно вожделенное абсолютное большинство! Им этот кризис давал огромную политическую фору… И тогда роспуск Думы обернётся мощнейшим откатом назад, полным крахом демократических реформ, катастрофой для страны.
Теперь мне предстояло одновременно делать три дела. Давить на Думу («У меня нет другой кандидатуры, это вопрос решённый, с вами или без вас, премьером будет Черномырдин»). Убеждать Черномырдина не настаивать на своей кандидатуре («Виктор Степанович, нельзя вносить вашу кандидатуру в третий раз, в сегодняшней политической ситуации мы не имеем права распускать Думу»). И через Юмашева, в обстановке строгой секретности, уговаривать единственного реального кандидата — Примакова!
Все это я и делал. Делал, потому что упорно верил: выход я найду.
Тем не менее после второго тура голосования я вызвал несколько человек из своей администрации, чтобы выслушать абсолютно все аргументы «за» и «против» Лужкова.
Надо отдать должное Юрию Михайловичу, его энергии и воле к победе — гонцы от мэра приходили в Кремль практически ежедневно. А вернее, практически не уходили оттуда. Сторонниками Лужкова быстро стали: секретарь Совета безопасности Андрей Кокошин, заместители главы администрации Сергей Ястржембский и Евгений Савостьянов.
Ко мне на дачу приехали Юмашев, Ястржембский и Кокошин. Я попросил их как можно более тщательно изложить обе позиции.
«Лужков всегда был за президента. На всех этапах своего пути, при всех сложных ситуациях, — сказал Сергей Ястржембский. — Говорят, что сейчас он против вас. По-моему, это наговор. Я лично разговаривал с Юрием Михайловичем. Он просил передать, что Ельцин для него — святое понятие. Но дело не только в этом. Лужков — реальный кандидат в президенты. Он крепкий хозяйственник, он быстро выстроит нормальную властную вертикаль. Это надёжный человек, который продолжит в стране и экономические, и демократические реформы. Нельзя дать коммунистам шанс раскачать ситуацию, пользуясь кризисом».
Примерно ту же самую позицию изложил и Кокошин.
Я посмотрел на Юмашева: «Ваши аргументы, Валентин Борисович». — «Сегодня кандидат в премьеры должен быть объединяющей, примиряющей фигурой. Лужков же рвётся к власти, со своим грубым напором, не брезгуя никаким скандалом. Кроме того, если Лужков станет премьером, неужели он удержится от попыток захвата власти до выборов 2000 года? Конечно, нет. Это может окончательно дестабилизировать обстановку в стране». «Спасибо, — сказал я. — Я выслушал оба мнения, теперь дайте мне подумать».
Буквально через несколько минут я позвонил Валентину Юмашеву (он уже ехал в машине) и сказал всего два слова: «Уговаривайте Примакова».
Положение продолжало оставаться критическим.
Я сделал последние шаги. Во-первых, продолжал давить на Думу изо всех сил. Ситуация ещё находилась в достаточно подвешенном состоянии. Несмотря на провал с двумя первыми турами голосования, можно было надеяться на внезапный перелом, и я использовал все имеющиеся средства. Попросил подготовить письмо в Думу на третье голосование с фамилией Черномырдина. Для депутатов это означало одно — роспуск Думы.
Тем временем я решил встретиться с Юрием Маслюковым, бывшим председателем Госплана, ещё одним кандидатом от коммунистов. Его срочно привёз ко мне Юмашев, буквально вытащил из отпуска. Это было 10 сентября, в семь тридцать утра. Маслюков сказал: «Я готов работать, но только под руководством Примакова. Уговаривайте Евгения Максимовича. Он самый лучший. Я пойду только вместе с ним».
В девять утра того же дня я приехал в Кремль. Там меня уже ждал Примаков. Затем приехали Черномырдин и Маслюков. Я собрал их втроём, чтобы принять окончательное, последнее решение. Тянуть дальше было нельзя.
…Первый разговор с Примаковым состоялся у меня незадолго до этого на даче, ещё в начале сентября, между первым и вторым турами голосования по Черномырдину. «Евгений Максимович, — сказал я ему. — Вы меня знаете, я вас знаю… Вы единственный на данный момент кандидат, который всех устраивает».
Разговаривали долго, обстоятельно. Я почувствовал, что Примаков искренне не хочет идти в премьеры. Надевать на себя тяжёлый хомут власти, громадной ответственности ему очень не хотелось. Он привык к своей удобной нише министра иностранных дел.
«Борис Николаевич, буду с вами тоже полностью откровенен. Такие нагрузки не для моего возраста. Вы должны меня понять в этом вопросе. Хочу доработать нормально, спокойно до конца. Уйдём вместе на пенсию в 2000 году».
После первого голосования по Черномырдину Юмашев вновь провёл несколько встреч с Примаковым. «Евгений Максимович, какие ваши предложения, что будем делать?» Примаков отвечал: «Давайте предлагать Юрия Дмитриевича Маслюкова, это хороший экономист». — «Борис Николаевич ни за что не согласится на премьера-коммуниста, вы же знаете, Евгений Максимович. И что же, будем распускать Думу?» Тогда Примаков твёрдо, глядя Юмашеву прямо в глаза, ответил: «Думу ни в коем случае распускать нельзя».
…И вот третий, последний, раунд наших переговоров в Кремле, утром в четверг, 10 сентября. Сегодня должно решиться все. Как должно решиться — было ещё неясно.
…Сначала Примаков опять наотрез отказался. Но я попросил его не уходить, подождать в приёмной, пока приедут Маслюков и Черномырдин. Юмашев продолжал уговаривать Примакова, не теряя времени, не теряя ни одной минуты до приезда двух других кандидатов.
Именно в эти последние полчаса все и решилось.
Примаков внезапно сказал: «Иванов, мой заместитель, ещё не готов для роли министра. И потом, завтра у меня начинается большая международная поездка. Что я скажу моим партнёрам?» Валентин посмотрел на него с надеждой. «Нет, нет, я не могу», — замахал руками Примаков. «Вы мудрый человек, Евгений Максимович. Вы должны это понять. А вдруг с президентом что-то случится? — Юмашев понял, что это последний шанс. — Кто будет управлять страной, кто окажется у власти? Лужков? Вы этого хотите?» — «Нет». — «Я могу сказать президенту, что вы согласны?» Примаков молчал. «Я могу?» — повторил Валентин. Примаков молчал.
Юмашев влетел в мой кабинет буквально за несколько минут до того, как туда вошли все трое кандидатов в премьеры.
На столе у меня лежал текст письма в Государственную Думу. Я попросил всех сесть и сказал: "Я обращаюсь в Думу с предложением по кандидатуре нового главы правительства. Прошу поддержать кандидатуру… "
И сделал паузу.
Все трое сидели молча, буквально затаив дыхание. Каждый ждал, что я назову его. Даже Маслюков, у которого практически не было шансов.
«…Евгения Максимовича Примакова!» — с чувством облегчения и удовлетворения произнёс я.
Политика — искусство возможного. Но есть в политике и иррациональное начало. Дыхание судьбы. Наверное, Виктор Степанович не почувствовал, что судьба против него. Вот и на той последней встрече перед третьим туром голосования он по-прежнему перечил ей, шёл напролом.
Даже после того как я объявил о своём решении, Черномырдин приводил все новые и новые аргументы, что необходимо их, Примакова и Маслюкова, назначить первыми вице-премьерами, а его в третий раз внести на думское голосование. «А если не утвердят?» — спрашивал его я. «Да куда они денутся!» — настаивал Черномырдин. Примаков и Маслюков молчали. «Евгений Максимович, есть у Виктора Степановича шансы пройти через Думу?» — спросил я после долгой паузы. «Ни малейшего», — помедлив, ответил Примаков. То же самое ответил и Маслюков.
Черномырдин помолчал. Потом вдруг откинулся на спинку стула и сказал: «Борис Николаевич, я всегда поддерживал кандидатуру Примакова. Это хорошее решение. Поздравляю, Евгений Максимович!»
В этот же день, 10 сентября, Думе была предложена кандидатура Примакова. Он был утверждён подавляющим большинством голосов.
Кстати, поразительная вещь — все самые тяжёлые кризисные периоды восьми с половиной лет моего пребывания у власти приходились именно на эти три месяца: август, сентябрь, октябрь. Золотая осень, бархатный сезон. Что ж за треклятое время такое?! Почему именно в этот момент происходит в государстве, в политической составляющей общества какой-то выплеск энергии, почти направленный взрыв? Я даже пробовал выяснить это у своих помощников, чтобы они привлекли науку, просчитали все неблагоприятные факторы этих месяцев. Да нет, говорят, все нормально. Обычные месяцы.
Ничего себе обычные!
Август 1991-го. Путч. ГКЧП. Вся страна висит на волоске.
1992 — 1993 годы сплошь были кризисные, но пик-то кризиса, с вооружёнными столкновениями в центре Москвы, со штурмом Белого дома, выпал опять на сентябрь-октябрь 93-го.
1994 год. Сентябрь. «Чёрный вторник». Рублёвая паника.
1995 год. Выборы в Думу. Полная победа коммунистов и их союзников.
1996 год. Моя операция на сердце.
1997 год. Банковская война. «Книжный скандал».
1998 год. Финансовый кризис, дефолт, отставка Кириенко, полоса междувластия. Назначение Примакова.
1999 год. Взрывы в Москве и других городах страны.
… Просто диву даёшься, что за странная закономерность. Ну а если вспомнить, что власть упала в руки большевиков как раз в эти месяцы в 1917 году, что именно эти месяцы стали самым главным испытанием страны в XX веке, когда в 1941-м мощная Советская Армия была смята и отброшена фашистами, поневоле призадумаешься.
Я иду по дорожке парка. Вокруг — красно-жёлтая листва. Пожар, пожар… Любимый осенний воздух, очищающий, прозрачный, ясный.
Мысли постепенно переходят в другое русло. Все-таки политический кризис — явление временное и в чем-то даже полезное. Я даже по себе знаю: организм ждёт кризиса, чтобы преодолеть болезнь, обновиться, вернуться в своё хорошее, обычное состояние. Взлёты и падения. Жизнь человеческая — волнообразная, как кардиограмма.
И если на мой период в истории России выпало так много кризисов — не моя вина. Кризисная эпоха между двумя стабильными промежутками. Только бы скорее выйти к этой стабильности.
Но последний кризис был не похож на все прежние. Он ударил по едва-едва родившемуся среднему классу, по собственникам, по бизнесменам, по людям дела, по профессионалам, и это больнее всего. Ведь ради них, ради того, чтобы появилась у них какая-то уверенность, чтобы дети учились в хорошем вузе, чтобы можно было съездить отдохнуть за границу, чтобы появился хотя бы первоначальный достаток, чтобы можно было начать строить дом или переехать в новую квартиру, купить хорошую мебель, машину, все и затевается. Именно эти люди — главная моя опора. Если им стало плохо, если они от нас отвернутся — это гораздо более глубокий кризис. Гораздо.
Иду по аллее, ворошу листву. Пожар, пожар…
Поймут ли эти люди, что я их не предавал? Не знаю. Тяжёлая осень, тяжёлая зима нас ждёт. Но в холодном, прозрачном этом воздухе простой человек наконец должен увидеть истину. Стоит только посмотреть внимательно. И если мы переживём, осилим эту осень и эту зиму — все нам обязательно станет ясно.
Рассеется дым от костра, в котором жгут листья. И в чистой перспективе прояснятся и лес, и поле.
Вот такая природная философия. Может, неуклюжая? Но мне от неё становится легче.
«ПРИМАКОВСКАЯ СТАБИЛИЗАЦИЯ»
Итак, политический кризис был разрешён.
И что самое главное — драматические события сентября, когда страна около месяца жила без правительства, не вывели нас за конституционные рамки.
Мы получили передышку, чтобы опомниться и ответить на вопросы: что же с нами произошло, каковы итоги кризиса и вообще что сейчас нужно делать?
Всех интересовало, продолжает ли Россия быть президентской республикой? И не перешла ли реальная власть от президента к оппозиции? Если посмотреть газеты тех дней, политические комментарии, ответ получился бы однозначный. Россия уже не президентская республика. С курсом либеральных реформ покончено. Молодые реформаторы, с которыми президент так долго возился, довели страну до экономического края. За краем — уже пропасть. Задачу оттащить страну от края, расхлёбывая чужие ошибки, вынуждено решать левоцентристское правительство Примакова. Уж оно-то точно пойдёт другим путём. Причём ключевую роль в этом правительстве играет Юрий Маслюков, экономист советской плановой школы. Жёсткий сторонник военно-промышленного комплекса и госзаказа, убеждённый противник гайдаровских реформ.
Таким образом, на всей политике Ельцина можно ставить жирный крест.
Между тем я абсолютно не разделял этих тревожных, даже порой трагических настроений, которые царили в прессе. Я спокойно присматривался к новому правительству, потому что был уверен в одном: худшая точка кризиса уже позади.
Пытался определить, какой же будет моя новая политическая стратегия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53